Евгений ХАКНАЗАРОВ, Санкт-Петербург

17.11.2021

Режиссер Роман Кочержевский в театре имени Ленсовета сыграл в классиков. В бочку с Мольером он добавил немного Виктора Ерофеева. В результате эксперимента получилось ровно то, что получилось — новый «Тартюф». Многие сочли спектакль содержательным.

Невезение и даже налет трагичности сопровождали мольеровскую комедию с момента рождения. Почти сразу же она была запрещена — придворные клерикалы справедливо разглядели в пьесе глумление не над религией, а над самими собой. И с помощью покровительствовавшей им Анны Австрийской, матери Людовика XIV, добились своего. Понадобились несколько лет и смерть королевы-матери, чтобы «Тартюф» перестал быть головной болью и занозой в сердце Мольера, который полагал эту комедию своим лучшим творением. Но и то — драматургу пришлось капитально переработать финал, явив в качестве бога из машины королевского офицера, который монаршей милостью избавлял господина Оргона с домочадцами от происков пакостника и лицемера Тартюфа.

Спустя три с половиной века режиссер по-своему взглянул на творение французского комедиографа, на что имеет полное право. Взгляд оказался хирургическим. Что-то Кочержевский подтянул, выкинув все, по его мнению, лишнее. Где-то подложил, использовав в качестве наполнителя цитаты из рассказа Ерофеева «Жизнь с идиотом». Что-то и вовсе додумал, приправил действие парочкой убийств, выкинул жизнеутверждающий финал. И вот он — новый «Тартюф». Но вся эта художественная реанимация мне показалась неубедительной.

Курсы кройки и шитья создатели начинают сразу же. На сцене минимальный минимализм. Спектакль идет на темном фоне, картинка состоит из дыма и всяких палок — в Ленсовете это любят. Символические стены, доисторические вешалки, хлам портретных рам, разномастные кресла и стулья – все очень враждебно, нелюдимо и предельно далеко от намека на домашний уют. Сразу понятно, что на актеров в таких условиях ляжет двойная нагрузка. Как говаривал мученик Мосэстрады Велюров из «Покровских ворот»: «Большая проблема, темперамент, но одновременно экономия средств». В премьере театра имени Ленсовета ровно то же самое.

Первый же монолог Оргона свидетельствует: нам показывают вовсе не комедию. Становится даже интересно: в мольеровском спектакле что-то из рассказа Ерофеева читает Александр Новиков, артист, которым нельзя не восхищаться. Образ живописен – мрачный плащ-куртка, под ним какая-то кофта, на голове шапка бини. Так выглядят непритязательные мужчины, жители современных городов, возвращающиеся с дачи. Или же копошащиеся в своих гаражах в выходной день. Затем зритель знакомится с матерью Оргона госпожой Пернель: актрису Ольгу Муравицкую одели в униформу старушек семидесятых-восьмидесятых, но и сегодня такие еще встречаются в провинции — косыночка с блестками, мешковатое пальто, толстые серые чулки, сенильные туфли. Хоть сейчас ковыляй в фикс-прайс! Хотелось зажмуриться —  настолько потянуло винтажем и плесенью. Но эстетика последующих мизансцен показала, что на Оргоне и госпоже Пернель взгляд на самом деле отдыхал.

Семейство Оргона, что называется, из изборов избор. Только отыскивали эти типажи явно не в парадных кварталах. Перед нами — люди купчинской культуры (москвичи и жители других городов, подставьте сюда название района в вашем городе, где сводки происшествий жарче остальных). Тамошняя молодежь и мужики проводят досуг в местных пивных локациях или на пустырях уже упоминавшегося загаражья, дамы и девушки предпочтут забеги по торгово-развлекательным комплексам, а все вместе — кино с семками под креслами, боулинг, посиделки на фудкортах и «ну чё» в качестве приветствия. Это просто образ жизни, знакомый многим. Маргинализация, ставшая нормой. В библиотеку здесь не пройти.

Таковы и прямолинейный недалекий шурин Оргона Клеант, и четкий пацанчик Валер — небритый и нафингаленный жених оргоновской дочери (обе роли исполнил Александр Крымов). Сама дочка Мариана (Виктория Волохова) — нет, не нимфетка, а просто какое-то полоумное существо, впадающее в экзальтацию по делу и нет. Если шею этой героини украшает повязка с вышитым стразиками словом femme, то, вглядевшись в лицо сына Оргона Дамиса (Илья Дель), можно увидеть контактные линзы с козьими зрачками и тату в виде расхожего матерного англоязычного выражения — аналога того, что в русской традиции принято писать на заборе. Несмотря на всю нелепость образа, работа актера мне показалась заслуживающей внимания, на него было интересно смотреть — особенно на преображение персонажа в финале спектакля. Молодая жена Оргона Эльмира запомнилась потому, что исполнявшая ее Диана Милютина — актриса дивной красоты и физических совершенств. Но сыграть в «Тартюфе» у нее не получилось, актриса выдала лишь пафос, граничащий с картинностью. Сама ли она так себя почувствовала в образе или же перед ней поставили задачу выжать максималку — бог весть. Но экспрессии и у Эльмиры, и у других персонажей порой было столько, что хотелось встать и отряхнуться.

Если же в целом говорить о юных женских лицах спектакля, то придется буквально стать Тартюфом и посетовать на избыточность красивых ног и завлекательных обводов —  не то чтобы изящно упакованных в ткань, но практически вываленных на прилавок. На таком фоне настоящей драматургической находкой показалось появление горничной Дорины (Римма Саркисян) в образе вымотанной специалистки по клинингу. И взгляд у актрисы был наиболее хворый (а радости во взоре не было ни у кого, даже у Тартюфа — там лишь злорадство), и драмы она дала тоньше других. И поливаться под струйками воды, которые Роман Кочержевский, похоже, захватил из своей же «Утиной охоты», ее заставили в уродливых рейтузах то ли с накладным задом, то ли в подгузнике. Актриса все вытерпела, все пронесла через спектакль, чтобы в итоге предстать преуспевшей и тоже несколько злорадной.

Тартюф в интерпретации Олега Федорова — провал спектакля. Честно говоря, даже говорить не хочется. Сплошная нагиевщина: брутальный взгляд сквозь очки, ходящие желваки, металлические интонации. А уж бутылка, картинно торчащая из кармана плаща, — настолько расхожая деталь, что вызывает оторопь. И режиссер предлагает зрителю задуматься о возможности какого-то глубинного воздействия главного героя на остальных персонажей, что отражается во втором действии, решенном в жанре скучного скандинавского нуара. Нет, нет, нет —  вот уж точно: «Не верю!». Счастье, что в спектакле есть такой сильный протагонист в исполнении Новикова. Именно ради него стоит посмотреть «Тартюфа». Но это не откровение для завсегдатаев ленсоветовского театра.

Всегда бесценно наблюдать за реакцией зрителей. Аплодировали сильно, но послушно — сразу после включения большого света все разошлись, не желая похлопать еще. Кто-то, одеваясь и делясь впечатлениями со спутниками, произносил нечто аналогичное хульной надписи на лице оргоновского сына. А моим коллегам, например, премьера понравилась — даже признались в обожании «такого». Но — спасибо! — навязчивое слово «смыслы» не произнесли, в отличие от аннотации к спектаклю. Еще кто-то сказал что-то вроде «зачем мне это показали, я и так в этом вырос». Лично мне спектакль показался нарочитым и скучноватым. А разгадывать под визгливую фонограмму органа и мельтешение визуальных эффектов предложенные аллюзии не возникло никакого желания. Мы тоже люди. У нас свои понятия, не хуже купчинских. Вглядываться в лица в поисках непустоты и напороться на посылающий матерок — увольте. Не на помойке себя нашли.

Фотографии: фото Юлии Кудряшовой.