Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

28.09.2016

30 сентября человечество отмечает Международный день переводчика.  Корреспондент «Культуры» побеседовала с Михаилом Ясновым, известным петербургским детским писателем и мастером поэтического перевода — автором переложений Аполлинера, Верлена, Валери, Превера, Кокто.

культура: В советское время у нас была великолепная школа перевода. Что от нее осталось?
Яснов: Это болезненная тема. Вообще-то, школа никуда не исчезла. Другое дело, что произошел разрыв поколений. Я очень хорошо помню 90-е, когда стали уходить замечательные переводчики, носители старой культуры, знавшие героев Серебряного века и сами бывшие ими. Мы вдруг оказались перед проблемой — а кто за нами? Но появились новые специалисты. Школа выживает. Иной вопрос, что сейчас нет нормальной редактуры. А ведь в советское время она была потрясающая. Помимо редакторов, раньше работали люди, которые сверяли, насколько достоверно сделан перевод. А сегодня издательствам невыгодно держать «лишних» сотрудников. Зачем? Отдадим корректорам, они и подредактируют, обойдемся малыми деньгами, думают они. Тем более что сами книги приносят совсем небольшую прибыль.

культура: Молодая переводчица жаловалась мне, что за авторский лист платят три тысячи рублей. Кто сегодня идет в профессию, если труд почти не оплачивается?
Яснов: В основном энтузиасты, те, кто очень любит это занятие. И еще, проза — это одно, стихи — иное. С ними все гораздо хуже. Вот я всю жизнь посвятил поэтическому переводу с французского. Я вам по пальцам могу перечислить своих коллег — их всего несколько человек. За стихи вообще копейки платят.

культура: Насколько я понимаю, проблема и в нынешнем темпе жизни — невозможно год корпеть над переводом.
Яснов: Бывали времена, когда мы уезжали, скажем, на три месяца в Усть-Нарву в Эстонии, там неспешно работали, писали... Теперь не могу себе позволить отлучиться на такой срок — у меня сдача очередной книги, еще что-то. С другой стороны, молодые ребята ухитряются все успевать — переводят по десять страниц в день. Но потом-то все равно надо посидеть, почитать, подумать. Я вообще привык к тому, что работа должна отлежаться. Кладешь в стол и забываешь на неделю. Затем возвращаешься и видишь: тут наляпал, там... Это даже не касается правильности перевода, просто надо внимательно смотреть за своим языком. Когда прихожу во Французский институт, где веду студию перевода, говорю студентам: «Меня, конечно, интересует, как вы знаете французский. Но гораздо больше волнует, как вы владеете русским». Потому что это самое главное. Человек должен обладать безупречным вкусом в родном языке.

культура: У Вас много лет собственный переводческий курс. Чему можно и нельзя научить?
Яснов: Литературе вообще научить невозможно. Но подсказать приемы, навыки, преподать азы ремесла — вполне.

культура: По словам Тредиаковского, «переводчик от творца только именем разнится». Тем не менее он всегда остается в тени, «за кадром».
Яснов: Это традиция ХХ века, и в частности советского периода, когда имя переводчика печатали где-то там мелким шрифтом. Что, конечно, неправильно. Его наряду с писателем должны указывать на обложке. Ведь он фактически — соавтор. Особенно это актуально при переложении стихов. Как утверждал Жуковский: «Переводчик в прозе — раб, переводчик в поэзии — соперник».

культура: Вы тоже так считаете?
Яснов: Думаю, тут нет ни рабов, ни соперников. Есть коллеги. Ну что мне соревноваться с поэтом? Все равно я делаю по-русски так, как вижу, слышу. И читать будут уже меня, а не его. 

культура: Чуковский заметил, что иногда перевод — автопортрет переводчика. И приводил в пример Бальмонта, переложившего Шелли. В результате «целой системы отсебятин», рассуждал Корней Иванович, английский поэт стал до странности похож на русского символиста. В итоге получится некий Шельмонт...
Яснов: Действительно, есть два полярных подхода. С одной стороны то, о чем в свое время писал Лозинский: переводчик растворяется в авторе, его не видно и не слышно. С другой — как у Бальмонта, идет подчинение себе поэта. Я не знаю, что правильнее. Наверное, ни то, ни другое. Лучше золотая середина. Бродский считал перевод поиском эстетического баланса.

культура: Как Вы относитесь к авторскому переводу — переложению Цветаевой собственного «Молодца», Набоковым — своих романов?
Яснов: Когда Цветаева и Набоков переводили сами себя, это была работа высшей пробы. А назовите мне другие примеры? Понимаете, Марина Ивановна знала французский в совершенстве, говорила на нем с детства. Как и Набоков — английский. Они билингвы. В других случаях должен переводить носитель, ведь очень редко бывает, чтобы человек владел двумя языками одинаково. Вот в Париже живет мой большой друг, потрясающий переводчик русской литературы Андрей Маркович. Он идеально знает русский, но писать на нем не может.

культура: Вы детский поэт, переводите стихи для маленьких. Не боитесь, что получатся произведения Яснова?
Яснов: Не только не боюсь — я стремлюсь к этому (смеется). У меня даже была идея — смешать свои стихи с переводами, и пусть читатель смотрит, что интереснее. Но, конечно, это всего лишь игра. На самом деле я так никогда не поступлю.

культура: Все тот же Чуковский писал про переложение Уитмена, сделанное Бальмонтом: результат «превратился в борьбу переводчика с поэтом». Уж слишком разными были американский классик и Константин Дмитриевич. Важна ли для Вас созвучность с автором?
Яснов: Очень. Я перевожу французские стихи почти полвека, и у меня выработались свои интересы. Например, не берусь за романтиков — мне они скучны. Но с огромным удовольствием занимаюсь поэтами конца XIX — начала ХХ века. С ними готов возиться бесконечно. А сравнительно недавно открыл для себя авторов XVIII столетия, которых раньше не любил и не понимал. Конечно, надо выискивать созвучное. Впрочем, выбирать иногда не приходится. 

А порой случаются забавные истории. Как-то позвонил мой старший друг Геннадий Айги и попросил перевести его приятеля, французского поэта Мишеля Деги. Я поблагодарил за предложение, но сказал, что не могу взяться за его стихи, так как совершенно их не понимаю. Айги битый час меня уговаривал. В конце концов спрашиваю: «Хорошо, а для какого издательства?» Когда он назвал, я сломался. Представьте себе: вам звонит поэт Айги с просьбой перевести своего приятеля Деги для издательства ОГИ... Пришлось сдаться. Надо признать, то был замечательный и очень трудный период в моей жизни. Работать с Мишелем Деги тяжело — он сумасшедше упрямый человек! У него есть стихотворение, посвященное старинному румынскому другу, поэту Васко Попе. Оно начинается с обращения: «Попа!» Объясняю Деги: «Так перевести не могу, давайте напишу: «Васко!» Мишель отвечает: «Да ты что! Он же для меня маяк, учитель! Я никогда не называл его по имени. Пиши: «Попа!» С огромным трудом удалось убедить, чтобы стихотворение начиналось: «Васко Попа!»

культура: Насколько важно передать форму? Коран в оригинале — рифмованная проза, на русском — обыкновенный текст.
Яснов: Это просто разные традиции. Возьмите Францию: там, как известно, поэзию переводят прозой — ритмической, или делают филологический подстрочник. Потому что для французского уха рифмованное стихотворение звучит как песенка. У них иное отношение, менталитет.

культура: Чем еще отличается наша школа?
Яснов: Честно говоря, особенно ничем. Трудности перед всеми стоят одни и те же: проблема адекватности, точности, вписанности в культуру... Разница, скорее, в социальном бытовании, в условиях жизни. Хотя их сложно сравнивать. За рубежом тоже не сладко. Конечно, там больше платят за перевод. Что никак не влияет на качество. У нас дают сущие копейки, зато есть энтузиасты, вытягивающие все. К тому же, мне кажется, наша школа по некоторым параметрам интереснее. Ну представьте себе огромный том Блока на французском: рифмы нет, размер совсем не его... А ведь Блок весь держится на рифмованности. С этим не надо бороться. Просто у них другой подход.

культура: А что чаще переводят из русской литературы?
Яснов: Стихи — очень редко. В основном прозу. Как правило, это современная литература. Иногда классику, но она и так переведена. Правда, с моей точки зрения, сегодняшняя словесность — что у нас, что в Европе — мало интересна. Конечно, за некоторыми исключениями.

культура: Как Вам кажется, кто из наших поэтов хорошо переведен на французский? 
Яснов: В основном их переводят на английский. Я его плохо знаю, поэтому не берусь судить. Что до французского, то хорошо получились, например, Хлебников, обэриуты...

культура: А Пушкин не поддается?
Яснов: Тут такое дело. Опять же мой друг Андрей Маркович создал антологию переводов — от Тредиаковского до Бродского. Знаете, в чем ее отличие? В ней нет Пушкина. Все вокруг есть, а его нет. Черная дыра. Не получается. Переведи его на французский, будет точно таким же поэтом, как все остальные. А он иной. Для нас это — создатель языка, для них — нет. Переложи его — выйдет обыкновенный французский... Что с этим делать? Ничего. Смириться. Вообще, смирение для переводчика — великая вещь.

культура: Знакомая американская славистка рассказывала, что восприняла Шекспира, только прочитав на русском. Вникнуть в староанглийский XVI века она не могла. Как Вы думаете, правильно ли переводить на современный язык?
Яснов: Я считаю, да. Мы же должны понимать, о чем речь. 

культура: Но ведь носители языка не понимают?
Яснов: Знаете, один мой товарищ решил перевести Верлена так, как его слышит французское ухо. То есть как силлабику. А у нас силлабо-тоника. Я ему говорю: «Не получается так, не работает». Он: «Но ведь они так слышат!» Ну и пускай. А читать-то будут русские.

культура: Что самое сложное в Вашем деле, игра слов?
Яснов: Как раз нет. Я, например, очень люблю, когда она встречается. Надо просто понять ее систему и перенести на русский язык. Самое страшное — общие места. Для французской поэзии — это Гюго. Для нас — Блок. Как перевести аллюзии на предыдущие стихи? По идее, сначала надо переложить всю предшествовавшую поэзию... Решать такие проблемы — смертоносно. Но тут вступает в игру формула Лозинского: «Перевод — это искусство потерь». Чем выше профессионализм, тем меньше потери. Замечательный переводчик с английского Игнатий Михайлович Ивановский сочинил такое четверостишие: «Луна взошла на небосвод. / И отразилась в луже. / Как стихотворный перевод: / Похоже — но похуже».