Елена ФЕДОРЕНКО

26.01.2017

В «Современнике» — премьера. Сергей Газаров поставил спектакль «Амстердам» по пьесе Александра Галина «Парад». «Культура» побеседовала с популярным актером, режиссером и продюсером — о его новой работе и жизни вообще.

культура: Почему выбрали для постановки пьесу «Парад»?
Газаров: С творчеством Саши Галина и с ним лично я знаком давно. Мы существуем на одних волнах, как люди одной крови. Читаю все, что он пишет. Иногда даже устраиваем у меня дома посиделки: приходят друзья, и за ужином Саша представляет новую пьесу, потом мы ее обсуждаем. Такая традиция сложилась. Конечно, он знает о моем интересе к его творчеству. Как-то раз позвонил и сказал: «Сочинил пьесу, где для тебя шикарная главная роль». Вместо часа или полутора читал полночи, то и дело прерываясь от смеха. Отхохотав, сообщил Саше: «Роскошно. И я знаю, кто должен играть главного героя — Миша Ефремов. А спектакль поставлю я». Миша, читая, испытал то же самое — буквально умирал от смеха. 

Стали искать, где бы сделать спектакль, сейчас ведь разные возможности: и государственные театры, и антрепризы. Мне хотелось основательности. Решили, что «Современник» подходит больше всего. Ведь Миша родом оттуда, и я достаточно важную часть жизни провел в этих стенах. Пришли к Галине Борисовне Волчек, прочитали пьесу, она ей понравилась. Да и Галин в «Современнике» давно стал «домашним» автором — все-таки восемь пьес здесь поставлено. Получили добро, и дело понеслось: начали репетировать летом, потом встретились в октябре и продолжили уже более серьезно. Галина Борисовна тактично участвовала в подготовке, часто приходила на репетиции, делилась своими впечатлениями — они очень помогали. И даже в воздухе не витало: я — худрук, хочу только так, а не иначе. Она — мастер удивительный и современный, абсолютно в тренде, что, поверьте, большая редкость.

культура: По Вашим словам, пьеса — комедия, но ведь ее тема — гейская. Рассуждаете о гомофобии?
Газаров: Да, это комедия, однако тема не гейская, а спектакль не о гомофобии. Гей-парад проходит за окнами террасы, на площади. Один из героев — нетрадиционной ориентации, но никакого пошлого среза в тексте нет. Мы уже сыграли два предпремьерных показа «для пап и мам», и зрители просто влюбляются в актера, который феноменально перевоплощается. Первые несколько минут публика теряется, не понимая, кто на сцене — женщина или мужчина. Даже Галина Борисовна призналась: «Я впала в шок, хотя, конечно, знала, что это Женя Павлов, но все пыталась найти, где он сам, а где представляемая им дама». Он освоил девичью пластику, играет потрясающе, и дело не в ориентации персонажа, об этом он практически ничего и не говорит. 

Для меня главная тема — непримиримость поколений. Нам, взрослым, кажется, что мы знаем, как надо жить правильно, чтобы не сломать себе ноги и голову. С детьми нас разделяют два-три десятилетия, за которые мы якобы обзавелись иммунитетом. Из желания спасти своих чад начинаем их учить: сначала объяснять, потом просить, затем — требовать, и постепенно доходим до каких-то чудовищных столкновений, серьезнейших конфликтов, приводящих к депрессии и даже суицидам. Парадокс в том, что нами руководит большая любовь к своим детям, но мы не замечаем, как давим на них, нагружаем теми правилами, какие кажутся нам единственно верными и понятными. И дети очень жестко нам отвечают.

культура: Например: «Мы не хотим жить так, как живете вы — неудачники...»
Газаров: Как минимум. Проблема столкновения взглядов отцов и детей не только российская, весь мир существует в этом конфликте. Вот — основной предмет обсуждения, и я, отец троих детей, подтверждаю, как это важно. Иногда и сам ловлю себя на неправильном поведении. Для меня «Амстердам» во многом определялся личным подходом.

культура: Читала в анонсах, что Вы специально вернулись из Америки, чтобы поставить спектакль в России. Разве Вы сейчас живете за океаном?
Газаров: Время от времени СМИ муссируют такую информацию, но это абсолютная ерунда. Живу в Москве. В Америку езжу навещать большую армянскую семью. Вот и складывается впечатление, что там мой дом, — это не так. 

культура: Вы родились в Баку, там жили и Ваши родные.
Газаров: Семья пострадала в результате армяно-азербайджанских событий. На рубеже 1980–1990-х началась резня, у нас отобрали квартиру, где я прожил 18 лет. Помню, как друзья-азербайджанцы помогали вывозить парализованную маму на БТР и охраняли вплоть до дагестанской границы не только ее, но и сестру, брата, их детей. Все тогда смешалось, как и бывает в жизни, где нет черного и белого по отдельности. 

культура: Где Вы сейчас служите?
Газаров: Везде, где считаю нужным. Я свободный художник и с определенным театром обязательствами не связан. Появляется идея — прихожу, воплощаю. Если ее нет, то снимаю кино или снимаюсь сам, иногда продюсирую. Преподаю в Академии кинематографического и театрального искусства Никиты Михалкова. 

культура: В Академию приходят дипломированные актеры. Отличается ли преподавание профессионалам от обучения студентов? 
Газаров: Разнится все: методика, подходы, сроки. «Академикам» такой опыт несомненно полезен — ребята за короткое время сталкиваются со многими интересными мастерами, профессионалами по разным направлениям, и то, как и над чем они работают, добавляет в их копилку знания, расширяет и обогащает творческий путь. Мы проводим с ними мастер-классы, готовим отрывки. Хотел поставить спектакль, есть идея, но «Амстердам» перебил планы. Может быть, на следующий сезон получится. Хочу обратиться к Салтыкову-Щедрину. Считаю, что, если берешься обучать молодых людей, стоит воспитывать их преимущественно на классике. Потому что они очень подвержены течениям, якобы выражающим современные взгляды, а на самом деле отклонения влево или вправо — однодневны. Классика же перепроверена временем, в ней вместо одного-двух слоев смысла заложены десятки. Есть что копать и о чем думать.

культура: У «академиков» видела чеховско-бунинский спектакль «Метаморфозы» — яркий, как мозаика, но неровный, есть замечательные отрывки, а есть и послабее. С чем Вы это связываете? 
Газаров: «Метаморфозы» — иная история, не режиссерская. Ребята изначально сами выбрали материал, сами инсценировали тексты и сами их поставили. Задача педагогов заключалась в том, чтобы организовать сделанное в некую форму. Мы не допускали такого отношения: вы тут ерунду напридумывали, а сейчас мы, мастера, сделаем все так, как только и должно быть. Каждый фрагмент чуть-чуть скорректировали, направили, собрали в единый спектакль. Такая схема возможна лишь с профессионалами, и она тоже отличается от того, как учили нас. Так что у Никиты Сергеевича все иное.

культура: Как возникли Ваши отношения с Михалковым? На съемках фильма «12»?
Газаров: Гораздо раньше. Никита Сергеевич часто приходил в «Табакерку», смотрел спектакли, еще студенческие, привозил к нам Марчелло Мастроянни, снимал наших однокурсников — Игоря Нефедова и Ларису Кузнецову («Пять вечеров». — «Культура»). Он верил в нас и многих брал в свои проекты, вытаскивал потихонечку на маленькие и большие роли. Помню, попал к нему в «Родню», мы все вместе изображали детей и подростков в «Нескольких днях из жизни Обломова», провели много времени на съемках в Пущино. Тогда принято было как-то по-другому поддерживать отношения. Мы общались тесно — с Никитой Сергеевичем всегда интересно, я его очень люблю.

культура: Середина 70-х. Баку, солнце, море, благополучная семья. Что подтолкнуло Вас вдруг поехать в Москву? В родном городе можно было получить образование — и актерское, и архитектурное. Вы ведь хотели стать зодчим? 
Газаров: Не вдруг. Сначала я поступал в Бакинский театральный институт, итог: по мастерству пятерки, по сочинению — двойка. Пошел служить рабочим сцены, пообтерся в народном театре, дружил с ребятами, которых приняли, ходил на их экзамены, где и узнал, что, кроме Баку, есть еще и Москва, где можно выучиться на актера. Спросил у мамы разрешение поехать. Она, конечно, согласилась, чтобы не травмировать ребенка: тайно надеялась, что у меня ничего не выйдет. Мне подсказали, что нужно показываться во все училища одновременно, и я ходил на отборочные туры в Щепкинское, Щукинское, школу-студию МХАТ. К Олегу Павловичу Табакову пришел в последнюю очередь, он ассоциировался у меня только с «Семнадцатью мгновениями весны». Услышал, что Шелленберг набирает курс, и отправился.

культура: Олег Павлович говорил, что его потрясли Ваши темперамент и обаяние.
Газаров: Я ему очень благодарен за то, что он меня разглядел. Когда зазвучал мой армянский акцент, он ужаснулся, да и все в обморок попадали. Странный мальчик в нейлоновой рубашке в петухах, в пуловере с люрексом и кримпленовом костюме. А жара-то 35 градусов. Так меня одели в Баку: ведь в столице — культура, и надо ей внешне соответствовать. Табаков предупредил: «Исправишь речь — останешься, нет — до свиданья, отправляйся обратно, к барашкам». 

культура: Была еще гомерически смешная история с мандаринами — ее я слышала от Табакова.
Газаров: Я — бакинский мальчик — думал, что без взятки в институт не поступить. Спросил Олега Павловича: «Мандарины любите?» Услышал положительный ответ: «Вагон можешь?» Позвонил домой брату: «Сговорился. Нужен вагон мандаринов». Он стал договариваться, вышел на нужных людей. А туры-то идут, время поджимает: перед третьим уже надо подогнать товар. В тот момент, когда цепочка мандаринового трафика сложилась, Олег Павлович сказал, что хурму любит больше... 

культура: Вы приверженец русской кухни, открыли ресторан с театральным названием «Хлестакофф»...
Газаров: Сейчас его уже нет. А русскую кухню считаю одной из самых серьезных, вкусных и добротных. В ней практически не использовались специи, богатые вкусовые сочетания достигались за счет оригинального томления блюда в русской печи. Ресторан возник в знак протеста — тогда, в конце 90-х, у нас открывались бистро, траттории, бары с лягушками, спагетти, суши и другой заграничной снедью. Я спрашивал себя и партнеров: почему в Испании, Италии, Франции — культ национальной кухни, а у нас нет? В ответ часто слышал: «Да ладно, русская еда — всего-то холодец, борщ, щи, каши да пироги». Мне повезло — застал Вильяма Похлебкина, уговорил его попробовать и оценить то, что мы готовили. Я с радостью, оптимизмом и любовью относился к своей ресторанной затее. Вытаскивал рецепты русской классики. Например, делали по Гоголю кулебяку «на четыре угла». У Николая Васильевича перечислено чуть больше десяти ингредиентов, мы дополнили до 27. Получилось совершенно необыкновенное по вкусу и весьма презентабельное по виду блюдо — я его даже во Францию возил друзьям в качестве примера русской еды.

культура: Неловко спрашивать про Ирину Метлицкую — Вашу жену, мать Ваших старших сыновей. Ее любили все, а уход из жизни потряс и коллег, и поклонников. Многие считали, что Вы не перенесете распада дружной семьи. Вы — выстояли. Где человеку брать силы для того, чтобы после трагедии жить дальше?
Газаров: Не знаю, как отвечать на этот вопрос. Не могу быть в этом смысле никаким примером. Поделиться тут нечем. Опыт, особенно чужой, мало чему учит, как и ошибки. Мои советы вряд ли кому-нибудь помогут. Я верю в человека. Прежде всего в себя. Если я буду говорить своим сыновьям: «Верь всегда в меня», то что они будут делать после моей смерти? Плакать, переживать? Надо двигаться дальше и преодолевать удары судьбы. Вот и все, подробнее — не могу. 

культура: Чем занимаются Ваши сыновья?
Газаров: Старшие — IT-технологиями. Никита к этому шел, получил несколько престижных высших образований. Петр начинал как саксофонист, а потом примкнул к изучению информационных систем. Стараюсь не мешать, хотя обидно: он был да и остается хорошим музыкантом, не только я так считаю. Младшему — 11-й год, тот пока еще выбирает. Степчик — активный и любознательный, у него много увлечений, и они необычно в нем соединяются. Интересное архитектурное видение, последние полтора года преуспел в математике, явные медицинские наклонности, любит разбираться, из чего состоит всякая живность, как она двигается, бегает, прыгает. И, конечно, спорт: футбол, теннис, плавание. 

культура: «Амстердам» Вы репетировали во Дворце на Яузе, где сейчас обитает «Современник». На Ваш взгляд, театр обжился в этом не самом театральном и не очень-то уютном доме? 
Газаров: Мне кажется, там мило, замечательное место, пропахшее любимыми котлетами. Старенький зал — молодец, держится, борется за жизнь, приютил «Современник», такой большой и знаменитый театр. Понятно, что переезд — вынужденная мера, пока идет ремонт здания на Чистых прудах. Для меня Дворец — своего рода амаркорд, мы еще студентами здесь играли концерты, с «Табакеркой» и «Современником» — спектакли. Так что он для меня не чужой.