Дарья ЕФРЕМОВА

04.10.2018

Классическую и самобытную, полную сложной метафоричности и мистики поэзию Евгения Чигрина сравнивают с очень жизнерадостными вещами — тягучим крымским вином и солнцем Востока. Новая книга «Невидимый проводник», по выражению Юрия Кублановского, и вовсе «сфокусировала в себе традицию — лирику, предшествующую Серебряному веку времен расцвета».  

культура: Презентации Вашей книги прошли в Севастополе и Симферополе, сейчас идут в Москве. Название «Невидимый проводник» —  музыкальное и немного декадентское. Сделать, например, «Незримый проводник», и все пропадет?
Чигрин: Абсолютной уверенности нет... Вообще-то, поэзия — ювелирная работа, и названия книг очень важны, не случайно поэты Серебряного века придавали этому такое значение. Сейчас заглавиями особо никто не интересуется, а напрасно: как вы лодку назовете, так она и поплывет.

Поэт — проводник метафор, образов, идей, положений. Когда читатель открывает книгу, неважно, нравится она ему или нет, он следует за автором — по его мирам, микрокосму, по рисунку его личности. По большому счету хорошее стихотворение рождается только тогда, когда поэт становится плотью текста. Стихотворение — это образ, облако, но это не значит, что оно должно быть очень загадочным и туманным. Хотя бывает, что проходит десять лет, и очень туманный текст становится очень внятным. Меняется время, и вместе с ним и смыслы. Несмотря на то, что сейчас больше читают прозу, она такой магией не обладает.  

культура: Многие прозаики охотно рассказывают про свою «кухню». Как замысел рождался, как герой вел их по сюжету, следуя логике художественного факта, а они не знали, чем все закончится. Поэт может поделиться чем-то подобным?
Чигрин: Это сложнее. Поэзия, как и живопись или музыка, в какой-то мере природное явление. Существует море, которое мы все так любим, лес, необыкновенное буйство красок на полотне или за окном, сменяющееся монотонным дождливым пейзажем. Так и поэзия — это живой организм. Когда пишешь, впадаешь в пограничное состояние, окружающий мир перестает существовать. Прерывать бессмысленно. Нужно дойти до коды, как говорят музыканты. Поэтому «поэтическая кухня» непередаваема. Поэт ведь ориентируется не только на творчество коллег, а еще, как говорил Фет,  «учись у них — у дуба, у березы». Можно учиться у провинциальных городов, ветра, воздуха, своего плохого или отличного настроения, музыки. Эта учеба не прямого действия, а то, что входит в сознание, становится частью мировосприятия, его расширяет. Лично на меня огромное влияние оказала живопись: импрессионизм, русский реализм, фламандцы и современные художники тоже. Как говорил Мандельштам: «Красота не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра». Думаю, поэтическая кухня не очень-то поддается расшифровке. Хотя попытки систематизировать были. Помню, как-то мы сидели в Праге с моим знакомым, переводчиком-китаистом, и он подробно рассказывал о том, как составляются китайские поэтические антологии. Они последовательно публикуют все слои: открываются совсем простенькими любительскими стихами, затем помещают профессионалов, но не слишком известных, потом идут заметные вещи, прошедшие сквозь призму веков, и только после всего этого — гениальные стихотворения. Своеобразный восточный подход: пытаются показать весь процесс стихотворчества.

культура: Надо же. А у нас самодеятельную поэзию профессионалы разносят в пух и прах.
Чигрин: В какой-то мере это правильно. Полезно и для читателя, и для самого автора. Сайты, публикующие стихи без экспертного сообщества, размывают границы и часто прививают дурновкусие. Профессиональное заключение должно быть. Конечно, оно может оказаться ошибочным — критики не застрахованы от вкусовщины. Но когда тексты публикуются свободно, поэт не развивается, зачем — ему кажется, что и так все очень хорошо.

культура: Когда заходит речь о кризисе поэзии, сами поэты обычно горячо протестуют и в доказательство перечисляют множество имен, известных, к сожалению, в узких кругах. С прозой в этом смысле дела обстоят лучше. Почему?
Чигрин: Современный поэтический ландшафт, действительно, далеко не пуст. Можно долго перечислять имена. Боюсь, если начну, закончу через неделю. Конечно, поэзию знают хуже, чем прозу. Этот факт нельзя не признавать. Почему так происходит? Думаю, потому что поэзия намного требовательнее. Поэтическая книга, если она правильно составлена, это сгусток смыслов, реминисценций, метафор, имеющих двойное и тройное значение, ассоциаций, отсылок к прошлому. Все это требует медленного и внимательного чтения, скорее всего, не одноразового — при первом знакомстве с текстом что-то обязательно потеряется. Понятно, наш скоротекущий век, когда властвуют гаджеты, не способствует неторопливому чтению. На него нужно настроиться, но если удается поймать волну, попадешь в другой мир. Поэзия не умирает, она — величина неизменная. Как говорил Александр Блок, могут устареть приемы, рифмы, но сама сущность дела не устаревает никогда.

культура: Как и за счет чего развивается сегодняшний поэтический русский язык? Например, в начале XX века мировой сенсацией стали футуристы, совершившие революцию за счет словотворчества — Маяковский, Бурлюк, Хлебников, Каменский. 
Чигрин: Это и сейчас работает. И у нас особенно. Русская поэзия, хоть и входит какой-то своей ветвью в часть мирового древа, стоит особняком. В Европе все больше пользуются верлибром, белым стихом, стихотворением в прозе, у нас этого тоже хватает, но остаются авторы, пишущие силлабо-тонические стихи. А во Франции сейчас писать в рифму невозможно. Если ты это делаешь, все подумают, что ты сочиняешь песенку, причем незатейливую. Французский словарь рифм по сравнению с нашим очень беден — они настолько затерты, что априори кажутся тривиальными. К тому же у нас все время появляются новые слова — тот же сетевой сленг, англицизмы. Русский язык в этом смысле очень пластичный, ловкий, центростремительный, и поэт может все это уложить в короткое пространство стихотворения. Отечественная литература — наш самый известный мировой бренд наряду с иконописью Андрея Рублева и Феофана Грека, передвижниками, балетом и Дягилевскими сезонами. Обидно видеть, что сегодня практически не существует проектов, продвигающих ее за рубежом.

культура: Это Вы к тому, что наши литераторы не получают Нобелевских премий? Вы бы кому хотели ее дать?
Чигрин: Посмотрите на наших лауреатов — кроме Шолохова, все были или эмигрантами, или в положении гонимых: Бунин, Пастернак, Солженицын, Бродский. Это великие авторы, но ведь у нас были и другие, не менее достойные. Не так давно были живы Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Фазиль Искандер, Юрий Трифонов, Василий Шукшин. Сегодня живут и работают Евгений Рейн, Олег Чухонцев, Юрий Кублановский и еще десять — пятнадцать имен назвать можно. Россия такая страна, что в любое время и при любой власти рождает невероятные таланты. А что сейчас? Кризис. Можно по-разному относиться к Светлане Алексиевич или к Бобу Дилану, но вряд ли о них можно всерьез говорить в контексте изящной словесности. Конечно, премии не так уж важны для читателя. А для автора — серьезное подспорье, поскольку освобождает время для творчества. Литература — сомнительный способ заработка, а поэзия —и вовсе не профессия, а служение. Это не то, что выбрал ты , а то, что выбрало тебя.

Понимаете, поэзия — высшая форма проявления языка, а поэт — его хранитель. Как заметил Иосиф Бродский, то, что в просторечии «именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка». Когда пишешь, включается какой-то усилитель сознания — через поэта, как через медиума, «муза» фиксирует себя в тексте. И бывает, что получается иногда неплохо.

Фото на анонсе: gorod24.online