Дарья ЕФРЕМОВА

23.09.2016

Виктор Пелевин. Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами. — Москва: издательство «Эксмо», 2016. 

Традиционный осенний роман Виктора Пелевина, как и всегда, срывает покровы тайны. На этот раз беллетрист нашел первопричину непростого международного положения страны. Она — в остром конфликте российского руководства с глобальным масонством. 

Удивительный, безбрежный мир ложных оппозиций, тщательно протоколируемый свежим Пелевиным вот уже лет десять, пополнился новой парой. Тут вам не какие-нибудь сиюминутные «хипстеры — битники», «ватники — евромайданники», поднадоевшие «геи — натуралы» и даже не старые, как тот самый Мафусаил (между прочим, один из библейских праотцов, доживший до 969 лет), «женщины — мужчины». Писатель столкнул двух священных коров русскоязычной блогосферы: ассоциирующихся с физическими репрессиями чекистов и наших духовных «притеснителей» масонов. «Он фармазон; он пьет одно / Стаканом красное вино», — это еще Пушкин заметил с иронией, ну а Пелевин «доказал» правомерность конспирологического подхода — его причудой «вольные каменщики» встали в один ряд с английскими шпионами, а «масонский градус» связался в сознании с чином в МИ6. 

«В 1910 году воссозданные под французским руководством ложи перерождаются в политическую организацию «Великий Восток народов России» (во главе которой уже тогда стоял не великий мастер, а, внимание, генеральный секретарь, это к вопросу о генезисе новой власти; с шестнадцатого года генеральным секретарем был Керенский — вот откуда растут усы Сталина и брови Брежнева). Этих «масонов», бывших прежде всего политическими заговорщиками, насчитывалось от силы несколько сот человек, но они входили в высшие структуры управления обветшавшей империи. Целью «новофранцузского» крыла был именно захват власти». 

Вы спросите, откуда ценные сведения? А как всегда у Пелевина, из тонких миров, с коими главный герой, потомок старинного дворянского рода, накоротке. 

Итак, его зовут Кримпай. Имя дал папа, обкурившийся хиппи, мама не возражала — «крутой прикол», тем более что сразу же сдала младенца на воспитание в номенклатурную семью своей тетки. Он — трейдер, ворочает нечестно нажитыми миллионами генералов ФСБ, и мистик. Да не какой-то «декоративный, с кривыми хомяками, которые предсказывают футбольное будущее», а настоящий. Верит в ту форму оккультизма, что помогла сказочно разбогатеть Джорджу Соросу и Уоррену Баффету. Ведь, чтобы сориентироваться в потоке «информации», производимой в нашем современном мире «в таком разнонаправленном, дешевом и обильно-пенном ассортименте», надо обладать, как минимум, мистическим чувством.

Впрочем, интуиция через несколько страниц Кримпая подводит. Он теряет «баблос» клиента, после чего для него наступают «персональные девяностые»: опасаясь расправы, герой предпринимает попытку суицида — и в полубреду выходит в параллельную вселенную, где его уже ждет бестелесный золотой жук с наставлениями: «Как только изменится твой каркас, изменится и твой пергамент. У тебя будет другая судьба, в твоей жизни не будет роскоши, ты будешь счастлив в любви».

Вынырнувший из черный бездны и сумевший взглянуть на белый свет по-другому («мир словно омыло весенним дождем») трейдер бросает свою работенку, отращивает бороду и находит любовь — парня зовут Семен, он интеллектуал и масон, «несмотря на молодость и плохие жилищные условия». «Ты у меня не только чекист, но еще антисемит и ватник... и гомофоб тоже», — журит друг Кримпая. На этом Пелевин временно оставляет эту сюжетную линию. В астрал — к рогатым розовым чертям — теперь предстоит выходить его предку, офицеру Маркиану Можайскому, о чем он рассказывает в письмах некой Елизавете Петровне, у которой к тому же «незаметно одолжил» из чемодана двадцать фридрихсдоров в Баден-Бадене.

На этом или другом месте, изрядно отупев от мистики, читатель забрасывает произведение под диван, а критик начинает строчить свои злобные «много букв» про литературный фастфуд и обязательства по контракту. 

И оба проигрывают, не добравшись до третьей части — блистательно-нахального конспирологического очерка о русском масонстве. С энциклопедическими справками о ложах конца XVIII — начала XIX века, историей европейского оккультизма, «растущей из того же абрахамического корня, что и три главные мировые религии», толкованием некоторой символики — тут вам и «Алеф-Бет», и «Храм Соломона», белый козленок и вообще много всего загадочного. Но самое занимательное — это, конечно, пелевинская этимология. «Слово «посоны» («пацаны») — это искаженное за многие десятилетия слово «масоны» с перевранным ударением». Так, по Пелевину, дразнили обитателей Храмлага, сосланных на Новую Землю при Сталине. Выжить в таком климате им помогли гейзеры, такие же, как в Исландии. А «братаны» или «брателлы» — это чуть опошленные эпохой масонские «братья». Да взять хотя бы выражение «вор в законе», или «законник». Указывает на ложу «Тайный закон», созданную великим мастером Провинциальной великой ложи Иваном Елагиным еще при матушке Екатерине. «И, наконец, уголовные «колы» — все эти звезды, черепа, ножи и змеи — это выродившаяся масонская тайнопись, до сих пор содержащая, возможно, отсвет Великой Тайны». 

Но это еще не все. На десерт бодрый этюд из жизни оперативников, озаглавленный аббревиатурой на иврите. С народной мудростью и ненормативной лексикой. «По...ть на все четыре стороны. Что там было на Бородинском поле, пусть вспоминает Наташа Ростова на том свете. Вы, русские, живете то в прошлом, то в будущем. А жить надо в настоящем». И кто после этого скажет, что Пелевин способен только на заумь и вялую мистику?