Луна в сточной канаве

Николай ИРИН

08.12.2016

На Первом канале премьера сезона — продолжение сериала «Обратная сторона Луны».

В конце XIX столетия было издано сразу несколько литературных произведений о путешествии сквозь годы. Самой известной прозой этого рода стал роман Герберта Уэллса «Машина времени», переработанный автором из собственного рассказа «Аргонавты времени». Однако еще раньше появились воистину удивительные драмы Генрика Ибсена. Технологически обеспеченного перемещения в четвертом измерении там нет, но, по сути, герои только тем и занимаются, что отправляются в прошлое выведывать семейные тайны.

Технологическое перемещение здесь — обертка, фантик. Конечно, революция в науке и технике поспособствовала рождению соответствующего направления, но главным фактором стало оформление в качестве сплоченной и влиятельной социальной группы сословия достаточно образованных, вполне праздных, уверенных в собственном настоящем и не боящихся будущего горожан. Плюс непременные тяжбы за наследство, которым безоблачное грядущее как раз и было бы гарантировано: юридическое крючкотворство давало верный шанс переиграть даже самое невыгодное завещание в свою пользу.

Сначала британский (2006–2007), а потом сделанный на его основе американский (2008–2009) сериалы «Жизнь на Марсе» эксплуатировали как раз неизменный интерес западного среднего класса к глубине индивидуального психологического пространства и к тайнам рода. Сказать, что фирменная структура Ибсена повлияла на кино- и теледраматургию англосаксов — не сказать ничего. 

Кажется, ключевую роль в сюжете «Жизни...» играли разборки героя с отцом и прочими важными для формирования индивидуальной психики родственничками. В погоне за преступником полицейский попадал там в аварию и то ли, теряя память, впадал в кому, то ли элементарно телепортировался из актуального настоящего в 1973 год. Социальная стабильность англосаксонского общества гарантировала то обстоятельство, что акцент и авторы, и зрители делали на индивидуальном психологическом дознании.

Продюсер и одновременно большой друг Первого канала Александр Цекало был настолько заворожен изобретательной импортной продукцией, что задумал отечественный вариант «Жизни на Марсе» почти сразу же. По его признанию, подготовительная работа над стартовым сезоном велась пять лет. В итоге первые серии появились на экранах страны осенью 2012-го. Придя в себя после аварии, наш современник Михаил Соловьев обнаруживает, что оказался в 1979 году. Не понимая до конца, что с ним произошло, он тем не менее старается адаптироваться к новым обстоятельствам, став советским милиционером.

Во втором сезоне Михаил (актер Павел Деревянко) возвращается в 2011-й, однако свое родное настоящее не узнает. Почему? Авторы привлекают для объяснения структуры популярный ранний рассказ Рэя Брэдбери, где непредумышленное вмешательство в Прошлое приводит к радикальному изменению Будущего.

Итак, Михаил каким-то образом наследил в 1979-м, в результате все пошло наперекосяк: не состоялась перестройка, Советский Союз расширился и прирос в том числе цыганской республикой во главе с гротескным бароном, первым слетал на Марс, укрепил «железный занавес». Становится понятным, почему Цекало со товарищи настолько воодушевились зарубежным исходником: в ситуации социальной нестабильности, характерной для страны в минувшем столетии, путешествия через толщу времен обеспечивают возможность перетолковать реальность. Высмеять ее. Принизить. 

Так англосаксонский первоисточник радикальным образом деформируется. Отечественные мастера экрана, что лабают сегодня киношку, не церемонятся с теми художественными открытиями и тонкостями, которыми западный экран переполнен. Искажают, извините, хорошее в своих классовых интересах.

В прошлом году Цекало выступил в качестве сценариста и продюсера откровенно пропагандистского сериала «Фарца», где использован ровно тот же самый ход, что в показанной недавно «Черной кошке». Один безупречный, в сущности, парень попадает в случайную беду, и вот уже верные приятели-мушкетеры вынуждены встать на путь преступления, чтобы дружка вызволить. Впрочем, страна-то откровенно гнилая, так что ни ее саму, ни лоховатое большинство нисколечко не жалко продвинутому дружному меньшинству. Воруй — не хочу. Фарцуй — не хочу. «Фарца» — это, конечно, гимн лавочникам, вроде песни кабаре-дуэта «Академия»: «Ты отказала мне два раза, «не хочу» сказала ты».

«Фарца» и «Обратная сторона Луны» — по-настоящему пропагандистские выпады, где агрессивно отрицается сколько-нибудь разумное начало в жизни так называемых советских «терпил». Глумливая интонация вынуждает защищаться. «Идиотов непуганых вся страна» — вот ключевая брезгливая реплика и одновременно базовый слоган нового сериала. Люди, тридцать лет осуществляющие неистовую пропагандистскую деятельность в интересах так называемого «продвинутого меньшинства», не желают признавать частную правду и социальные горизонты иного сословия.

Впрочем, «продвинутые» — это, конечно же, чреватое жестоким самообманом самоназвание. С регулярностью заимствуя и с той же пугающей регулярностью искажая/деформируя западного происхождения художественные решения, люди эти демонстрируют низкий уровень мышления, плохое качество аналитики, проваливают национальное образное строительство. При этом они ловко манипулируют двумя-тремя козырными картами, вроде технологической оснащенности. «Обратная сторона Луны», равно как сопредельная с ней «Фарца», сделана вполне себе смотрибельно: картинка, монтаж, ритм, актеры с актерками, недешевая и оттого занимательная реконструкция советской повседневности. Это прозвучит парадоксально, и все же: сторонники возрождения России должны озаботиться тем, чтобы отбирать у этого высокомерного сословия... Запад. 

Не Запад шмоток, транснациональных корпораций и непродуманных политических решений, а Запад острой мысли и честной образности, Запад здоровой массовой культуры. Ведь путешествие в прошлое с целью самопознания — это достойная всяческого уважения потребность насытившегося бюргера. 

И наоборот, если сытый бюргер, теперь уже отечественной выделки, прикупив и укрепившись, принимается вертеть головой по сторонам, третируя давно никак не соприкасающихся с ним «простаков», выдумывая и реализуя на пленке неумные побасенки о патологически склонных к рабству «совках», — это очевидный признак душевной болезни.

У наездов на советскую модель есть еще и такая подоплека. Внутри люди знают о себе правду, с бессознательным ведь не договоришься и не схитришь. Но как же хочется, чтобы и мысли, и творческий опыт пришли в соответствие со статусом. Как раз для этого осуществляются агрессивные нападки на «совок», дескать, если бы не проклятые большевики, всякий кабаре-солист был бы не меньше чем Фрэнк Синатра, всякий продюсер — не иначе как Джек Уорнер. 

Сытый англосаксонский невротик напряженно копается в себе, но здешние невротики предъявляют претензии нам, нашим родителям и дедушкам с бабушками. В сериале про «Обратную сторону...» есть очень смешной эпизод про Иосифа Бродского, которого, даже и мертвого, уже давно искренне жалко — настолько откровенно и нагло на его непростой судьбе и значительном творчестве спекулируют.       

По мысли авторов «Обратной стороны...», в Советском Союзе, где так и не случилось перестройки, поэзия Бродского под запретом. Фанаты мастерят поэтому тайничок и там в качестве величайшей реликвии хранят автограф стихотворения, его, кстати, с ходу узнает бравый и, выходит, сильно продвинутый милиционер Соловьев.


Весьма характерный эпизод. В мозгах наших так называемых «грамотных» настолько искаженная картина, что они искренне полагают: мир есть поле битвы за художественное качество, как они себе его представляют. Есть, дескать, универсальные ценности, но они не хлеб, соль и вода, например, а стихи Бродского и фильмы Тарковского. Но массовый человек, что в России, что в Англии или Америке, по определению не способен разделить эту странную, эту сомнительную точку зрения. 

Советский человек в массе своей достаточно тяжело существовал, не поспоришь. Ему не хватало и по факту происхождения, и по факту воспитания социальных горизонтов для того, чтобы понять/полюбить многие и многие тонкости. Советский человек зачастую элементарно выживал, и его стоицизм, его героическое солидарное усилие останутся в памяти на столетия.  

Предъявлять ему претензии на основании того, что не разделял и, может, до сих пор не разделяет вкусы мальчиков и девочек из «хороших семей», высмеивать его, выводить в качестве недочеловека — форменное изуверство, которому должен же быть, наконец, положен предел.

Определенный этап истории навсегда завершился. Возврат в советское прошлое невозможен. Однако реваншисты никак не успокоятся: настолько неуверенно чувствуют себя по факту собственной беспомощности. Бесконечно пережевывают придуманные в своем кружке Высокой Эстетики стереотипы. Рисуют образ тупого малограмотного врага. Требуют от него — разделять собственные прихотливые вкусы. Этого не будет. 

Массовое телевизионное искусство предполагает универсальность и солидарность. Так было, кстати, в наши семидесятые, когда один за другим выходили образцово-показательные телевизионные сериалы различного формата, от «Кабачка «13 стульев»» и «Знатоков» до «Большой перемены», «Вечного зова», «Анискина» и такой недооцененной вещи, как «И это всё о нем» по Вилю Липатову...

То была подлинная работа с реальностью, с Настоящим. От вещи к вещи шло накопление идей и приемов, шло усложнение. Лавочники раз за разом утаскивают страну в Прошлое. Внутренне несамостоятельные, они не способны жить своею жизнью — только чужой. Кивают на Запад, но тот выстрадал свои изощренные конструкции. «Кабачок...» и «Большая перемена» на деле ближе к теперешним тамошним вещам, потому что работали с категорией «здесь и сейчас», с живой жизнью.

Наш новый человек давно взрослый. Но наши прежние, давно несменяемые деятели культуры движутся по временной оси «мама, роди меня обратно».