Новая постановка Татьяны Казаковой — из тех, что призывают задуматься сквозь ширму смеха. В том числе и о том, почему проблемы, поднятые французским драматургом Фелисьеном Марсо более шестидесяти лет назад, так злободневны в России двадцатых годов XXI века.

Необходимый исторический экскурс. Фелисьен Марсо написал свою пьесу в 1956 году, когда Четвертая Французская республика претерпевала жесточайший кризис. Национальный герой Шарль де Голль, бывший откровенным с французами и не обещавший послевоенной стране мгновенного процветания, не сохранил поддержку масс и пребывал в политической уединенности — если не сказать, в изгнании. Державу, стремившуюся утвердить свое лидерство на континенте, изматывала затянувшаяся война в Алжире. Страдала экономика. Но самое страшное — разрушалось общество. Пользуясь трудными временами, государственный аппарат, органы самоуправления, общественные и культурные институции наводнились приспособленцами. Кто-то ретиво делал новую историю, пытаясь замять свое не такое давнее сотрудничество с немецким агрессором. Но в основном сквозь ослабленные руки власти на более-менее «пристойные» места просачивались беспринципные, невежественные, но хваткие и агрессивные персонажи. Разложение распространилось из средних эшелонов в нижние: серые массы охотно люмпенизировались, теряя мотивацию к труду и рассчитывая прожить на социальные выплаты.

Французская национальная идея — великая идея. Не хуже русской. И мыслящим людям было невыносимо смотреть на нравственную гибель страны, которая неизменно обернулась бы физической: утратой реального суверенитета, подпаданием под фактический протекторат США и НАТО — с чем и боролся де Голль. Развращенные низы и чванная, дистанцировавшаяся от сограждан элита — это знакомо, не так ли? Именно на таком фоне Марсо отдает в монмартрский театр «Ателье» свою пьесу «Яйцо» — по сути, монолог молодого француза, универсального паразита, воинствующей посредственности, которая по воле благоприятных обстоятельств восходит по общественной лестнице, разрушая судьбы вокруг. Портрет получился собирательным, но на то и искусство, чтобы гиперболизировать и обобщать.

Пьеса в следующем, 1957 году вышла в издательстве Галлимар и стала значительным событием и откровением. Если хотите, одним из художественных провозвестников новой, Пятой республики, когда де Голль вернулся к власти и укрепил страну, вновь сделав Францию гордой и по-настоящему независимой и от заморской опеки, и от внутренней плесени. Этот расцвет страны длился десять лет и был прерван с помощью возбуждения молодежных возмущений 1968 года. Идеи «прекрасной Франции» выхолостились, а тихая и громкая серость праздновала победу. Может, поэтому киноверсия «Яйца», появившаяся в 1972 году, не стала популярной, несмотря на участие в ленте таких французских звезд, как Мишель Галабрю и Жан Рошфор. В России фильма не видели, а пьеса впервые была поставлена в 2010 году в МХТ имени Чехова. Событием эта постановка не стала.

Есть все основания полагать, что версия акимовского театра найдет зрителя. Впрочем, уже нашла: публика тонко и одновременно активно реагирует на приемы комедии положений, замолкает в напряжении во время эпизодов, когда становится ясно, что никакая это все-таки не комедия. А сама Татьяна Казакова как в воду смотрела, когда решила выпустить «Краткий курс счастливой жизни» — это название было справедливо расценено как более афишное по сравнению с «Яйцом».

Александр Матвеев в роли Эмиля Маджиса парадоксальным образом и добавляет новых красок своему персонажу по мере развития действия, и одновременно держит его матрицу, в которой заложено: «неприятный тип дебиловатой наружности с подавленной агрессией, хорошо замаскированной тягой к подлости и неприкрытой уверенностью в значимости собственной личности, которая подвергается несправедливым гонениям». Вроде бы руки что-то могут. Например, копаться во внутренностях радиоприемников. Но дальше как-то что-то не так: работа не спорится, мать с сестрой грызут, а жених сестры, подлец такой, не позволяет сидеть сиднем на месте. Девушки вниманием обделяют, сослуживцы в друзья не принимают. Даже проснуться бодрым и свежим, как радиоведущие, не получается — таким, как Эмиль, в принципе вставать с постели утром вредно для самочувствия. Лучше понежиться в кроватке до обеда.

Но, когда необходимо, улыбка Эмиля становится приятной. Молодой человек может выразить искреннее участие. Например, когда есть возможность что-то выведать и совершить подлость — сначала поменьше, далее по возрастающей. Вплоть до совершения убийства и клеветы на невиновного. Можно стать вполне обворожительным, пробираясь через «благородное» семейство из своей посконной грязи к административным верхам и сопутствующему лоску, деньгам, положению в обществе. Для того, чтобы взломать систему — так герой спектакля называет основы мироздания, как он его понимает, — не нужно останавливаться ни перед чем. Ведь в следующий раз может не повезти, не выпасть удобный случай. Можно и обворовать коллегу-бухгалтершу мадмуазель Дюван, а после и стать любовником этой пожилой дамы (Елена Мелешкова на ура справляется сразу с тремя гротескными образами, выходя на сцену также в роли матери Эмиля и картавой богатейки мадам Бертулле). Можно — и нужно! — жениться на нелюбимой старшей дочери из этого самого богатого семейства Гортензии (тонкий, горький образ создан актрисой Анастасией Грачевой), а после спровадить бедняжку на тот свет. Все можно — лишь бы проникнуть в систему. Она же — яйцо с лакомым золотым желтком, предназначенным для избранных по праву происхождения из «приличных семейств». Или вот для таких паразитов, как Эмиль.

Работа Александра Матвеева впечатляет, сказал бы, что это огромная удача для молодого актера, но нет — будет несправедливо. На одной удаче при создании настолько грациозно акцентированного портрета не выехать. Ведь по сути артист продемонстрировал нам нового Франкенштейна. Только уродливого не физически, а нравственно. От него поначалу не отшатнешься в ужасе. А если злодей будет работать тонко, то и никогда не отшатнешься. Он кажется смешным, добродушным, никчемным, на его фоне так приятно ощутить собственную инаковость. Рядом с ним представляется немыслимой опасность, коварство — это же такой милый дурачок! А после он уже и хороший товарищ, успешный сослуживец, доброе отношение которого будет нелишним. Верный супруг и в итоге вдовец, на которого свалилось такое несчастье. Словом, система работает — о чем зрителю и сообщает в финале Эмиль, олицетворяя уже торжествующее зло.

Разножанровость постановки — от буффонады в начале до криминальной драмы в конце — определила сложность задач, поставленных перед создателями спектакля. Композитор Евгений Стецюк и художник по свету Виктория Недопёкина убедительны в оформлении и камерных мизансцен, и гремящих вечеринок молодежи — здесь же вспомню старания хореографа Яны Дынько. Костюмы Стефании Граурогкайте находятся в диапазоне от фриковой экстравагантности до министерского лоска и кроя, сошедших с рекламных страниц глянца для мужчин. А для Татьяны Казаковой, убежден, в профессии существует только один горизонт. «Краткий курс счастливой жизни» — это не женская режиссура, не экспериментальная, не актуальная, не провокационная. Это просто режиссура. Убедительная, понятная, мощная, без «ячества». Не подавляющая зрителя, а помогающая ему.

Помогающая в том числе посмотреть вокруг незамыленным взором. И вовремя разглядеть вот таких Эмилей вокруг себя. Рядом со своими родными и близкими. Везде и всегда. Впрочем, можно причислить премьеру в Театре Комедии имени Акимова только лишь к раритетам зарубежной драматургии — и в этом случае публике обеспечены исключительно положительные эмоции.