Марианна Баконина, РИСИ: «Нельзя сказать, что переход в ислам — это массовое явление»

Евгений ДОБРОВ

15.09.2020



Сегодня все чаще раздаются голоса, объявляющие ислам новым идеологическим ответом на глобализацию. Он видится многим альтернативой мультикультурализму и размыванию национальной идентичности. Какова идеология мусульманского мира сегодня? Об этом мы поговорили с Марианной БАКОНИНОЙ, старшим научным сотрудником Российского института стратегических исследований (РИСИ).

— Ислам, при всем многообразии течений, представляется идеологией, объединяющей все страны и регионы с преобладающим мусульманским населением. Насколько «конкурентоспособна» эта идеология?

— Исламский мир уже смог выстоять под натиском глобализации, дал отпор вестернизации, сохранив во многом традиционный образ и облик жизни. Символом этого «протеста» стало массовое возвращение хиджаба. Поэтому мы можем говорить об аутентичности этого мира, который движется в рамках своей особенной идеологической траектории.

— Но насколько эта идеология пластична, если не сказать «конформна», для территорий, традиционно связанных с исламом?

— Ислам чрезвычайно пластичен, если речь идет не о салафитских радикальных учениях. В сравнении с другими религиями он представляется куда более простым. Простые установления, предписания: чтобы быть хорошим мусульманином, ты должен делать то-то и то-то. Суфизм, например, возник уже как реакция: как раз из-за того, что есть натуры, которым такой приземленности было мало, которые искали непосредственной встречи с Богом.

Исламизация того пространства, которое мы называем исламским миром, была постепенной. Процесс занял примерно 300 лет, если говорить о первой волне мусульманских завоеваний. Причины перехода в ислам чаще всего были обусловлены экономикой или личной карьерой — моментами, далекими от духовности. Охота ли платить лишний налог? А если ты иноверец, то платить обязан.

Сам Мухаммад сначала не считал себя основателем нового вероучения. Для него это был вопрос веры в единого Бога, которая во многом совпадала с иудаизмом и христианством. Он считал, что очистил ее от поздних наслоений. Тем не менее оказался совершенно уникальной личностью — не только создателем принципиально нового вероучения, но и основателем новой общины, нового государства. И с этим связана специфика ислама, его противоречия и их баланс.

— Как мы можем объяснить противоречия ислама, его красоту и при этом агрессию, его поэтичность и прагматичность?

— Коран сегодня мало кто читает, хотя книга великая — не менее великая, чем Библия. Я советую начинать ее с конца, потому что составлялась она по формальному признаку. В конце мы находим самые ранние суры: суры эпохи озарения, эпохи осознания Мухаммадом своей пророческой миссии. И они безумно красивы: «Приблизился час, и раскололся месяц...» Представьте себе аравийскую пустыню, с ее низким небом. Арабы сидят у костра, слышат эти бессмертные строки, и им кажется, что эта луна уже раскалывается пополам. Чистая поэзия! А потом суры становятся более прагматичными и политизированными. В Коране присутствуют бытовые решения, а вместе с ними и военные, и политические, и торговые, ведь Мухаммад становится главой общины.

После смерти Абу-Талиба, дяди Мухаммада, последнего стали сильно притеснять. Положение мусульманской общины в Мекке осложняется. Их отовсюду гнали, относились с недоверием. Тогда мединские арабы приглашают Мухаммада к себе. Он становится третейским судьей и в этом смысле главой общины. По договоренности он должен был разрешать конфликты не только между мусульманами. Здесь мы находим точку преломления: его позиция принципиально меняется. Теперь он лидер, и тут мы подходим к такому элементу исламского вероучения, как джихад, который сейчас всех очень тревожит, потому что лозунги джихада используют радикальные организации.

— И каким же был изначальный, так сказать, джихад?

— При жизни Мухаммада, а это, напомню, VII век нашей эры, Аравия находилась на том этапе социально-экономического развития, которому свойственна набеговая экономика. Мухаммад придает набегу религиозно-духовный смысл: ты идешь на это благое дело не только ради добычи, но во имя самого Аллаха. Джихад в переводе означает «усилие». У ислама существует пять столпов: шахада, намаз, закят, рамадан, хадж. Джихад иногда называют шестым столпом ислама, хотя он не считается обязанностью каждого мусульманина. Джихад становится элементом вероучения, когда Мухаммад начинает совершать набеги на мекканские караваны. Поначалу ему сопутствовала невероятная удача, и меньшими силами он разбивал сильнейшие отряды мекканцев. Тут уж все уверовали, что Бог на стороне победителя.

Идея помощи свыше, если вероучение верно, была понятной и сохранилась в качестве идеологической основы современного исламского мира. Победы Мухаммада увеличивали его влияние: ислам принимало все большее количество аравийских племен и поселений. В результате мекканцы осознали, что находятся в одиночестве.

Одним из важных источников доходов для Мекки были паломники. Жители переживали, что с появлением единого Бога со святилищами будет покончено, и доходы исчезнут. Но Мухаммад объявил Каабу домом Аллаха, главной святыней ислама, возведенной Авраамом на том месте, где был рожден Адам. И когда они поняли, что паломничество не прекратится, то согласились сдаться.

Это именно тот момент, после которого ислам можно называть миролюбивой религией, ведь Мухаммад — еще до всякого гуманизма — проявил искреннюю сердечность к своим врагам. Он прощает большинство из них, людей, которые оскорбляли его лично, и не устраивает резню в Мекке. Кое-кто из соратников говорил, что такая мягкотелость его до добра не доведет. Но в итоге она как раз и довела до добра, ведь мекканцы начали стремительно обращаться в ислам, и он стал распространяться за пределы Аравии.

— Но Мухаммад, как известно, жил недолго. Сохраняет ли свой облик идеология после его смерти?

— Мусульмане в ходе первых завоеваний, по примеру Мухаммада, который хорошо обошелся с Меккой, были достаточно гуманны. Единственное ограничение, которое накладывалось на иноверца, это выплата налога джизьи: налога на право верить. Были кампании по насильственному обращению в ислам, но это, скорее, эксцессы.

— Сегодняшние примеры жестокости под маркой ислама — тоже эксцессы? Или все же радикализм вписывается в исламскую идеологию?

— Сегодняшние примеры — следствие салафизма. На каждом этапе, особенно в трудные исторические времена, мусульманские богословы пытались найти ответ: почему Аллах отвернулся от своего народа, что не так? Так зародился салафизм, который сейчас активно используют в исламистской политической литературе, но в принципе «салафа» — это благочестивые предки, а салафизм — призыв очистить ислам от позднейших наслоений и вернуться к вере предков.

Практически весь политический ислам сейчас, за исключением иранского шиизма, — разновидности салафизма. Причем в самом радикальном изводе, как Исламское государство (запрещено в России. — «Культура»), они хотят вернуться не только к «эталону веры», но к образу жизни благочестивых предков. В Золотой век. Поэтому у них рабство, казни, причем все эти зверства игиловские они четко аргументируют, на каждое зверство приводят ссылку на суру Корана или хадис, рассказ из жизни пророка. И многие люди ведутся: «А может, хорошо иметь рабов?»

— То есть ИГИЛ занимается своеобразным косплеем — фанатичной реконструкцией Золотого века. Но кто адресат этой реконструкции?

— На пропаганду ИГ великолепно клюет маргинализированная публика, люмпены больших городов, оторванные от корней, не имеющие перспектив и будущего. А если говорить о рекрутах, которые из Европы бегут, — это далеко не всегда бедняки из трущоб, иногда дети из благополучных семей, которые в европейском обществе не нашли места.

Они хотят справедливости: справедливость для нас, братья — мы, а все остальные — нет, мы должны с ними бороться, а может, даже уничтожать. Как раз религиозное и этническое разнообразие Ближнего Востока сейчас под угрозой из-за появления салафитских течений.

— Ислам сегодня далеко вышел за пределы своих исторических территорий. В ислам стало переходить и местное западное население, которое было когда-то христианским, а сегодня стало светским. В чем культурная привлекательность ислама?

— Нельзя сказать, что это массовое явление. Да, кто-то из европейцев переходит в ислам в поисках истины, как Роже Гароди, известный французский философ, но по большому счету ислам в том виде, в котором он нас пугает, как радикальное и суровое учение, требует от своего адепта довольно большого количества ограничений и истовой веры, а на это далеко не каждый способен пойти. В России же многие девушки переходят в ислам из любовно-брачных соображений. На том же северо-западе страны есть небольшие городки, где девушка предпочтет выйти замуж за мусульманина, потому что он хороший семьянин и не пьет. То есть это не имеет отношения к самой религии.

Материал опубликован в № 7 газеты «Культура» от 30 июля 2020 года в рамках темы номера «Кто придумает наше будущее?»