Дарья ЕФРЕМОВА

09.11.2017

«Повседневную жизнь советской столицы при Хрущеве и Брежневе», вышедшую в «Молодой гвардии» приличным по нынешним меркам тиражом в четыре тысячи экземпляров, пришлось допечатывать — настолько по душе пришлись читателям очерки о Москве времен «Покровских ворот» и «Служебного романа». О хлебосольстве эпохи тотального дефицита, очередях за духовной пищей и притягательности высшего образования мы поговорили с писателем, москвоведом Александром Васькиным.

культура: Людям свойственно романтизировать прошлое, но почему в моде именно этот временной отрезок?
Васькин: К этапу подведения итогов подошло поколение, чья юность и молодость пришлись на оттепель и застой, в пору зрелости вступили те, кому довелось стать последними комсомольцами и пионерами. Оглядываешься назад — вроде это было вчера. И вдруг понимаешь — прошли десятилетия. На встречах с читателями часто слышу: «Спасибо, мы окунулись в молодость». Казалось бы, возьмите альбом, переберите фотографии. Но, как выясняется, этого недостаточно — нужно подробное бытовое повествование, общие воспоминания, излагаемые дружно, шумно, наперебой.

культура: В качестве проводника в Москву конца пятидесятых Вы выбрали Габриэля Гарсию Маркеса. Тридцатилетний колумбийский писатель, еще не Нобелевский лауреат, приезжает на VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов и говорит: «Москва — город контрастов». В чем они заключались?
Васькин: Представьте, 1957 год. СССР — мировой лидер в области науки, тяжелой промышленности и самолетостроения. Спутник должны запустить осенью... Сколько транспорта на улицах, величественная архитектура, оживленные лица. Передовая страна, а люди бедно одеты, на них плохая обувь. Он спрашивает: «Почему?» «У нас война была», — уверенно парируют провокационный вопрос москвичи, забыв, что на дворе давно не 1945-й. В сберкассе, магазине, кинотеатре все увлеченно перебирают какие-то деревянные цветные шарики. Колумбиец недоумевает: «Что за игра?» Ему говорят: «Это счеты». — «А почему не ЭВМ, в Политехническом выставлены последние модели». — «Нам так удобно». Приезжает на вокзал, там туалет огромный, общий, «типа сортир». Садится в поезд — только одна радиопрограмма. Услышал, что самый быстрый реактивный самолет на планете Ту-104 так и не смог приземлиться в лондонском аэропорту, поскольку английские врачи обеспокоились последствиями для здоровья местных жителей, но зато весь мир узнал имя Андрея Туполева. Конструктор тут же стал в глазах Маркеса сверхбогатым человеком. Начал интересоваться, куда изобретатель вкладывает деньги — в акции, золото, недвижимость, которую сдает в аренду. Его не поняли. Какая аренда, это же нетрудовые доходы! «Может ли в Москве человек иметь пять квартир?» — колумбиец наконец начал что-то подозревать. — «Разумеется! Но что мы будем делать в пяти квартирах одновременно?» Впечатления от столицы отразились в его основных романах «Осень патриарха» и «Сто лет одиночества».

культура: Ваша книга не лакирует действительность. Честно рассказывает об очередях, тунеядцах и законах против них, в том числе высылке за 101-й километр, дефиците, коммуналках. И все равно впечатление светлое.
Васькин: Человек так устроен, что вспоминает хорошее — первый раз в первый класс, выпускной, любовь, поездка на картошку... Даже коммуналки не воспринимаются бывшими обитателями как сплошное неудобство, где все действия приходилось согласовывать с соседями: общий санузел, прихожая, кухня, где кто-нибудь пеленки развесил и борщ варит. Бывали конфликты на этой почве и до драк доходило — кто же станет отрицать. Однако любителей поворошить обиды немного, большинство рассказывают, как жили дружно, весело. Иногда чужие люди относились друг к другу лучше, чем родные. Соседи могли присмотреть за ребенком, во сколько из школы пришел, поел — не поел, сделал ли уроки, по дороге с работы зайти в аптеку купить валидол одинокой старушке из комнаты напротив. А уж если кто-то обзаводился телевизором, то к нему посмотреть трансляцию из зала Чайковского набивался чуть ли не весь подъезд. Еще одна, кажется, навсегда ушедшая традиция — застолья.

культура: Действительно, домашние праздники сейчас мало кто проводит. Хлопотно. К тому же многим комфортнее в ресторане — берешь, что любишь. И не приходится нахваливать чью-то заливную рыбу или нарушать диету из-за свиной шейки с чесноком.
Васькин: Именинник может попросить каждого за себя расплатиться. Или, в качестве альтернативы, предложить довольствоваться заказанными им бутылкой вина и сырной тарелкой. Европейская традиция — немцы обожают за себя платить, даже на свадьбе это делают. Не разорительно, удобно, но не по-русски. Кстати, шикарные застолья в Советском Союзе, как ни парадоксально, были связаны с дефицитом. Гостей потчевали тем, что удавалось достать: икрой, сервелатом, печенью трески. Купить это было нельзя. Только в заказе давали, а его получал дедушка-ветеран. Плохо ли? Заодно повышалась ценность дедушки. Старенький, больной, ворчит, а притащил сумку, там гречка, шпроты, масло в пачках, лимон, курица венгерская... Особенно популярны застолья стали после расселения коммуналок. Раньше жили вдесятером: папа-мама, бабка-дедка, тетя-дядя, а потом все разъехались в хрущевки — кто в Черемушки, кто в Ховрино, кто в Бирюлево. По праздникам семьи с разных концов города съезжались, оставались с ночевкой. Пели песни, которые все знали наизусть, — народные и советских композиторов. Называлось «посидеть», я этому посвятил главу «Московские праздники. За столом никто у нас не лишний». Хотелось рассказать о том, что ушло. Чтобы молодые люди прочитали, поняли, что и раньше было интересно.

культура: В книге Вы приводите формулу: «Счастье, когда утром хочется на работу, а вечером домой». Но бытовали и другие афоризмы, например «кто не работает, тот ест».
Васькин: Вспомните, кто это говорит. Верзила из «Операции «Ы». Ханыга, бездельник, пятнадцать суток как на курорте. Шурик заворачивает его в обои и начинает пороть — всем смешно. Лодыри создавали массу проблем, но их чрезвычайно трудно было уволить. В фильме «Белорусский вокзал» персонаж — директор завода — жалуется, что ему никак не удается избавиться от таких работников, по судам затаскают. Нередко за саботажников горой вставали общественные и профсоюзные организации — местком и профком, в которые они хорошо знали дорогу.

культура: Но даже они были не самыми страшными грешниками в глазах москвичей. Помните, как у Райкина: «В театре просмотр, премьера идет. Кто в первом ряду сидит? Уважаемые люди сидят: завсклад сидит, директор магазина сидит, сзади товаровед сидит. Все городское начальство завсклада любит, завсклада ценит. За что? Завсклада на дефиците сидит!»
Васькин: А еще была загадка: «Идет дефицит в дефиците, несет дефицит в дефиците». Это сантехник в дубленке, несет копченую колбасу в туалетной бумаге».

культура: Тем не менее среди москвичей и жителей других крупных городов до сих пор принято иметь высшее образование. Почему никто не хочет получать рабочие специальности?
Васькин: Массовая мода на высшее образование появилась с начала пятидесятых, как в фильме «Москва слезам не верит»: «Буду поступать в химико-технологический. На завод я вряд ли вернусь». При этом рабочие хорошо зарабатывали, токарь высокого разряда мог получать 300 рублей, а младший научный сотрудник — хорошо, если 140.

В данном случае героиня оказалась не только талантливым, но и деловым человеком, выучилась, сделала карьеру, возглавила крупное предприятие. А ведь многие счастливые обладатели «корочек» в лучшем случае просиживали от звонка до звонка, в худшем — шли на понижение планки. Воспитательница детского сада с филологическим образованием была не редкость. В книге даже привожу случай, как выпускники-инженеры, вознамерившиеся побольше заработать, просто не брали свои дипломы. С высшим не принимали на рабочие вакансии.

Но при этом притягательность «вышки» не меркла — обязательно вуз. Для девушек эта аббревиатура расшифровывалась «выйти удачно замуж», для юношей — это еще и отсрочка от армии. Потребность непременно обзавестись «корочкой», к сожалению, до сих пор берет верх над желанием получить практически применимые навыки, знания. Должны быть те, кто генерирует идеи, и те, кто их воплощает. Хотя иногда это диктовалось не престижем, а идеалистическим мировосприятием, не зря же СССР был самой читающей страной.

культура: Очереди за духовной пищей — еще одна из ярких примет советского времени.
Васькин: Конечно, стояли не только за колбасой или «мерзавчиком». Вдумайтесь, как звучит: «книга — лучший подарок». Попробуйте-ка сейчас подарить ребенку подписку на собрание сочинений Дюма, а не новый айфон... В кино ходили часто, стоило копейки, и никому в голову не приходило есть хлопья во время сеанса. А еще стояли за билетами в театр, особенно в легендарную Таганку, в «Ленком», Большой. Это было пределом мечтаний. Москвичи привыкли к тому, что билеты просто так не купишь, их можно было только достать, а потому каждый такой культпоход сродни празднику. Не менее насыщенной была театральная жизнь в пятидесятые: на каждый спектакль с участием знаменитых теноров Лемешева и Козловского выстраивались очереди из их поклонниц — лемешисток и козловисток. Они соперничали между собой в желании как можно выразительнее обозначить любовь к своим кумирам, ездили за ними и по всей стране. Лемешев жил на улице Горького, и его поклонниц называли «сыры» — их штаб находился у одноименного магазина в начале улицы.

То же касалось и чтения. Нельзя было не прочесть, к примеру, Трифонова, Астафьева, Распутина или Искандера. Сейчас попробуйте найти среди своих знакомых тех, кто читает то же, что и вы... Нет культурного пространства, общего для всех москвичей, не говоря уже о россиянах. Тоска по советским временам — это не про чаепития на работе и даже не про то, что «мы делаем ракеты и покорили Енисей». Это светлая память о взаимовыручке, общих шутках, событийных книгах и премьерах, песнях, днях рождения, на которые можно пригласить пятьдесят человек — и все придут.

Фото на анонсе: Владимир Лагранж. Фотоальбом «Так мы жили». Голуби мира. 1962