Дарья ЕФРЕМОВА

16.03.2017

21 марта — Международный день поэзии. Профессиональный праздник «питомцев муз» в последнее время ограничивается мероприятиями локального или даже камерного характера. Конечно, появились творческие объединения «Театр поэтов Влада Маленко», «Кинопоэзия», и все же стихи давно не собирают стадионов. На стеллажах крупных сетей сплошь переиздания классиков — Золотого и Серебряного веков, реже появляются шестидесятники, чаще — Бродский. О том, чем живет сегодня поэзия, «Культура» побеседовала с редакторами литературных альманахов.

Евгений СТЕПАНОВ, поэт, критик, кандидат филологических наук, издатель журналов «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум АРТ», Москва.

культура: Ваши «Дети Ра» охватывают регионы и русское зарубежье, ежегодно выдают премию. Кому и за что? 
Степанов: Современная поэзия очень многообразна. Причем есть яркие авторы, которые пишут силлабо-тонические (рифмованные) стихи, и есть яркие авторы верлибров. Я очень люблю «традиционалиста» Юрия Казарина из Екатеринбурга, авангардиста Сергея Бирюкова (преподает в Германии), мастера-виртуоза из Москвы Сергея Арутюнова, Андрея Ширяева — он жил в Эквадоре, но, к несчастью, уже ушел. Другое дело, что в наши капиталистические времена талант не всегда может пробиться. Правила диктуют крупные издательства, премиальная политика... Если, условно говоря, «Эксмо» назначает кого-то писателем, то он им и будет. А хорошая поэзия — товар, увы, нерентабельный. Книги стихов сейчас выходят мизерными тиражами. 

культура: Классики Серебряного века тоже не могли похвастаться тиражами («Камень» Мандельштама был напечатан в количестве трехсот экземпляров, «Вечерний альбом» Цветаевой — пятьсот), но о них узнал весь мир...
Степанов: Это произошло не сразу. В начале прошлого столетия Запад покорили футуристы. Маяковский, Бурлюк, Хлебников, Каменский... Они были открытием, сенсацией, и при этом довольно активно занимались собственным продвижением. Ездили в турне по России, выступали в крупных городах, эпатировали публику. И, конечно, всегда очень важны люди, которые поддерживают талант. Как, например, Пастернак стал лауреатом Нобелевской премии? Помогли западные слависты, профессора американских университетов, прежде всего выдающийся филолог Роман Якобсон. Великие литературоведы и великие лоббисты — они популяризировали поэтов, ведь кто-то должен объяснять миру, что такое хорошо. Сейчас нет глобального института, способного адекватно оценить современную русскую поэзию.

культура: Но существуют же критерии качества — рифма, образность, тоника... 
Степанов: Это описано в академических учебниках. И все же точного ответа нет и быть не может. Для кого-то Эдуард Асадов — примитив, а для миллионов читателей (особенно молодых) — это величайшая и спасительная поэзия. Мой личный критерий качества один — помогают стихи жить или нет. Если тебе стало легче на душе, ты что-то понял, тогда это победа.

культура: Появляются ли сегодня новые течения? Пишутся ли сейчас манифесты — есть ли свои акмеисты, футуристы, ничевоки?
Степанов: Нового очень мало. В целом развитие идет по давно известным направлениям. В основе основ — фольклор. И палиндромическая, и визуальная поэзия, и заумь существуют в мире уже много веков. А манифесты создаются. В начале нулевых мы с коллегами из журнала «Футурум АРТ» сделали нечто подобное. Само слово «футурумизм» несет в себе смысловую полифонию. Здесь и будущее, и ум, и мистика. Ничего не нужно выдумывать, просто вслушаться в музыку слова. Настоящий поэт — всегда футурумист. На мой взгляд, таковыми были Пушкин, Хлебников, Волошин, Гумилев. Выдающийся авангардист Дмитрий Авалиани всячески поддерживал футурумизм. Когда я рассказал ему, что вкладываю в это понятие, он заметил: «Мисты — это мистики. А будущего и поэзии без мистики нет». Поэзия — сакральна. В ней — скрытые смыслы и коды. Хотя внешне она может быть очень простой и даже ироничной.

культура: Кто из лириков прошлого, по Вашему мнению, сформировал сегодняшнюю повестку? 
Степанов: Думаю, огромное влияние на современный мейнстрим оказал Мандельштам. Очень много у него в последнее время появилось подражателей, так называемых постакмеистов. Он высоко поднял планку. Вот вспомните, как он блистательно писал более ста лет назад, в 1915-м: «Бессонница. Гомер. Тугие паруса». До такого уровня сложнейшей простоты подняться современным авторам непросто. Но линия задана. 

культура: Вам не кажется, что сейчас в «тренде» некоторая замкнутость, даже зацикленность на собственной персоне?
Степанов: Вы правы — поэты сосредоточены на себе. И это нормально. Более того, я убежден, что только в этом случае они интересны. Не люблю, когда говорят от имени эпохи, пишут для всех. Никому такие стихи на самом деле не нужны. Замечательный поэт Николай Глазков однажды сформулировал точно и пронзительно: 

Рассчитывая на успех,
Желая отразить эпоху,
Поэт сложил стихи для всех,
Жена прочла, сказала: — Плохо!

Тогда одной своей жене
Поэт сложил стихи другие.
И оказалось: всей стране
Потребны именно такие!

То, что интересно одному, может быть интересно и другому. Стихи не должны собирать стадионы, как это происходило в шестидесятые годы прошлого века. Поэзия — дело камерное, интимное. С книгой лучше побыть наедине, почитать, подумать о себе и о мире. Как говорил Леонид Жуховицкий — «остановиться, оглянуться». 

Наталья ИБРАГИМОВА, главный редактор поэтического альманаха «После 12», Кемерово.

культура: Кузбасс называют поэтической Меккой. Когда это началось?
Ибрагимова: Наш журнал появился в августе 95-го: на фоне крушения Союза, нищеты, пустых магазинов и общей растерянности — мощный всплеск молодой и яркой сибирской поэзии... Ни на кого не похожий, энергичный и вызывающий — первый кемеровский глянец, который распространялся по всей России и зачитывался до дыр... Он вырос из открывшейся двумя годами ранее «Творческой Мастерской «АЗ» при Кемеровском государственном университете. Название предложил руководитель Александр Ибрагимов. Двенадцать — число сакральное, означающее целостность и завершенность: 12 месяцев, 12 апостолов, 12 рыцарей Круглого стола... 

После двенадцати — начало нового, рывок в неизведанное, творческое устремление, прозрение, вдох после выдоха... 

До Манифеста мы доросли уже в новом тысячелетии, когда со страниц ушла пестрота и плотность современной фотографии, а осталось главное — поэзия. Из Манифеста 2011-го: «...Эпоха глянца — завершилась. И мы открываем новую — эпоху минимализма. Провозглашаем эстетику картона, дешевой оберточной бумаги и отсутствие полутонов. Поэзия — поэтам! Атом творчества — образ. Наши ядерные испытания продолжаются — каждый волен говорить на своем языке, оттачивая собственную искренность. Чтобы как у Павловой: «сила чувства достигла ясности мысли»... Новый номер — как последний, и вновь — на пределе...».

Поэзия — субстанция чистая, не терпящая никаких компромиссов: она есть или ее нет. Наши авторы думают и пишут образами. И образ для них — не метафора, не просто сравнение, применяемое для экспрессии и эмоционального эффекта. Образ — это и есть сама реальность, цельная и неделимая. Поэты не размышляют — они знают. Они живут внутри образа, являясь его частью. 

культура: О чем пишут сибиряки? Есть ли какая-то региональная специфика?
Ибрагимова: Во все времена и повсюду поэты говорят о главном: о жизни и смерти, о любви... Этим они и отличаются от прозаиков, которые могут рассуждать о чем угодно. Тема небольшого стихотворения молодой кемеровской поэтессы Юлии Шкуратовой вполне предсказуема: она пишет о жизни без любви, и о жизни ли?

Мы были вместе, пока
В небе таяли облака

И пагубный март сменялся
Теплым, тягучим, летним...
Может, ты первый заметил

Или я, в зябких летних горах,
Когда в темную речку свой страх,

Без оглядки на небо, кидала.
Было многое — Были мало. 

Направления, течения, влияния — это все-таки о прозе. Она улавливает настроения времени и моду, находит нужного героя, попадает в тему, угадывает вкусы читателя. Мироощущение поэта — единично и неповторимо, как отпечаток пальца. Каждый говорит на своем языке, с разной степенью мастерства раскрывая личное мироощущение, данное ему при рождении: «как он дышит, так и пишет». Поэт говорит не с человеком, а с Богом. И совсем неважно, как его воспринимает — как часть себя или как все человечество, как любимую или как того, кто является Единым и Вездесущим. Неважно и то, думает поэт о Боге или просто живет в нем. Как однажды точно сказал Александр Ибрагимов, «поэт похож на остолбеневшего телеграфиста, который принимает телеграммы прямо с неба».

Убедительность и внятность высказывания достигается благодаря стереоскопичности зрения — поэт не только видит предметный мир, но и воспринимает его как единое живое пространство. Время в этом пространстве — Большое, с длинной-длинной волной. Как у Глеба Шульпякова, для которого поэзия есть добровольное подчинение жизни постоянному поиску «той тишины, той лакуны, той глубины, где будет слышно это самое Большое время». Об этом и у Евгения Казакова: 

Как много верно
знают камни,

Коль так неистово 

Молчат.

культура: А не страшно ли сегодня вступать на этот путь? 
Ибрагимова: Быть поэтом — как жить без кожи: постоянно больно. Больно терять, слышать ложь, переживать предательство, видеть несправедливость... И при этом — продолжать всех и вся любить... Как таким выжить? Поэтов надо любить — как птиц, бабочек, стрекоз, траву и деревья. Это особое племя живет среди человечества с единственным предназначением — напоминать ему о «Большом времени» и о его «истинной Родине».

Кризисы, мода, желание читать и слушать стихи к самой поэзии никакого отношения не имеют. Поэты — были и есть. Но их надо хотя бы прочесть. Кризис не в поэзии, а в самом обществе, которое не в силах открыть сборник и вникнуть в то, что написано не обыденным утилитарным языком и в столбик. Чтобы понять вершину, на нее надо взобраться. Многие ли покорили Эверест? Там не хватает воздуха, дерет легкие, мерзнут руки и кружится голова... Так и с поэзией: освоить ее язык — большой труд, по силам очень немногим. Да, «Пушкин — наше всё», с его именем мы проживаем всю свою сознательную жизнь. Но многие ли засыпают с томиком Александра Сергеевича в руках? 

Вячеслав ЛОБАЧЕВ, сценарист, журналист, член редколлегии международного поэтического альманаха «45-я параллель», Ставрополь.

культура: «45-я параллель» распространяется практически по всему постсоветскому пространству с середины 90-х. Вы и вниманием знаменитостей не обделены: с важными датами поздравляют Николай Расторгуев и Никита Михалков. Наверное, не считаете, что поэзия в кризисе?
Лобачев: Для меня его просто нет. А вот духовный кризис — налицо. Люди реже стали смотреть на небо, потеряли ощущение Вселенной, у них появилось горизонтальное мышление. Многие живут одним днем, думают о деньгах и банковских картах, нет времени обратить внимание на прекрасное. И что особенно грустно, так это почти полное отсутствие интереса к миру художника у молодежи. Я сторонник технического прогресса, но считаю, что мобильный телефон украл у человека чувство одиночества, фантазии и мечты. В большей степени это касается Москвы, Питера, городов-миллионников. А вот в любом районном центре гастрольные выступления поэтов, писателей, артистов, как правило, собирают полные залы. Почему? Местный люд соскучился по настоящему искусству, его уже не устраивает похабщина, которую крутят по телеящику. Живое общение с интересным творческим коллективом во сто крат сильнее. Да и в Москве случаются аншлаги, но сравните население столицы с количеством жителей небольшого поселка.

культура: И все же сегодня трудно найти поэта — властителя дум. 
Лобачев: Его и нет, но я знаком с массой замечательных авторов, при чтении которых «едет крыша». Например, Юрий Кобрин (Вильнюс), Андрей Баранов (Москва) и Сергей Кузнечихин (Красноярск), Марина Кудимова (Москва) и Элла Крылова (Москва), Наталья Крофтс (Сидней) и Вера Зубарева (Филадельфия), Александр Карпенко (Москва) и Борис Вольфсон (Ростов-на-Дону), Ирина Аргутина (Челябинск) и Лада Пузыревская (Новосибирск), Василий Рысенков (Торжок) и Сергей Сутулов-Катеринич (Ставрополь), Лера Мурашова (Москва) и Анна Полетаева (Ереван). Этот список могу продолжать и продолжать. Но скажите: вы знаете все эти имена? Вряд ли. С их творчеством знакомы родные и близкие, да узкий круг любителей поэзии. Возможно, отдельные литературные критики. А почему? Некоторые из них издали более десяти сборников, публиковались за рубежом и в «толстых» журналах, имеют литературные награды и премии. Здесь нет никакой тайны. Дело в том, что 99 процентов авторов издают книги за свой счет тиражом в сто или двести экземпляров, редко чуть больше. И это на всю Россию. Для сравнения, известный советский поэт Николай Старшинов брал из тиража 500 своих книжек только затем, чтобы раздарить их друзьям и знакомым, поставить автограф всем желающим, пришедшим на его творческий вечер. 

культура: Как полагаете, вернутся ли времена, когда шумел Политехнический?
Лобачев: Вряд ли. Напомню, лет тридцать назад тираж журнала «Юность» составлял два с половиной миллиона экземпляров. Одна публикация, и автор становился известен всей стране. Если бы и вышеперечисленные, и не названные мною поэты начали свой творческий путь в те годы, уверен, некоторые из них вполне могли бы стать «властителями дум».

культура: Вы уже задавались вопросом «Что делать?». 
Лобачев: Нужна госпрограмма помощи одаренным авторам. Не одноразовая акция, а долгосрочная. Прошел Год литературы. Ну и что? Что изменилось? Почти не осталось государственных издательств. Коммерческие завалены рукописями, но редакторы их даже не читают, особенно если те приходят «самотеком». В лучшем случае пробегают глазами синопсис. Поэтому трудно выделить кого-то из современных писателей. И даже имена из шорт-листов больших литературных премий, на мой взгляд, не всегда достойны этой чести.

культура: Расскажите, как создавался альманах. По каким принципам осуществляете отбор рукописей?
Лобачев: Первый номер ежемесячника появился 1 апреля 1990-го. Редакция находилась в городе Ставрополе, который расположен на 45-й параллели — отсюда и название. Над газетой взял шефство Советский фонд культуры, его Ставропольское отделение. В лучшие годы тираж составлял 200 тысяч экземпляров. К сожалению, гиперинфляция начала съедать всю нашу прибыль. Опуститься до уровня желтой прессы не позволяли нравственные устои, и по этой причине в 1995-м мы самоликвидировались. Главным редактором и ежемесячника, и сайта был и остается интересный поэт и сценарист Сергей Сутулов-Катеринич.

Сегодня мы выходим с новым номером интернет-альманаха три раза в месяц, члены редколлегии живут в самых разных точках планеты: Ставрополь, Сидней, Ялта, Бобруйск, Челябинск, Москва, Оттава. Мы работаем на общественных началах, несем поэтическое бревно на наших творческих субботниках. Кстати, в последнее время ежедневно на сайте регистрируется до восьми тысяч кликов. Нас любят, с нами считаются.

Что касается критериев отбора, то наш слоган: «Поэзии — да, графоманам — нет». Когда возникают сомнения в качестве, подборка высылается всем членам редколлегии, и они большинством голосов решают, публиковать или нет.

культура: Если речь не идет о бумаге, в принципе можно размещать все подряд. Как на «Поэзии.ру».
Лобачев: Не надо думать, что интернет резиновый. Как правило, даже наш автор ждет публикации три месяца. Ведь, без ложной скромности скажу, напечататься у нас весьма престижно. Выпуск формируется теми авторами, которые стоят в очереди. А уж что у них на уме — Бог весть. Поэт — это лидер с перевернутыми мозгами. Будь то женщина или мужчина. Они смотрят на мир так, как это могут делать только поэты. Полностью обнажиться перед читателями, распахнуть душу и катапультироваться в невесомость.

Одного спросили: «Что послужило образом, о чем ты думал, создавая этот стих о женщине?» — «О кирпиче...» — «А если бы ты хотел восславить кирпич? Что тогда?» — «В таком случае я думал бы о женщине». Все мы видим и ощущаем мир по-разному. И ура тем, кто приводит наши мысли в порядок. Россию невозможно представить без поэтов. Но настоящих вряд ли наберется несколько сотен. Поэты выживут и без помощи государства. Но выживет ли без поэзии Россия?

Фото на анонсе: PHOTOXPRESS