Александр МАТУСЕВИЧ

01.11.2021

Российская премьера оперы современного израильского композитора Гиля Шохата «Альфа и Омега», судя по рекламе, претендовала на событие сразу по нескольким параметрам. Но стало ли это событием? Разбирается корреспондент "Культуры".

К новому проекту Геликон готовил публику заранее – манкой рекламой. Оно и понятно: ничего не говорящее абстрактно-философичное название, никому неизвестный в России израильский композитор, да еще и современный… Не факт, что публика пойдет. И ее можно понять: за редчайшими исключениями современная опера бывает двух сортов: либо не опера, а под ее личиной продаваемый мюзикл с качеством музыки «второй свежести», либо действительно музыкально-театральное произведение в серьезном жанре, но музыка в нем такая, что уши того и гляди свернутся в трубочку.

Стильная черная афиша с изображением золотой извивающейся змеи, подробные рассказы о заслугах неведомого композитора с экзотическим именем, обещание впервые в Москве исполнить оперу на древнем иврите, упоминание норвежца Эдварда Мунка (композитор де вдохновлялся его творчеством), чей «Крик» эксплуатируется сегодня масскультом на каждом углу. В ход пошло всё, и цель была достигнута – зал продан на все представление. Правда на спектакле зрители вставали и уходили прямо группами посреди действа – и не только потому, что почти двухчасовой перформанс без антракта даже физиологически трудно высидеть в неудобных креслах зала «Стравинский». Похоже, что широко разрекламированное оказалось не столь увлекательным, и публике требовалось немало выдержки, чтобы дотерпеть до конца.

Первое и главное разочарование – это музыка. Приближающийся к полувековому рубежу композитор Гиль Шохат сочинил свою единственную оперу двадцать лет назад: после этого на родине он приобрел немалую известность, получил всевозможные зарубежные награды, но продолжения его оперной одиссеи не последовало. Причина неизвестна, но можно предположить по единственному опыту, что музыканту просто нечего больше сказать в этом старомодном и многотрудном жанре, да и то, что сказано – не впечатляет.

Музыка «Альфы и Омеги» настолько вторична и эклектична, при этом умудряясь быть однообразной, что диву даешься. Похоже, Шохат был так очарован «Саломеей» Рихарда Штрауса – известной позднеромантической (или раннеэкспрессионистской – музыковеды спорят до сих пор) оперой немецкого гения на иудейский сюжет, что отделаться от этого впечатления решительно не смог. Немало тут и от еще одного великого Рихарда — Вагнера.

В итоге – тотально мощный и громкий, до предела взвинченный оркестр, драматическая мелодекламация на предельно высоких нотах у певцов, вынужденных практически постоянно кричать в по-вагнеровски долгих, изнурительных монологах и диалогах, а также господство нюанса форте на протяжении почти всей партитуры. Но если у обоих Рихардов присутствует гармоническая изобретательность и нетривиальность мелодики, то у Шохата этого нет совсем – сверкающая экстатика напряжения, как правило, разрешается банально в стиле голливудской киномузыки, откровенно приторными музыкальными оборотами.

Иногда от его музыки веет Стравинским (символично, что опера представлена в зале имени этого русского композитора), есть немножко и Дебюсси, и Равеля, и Бриттена, и Пуленка с Пуччини... Так что вывод из ближневосточного опуса напрашивается один: своего стиля у автора попросту нет.

Это, конечно, не атональный мусор и не набор акустических эффектов, который многие современные авторы пытаются выдать за музыку, — Гиля Шохата все же можно слушать без ущерба для психики. Но звуковой напор быстро утомляет однообразием.

Обещанное очарование мелодичного иврита помогает мало – слов все равно не расслышать, особенно у сопрано и у хора, да и некогда – текста очень много, либретто Дори Манор и Анны Германн явно избыточно, публика только и занята тем, что читает бегущую строку.

Либретто из Израиля, конечно же, эксплуатирует еврейскую мифологию. Альфа и Омега – это мужчина и женщина на райском острове в окружении мирно соседствующих зверушек, то есть, Адам и Ева. Правда, Ева-Омега очевидно еще немножко и Лилит – она разрушит аркадию, не только изменив Адаму-Альфе со Змеем-искусителем, но совокупившись еще с полдюжиной разнообразных лесных тварей, нарожает легионы «неведомых зверушек», которых ревнивый муж частично поубивает, потом порешит и саму супругу. Выжившие гибриды-бастарды ополчатся на «отчима поневоле» и изничтожат его, а в финале будет торжествовать замутивший весь этот хаос Змей (который еще к тому же и дама – партия отдана меццо-сопрано), показывая публике то самое яблоко искушения, оно же яблоко раздора, словно намекая на текущий момент в жизни человечества. К сожалению, претензии на философские обобщения хороши только на бумаге – воплощенные в музыке и на сцене они оборачиваются тем, на чем спотыкался еще Вагнер: многословием, затянутостью, малой динамикой, слабой драматургией, трескучей патетикой морализаторства.

Режиссерам Дмитрию Бертману и Илье Ильину с этой ораториальной вампукой явно управиться было непросто. Поэтому собственно театральных идей в спектакле практически нет – он иллюстративен и основной акцент перемещается на картинку. На сцене эффектно (сценограф Павел Драгунов) – расставленные гигантские кактусы искусно подсвечены (свет Денис Енюков), у героев (особенно у Омеги и Змея) и массовки выразительные костюмы (художник Софья Тасмагамбетова). Впечатляет и пластическое решение Эдвальда Смирнова, фактически заменившее собой режиссуру.

Но вокалистам в этом спектакле оказалось непросто. Театр подобрал адекватные силы – мощные голоса сопрано Ирины Окниной (Омега) и тенора Виталия Серебрякова (Альфа), и томное меццо Александры Ковалевич (Змей). Но продираться сквозь плотную фактуру и справляться с изнурительным марафоном партий им было очевидно трудно. Оркестр Валерия Кирьянова им тут совсем не помощник – маэстро с упоением выжимает децибелы, забывая о балансе и оглушая всех и каждого.

Фотографии предоставлены пресс-службой "Геликон-оперы".