20.10.2021
Материал опубликован в №7 печатной версии газеты «Культура» от 29 июля 2021 года.
— Говорят, что цирк — это судьба. В этом убеждает история семьи Запашных: ваш дед не хотел, чтобы его дети стали цирковыми артистами, но, тем не менее, возникла цирковая династия. Вы всегда хотели стать артистом цирка или все же были колебания?
— Колебаний не было. Цирк очень сильно изменился по сравнению с тем временем, когда начинал мой дед. Он стал настоящим искусством, и мой отец, Вальтер Запашный, прошел в нем очень серьезную школу. Этот мир был знаком мне с детства, и я влюбился в него еще ребенком. Цирк был и остается моим родным домом, и я ни о чем не жалею.
— Ваш отец в первый раз вышел на арену в 11 лет. В 17 лет, вместе с младшим братом Мстиславом, он создал свой первый номер. Ваш двоюродный брат вышел на арену в 10 лет. Когда на нее вышли вы?
— Мы с братом Аскольдом официально начали работать в 1988 году. Мне тогда было 11 лет, брату 10. Это было в Риге, спектакль назывался «Машина времени». Мы играли главные роли, показывали фрагменты наших будущих номеров.
— У детей, которые растут в цирковом конвейере, особая судьба. Жизнь на колесах, постоянно приходится менять школы. Отсутствие устоявшегося быта, да и учиться им гораздо сложнее... Что такая жизнь отнимает у ребенка, что она ему дает?
— Вырастая и работая в цирке, дети проживают несколько иную жизнь по сравнению с обычной. Каждые месяц-полтора цирк переезжает: отсюда все сложности, но с этим связана и романтика. За 10 лет учебы мы с братом, по примерным подсчетам, поменяли 50 школ. Мне категорически не нравилось каждый месяц заходить в новый класс, быть новеньким и терять несколько дней на то, чтобы с кем-то познакомиться, понять внутренние законы школы, оценить профессионализм учителей.
Но я ловил себя на мысли, что долго находиться на одном месте мне тоже не нравится. Через месяц-полтора город становился изученным, почти родным, и мы с братом с нетерпением ждали, когда же мы, наконец, переедем и увидим что-то новое. Путешествия всегда интересны для детей. Новая гостиница, новый цирк. Новый двор, новые достопримечательности... Мы увидели нашу страну, видели и другие страны. Люди копят деньги, чтобы заняться внутренним туризмом, а у тебя все это бесплатно. Тебе даже платят за то, что ты приехал во Владивосток или в Иркутск. Так что здесь есть и свои плюсы.
— Я цирком начал заниматься довольно давно, и от цирковых артистов у меня два главных впечатления. Во-первых, ощущение большой человеческой силы: начиная с клоуна, который дрессирует вроде бы безобидных кошек и весь ими порван, и кончая знающими зубы тигров дрессировщиками и рискующими жизнью акробатами. С этим связана и исключительная профессиональная честность: в цирке нельзя притворяться, за карьеру люди платят кровью. А второе — внутрицеховое недружелюбие. Меня всегда поражало то, с какой радостью большие цирковые артисты публично сводят друг с другом счеты...
— Творческая среда всегда неоднородна, неоднозначна. Но цирковой мир от многих других художественных миров очень сильно отличает трудолюбие. Без него здесь ничего не достигнешь. Невозможно каждый день выходить к зрителям и показывать что-то качественное, если ты, во-первых, к этому качеству не пришел, а во-вторых, не поддерживаешь его на постоянном уровне. В цирке работают единомышленники.
При этом в творческой среде всегда есть люди, которых очень трудно понять. И поведение у них труднопредсказуемое. Поэтому пост министра культуры в нашей стране — один из самых сложных. Шойгу одним приказом увольняет 20 генералов, и никто против этого не выступает, ничего не пикетирует, коллективные письма не подписывает. Но стоит министру культуры тронуть заслуженного — даже не народного! — артиста, и крику в интернете будет на ближайшие два года. Это мы проходили не однажды.
И это абсолютно нормально. Интриги и склоки всегда будут в театре и цирке, опере и балете — в любой творческой среде. Надо это принять и научиться работать, не обращая на них внимания. Относиться к подобным человеческим проявлениям с пониманием, сдерживаться, если становится невмоготу. А я родился и вырос в цирке, и воспринимаю такие вещи как должное.
Гораздо важнее другое — в цирке должно сохраняться доверие. У нас многие доверяют свою жизнь другим, сами берут на себя ответственность за чужую жизнь. Это очень сильно отличает цирковой мир от других творческих искусств. И если кто-то пытается отомстить, особенно во время работы, на арене — а бывает всякое! — то это неприемлемо. С такими людьми надо прощаться. Их надо гнать из профессии поганой метлой.
— В 1961-м ваш отец Вальтер Михайлович гастролировал в Иваново. Вышел на арену в новом костюме, и его не узнала тигрица. Она бросилась на него и нанесла ему 34 раны, его оперировали 8 часов. Такие вещи не отвращали вас от профессии?
— Мой папа в 1961-м действительно имел неосторожность очень сильно пострадать на собственном премьерном шоу. Говорить, что тигрица не узнала его в новом костюме, неправильно. Это была премьера, там совокупность всего сработала. В любом случае, дрессировщики всегда берут на себя вину за такие вещи. Спасали моего папу три человека — его учитель Борис Эдер, его младший брат, Мстислав Запашный, который до этого никогда в клетку не заходил, и замдиректора Златопольский, который случайно оказался около входа на манеж, и они вдвоем занесли его на манеж. Три человека забежали в клетку, а спасали и отбивали папу у тигрицы двое: дядя Мстислав и Борис Эдер.
Папа очень сильно пострадал от тигрицы Багиры, но после этого случая проработал с ней еще 15 лет. Не усыпил, не застрелил, как это часто про цирк говорят. Не отдал ее, а пошел на принцип, чтобы доказать себе и окружающим, что он справится со сложной тигрицей. Багира выполняла неимоверное количество трюков, папа ее необыкновенно любил и даже посвятил ей свою книгу «Риск, борьба, любовь».
Я очень много видел в цирке травм, смерти видел. Знаком со многими людьми, которые пережили серьезные трагедии, либо те разворачивались у них на глазах. На глазах у заслуженной артистки Маргариты Бреды ее родной брат и племянник, отец и сын, упали с большой высоты и погибли. После этого она продолжила работать.
Елена Бараненко, которая до сих пор работает в нашем коллективе, в несовершеннолетнем возрасте увидела, как ее мама и папа упали вместе с воздушным аппаратом. Папа оказался в реанимации, мама насмерть разбилась... Лена продолжила путь родителей, сама стала воздушной гимнасткой.
Такие истории закаляют детей цирка. Ты начинаешь с самого раннего детства относиться к нему, как к серьезному делу, а не как к баловству. Понимаешь, что риск был, есть и будет, и на арене не все может пройти по плану. Что надо всегда держать себя в форме и быть готовым встретить опасность, уметь доверять и брать на себя ответственность.
— Стал ли сегодняшний цирк иным по сравнению с 1961 годом, когда произошла трагедия с вашим отцом?
— Недавно на манеже Большого Московского цирка поздравляли с 80-летием Леонида Леонидовича Костюка, который руководил им 28 лет и оставил пост 10 лет назад. Мне было интересно, что он скажет о том, как изменился наш цирк. И был приятно удивлен, услышав, что цирк теперь гораздо лучше, что он стал «более культурным».
И это только за 10 лет, а если взять те 60, о которых вы говорите, то прогресс очень большой. Дрессура очень сильно шагнула вперед, люди узнали про животных много нового. Теперь мы с применением гораздо более гуманных способов добиваемся куда лучшего эффекта. Передающиеся из поколения в поколение навыки имеют «кумулятивный эффект», и мы пользуемся этим багажом, а не торим собственную дорожку.
Не стоит на месте и акробатика. Еще недавно сенсацией было четыре сальто-мортале на подкидной доске, а сейчас акробаты под руководством Сергея Трушина делают четыре сальто-мортале на одной ходуле, а это кратно тяжелее и опаснее. Раньше про такие трюки и разговора не могло быть, а теперь это уже почти норма. По крайней мере, планка очень сильно завышена.
— Ваша последняя программа стоила огромных денег. Как вы вернете их в этой ситуации, на фоне непрекращающейся пандемии?
— После полугодового простоя цирк очень сильно финансово издержался. Мы не бюджетная организация, полгода не получали никакой дотации и выживали, как могли. После того, как московское руководство разрешило нам давать представления, и цирк открылся на 25%, мы работали в убыток. Цирк дю Солей в такой ситуации объявил себя банкротом и распустил труппу, но мы не смогли на это пойти. Сообщили руководству города, что наши средства заканчиваются, и дальше так существовать мы не можем — и нам оказали единовременную финансовую помощь.
Затем мы открылись на 50%. Это тоже работа в убыток, пусть и небольшой. У нас хорошие продажи, но этого все равно не хватает. Поэтому на селекторном совещании с заместителем мэра, госпожой Сергуниной, я задал вопрос: «Как нам жить дальше?»
Она ответила: «Продолжайте работать на 50%, мы вам окажем помощь, если попросите. Сейчас очень важно, чтобы цирк был открыт, у артистов была зарплата, а люди могли прийти на спектакли».
— Многие учреждения культуры находят другой выход: цены на билеты выросли в 2 раза и даже больше.
— Я считаю, что это не для нас, не для нашего зрителя. Людям сейчас и так тяжело, пандемия для многих создала трудную ситуацию. У всех кредиты, ипотека. Мы на такой шаг пойти не смогли.
— 11 лет назад ваш дядя Мстислав сказал мне следующее: «...У нас есть тигрица: стоит повернуться к ней спиной — сразу бросается. И все же хищники честные существа: тигр может убить, но у него есть свои правила игры, и он их соблюдает. Знали бы вы, как проходил конкурс на место главы «Росгосцирка»! Там были хищники половчее моих: счет цирковой компании оказался практически пустым...» Как вам кажется, тут что-то изменилось?
— Давайте будем объективными. У какого директора театра нет оппозиции? Есть люди, которые мечтают убрать Урина из кресла гендиректора Большого театра. До сих пор не утихают скандалы вокруг Машкова. У нас, в российском цирке, тоже есть группировка, мечтающая возглавить цирковую компанию. Сейчас любого нового генерального директора посади, и он сразу будет подвержен критике. Эти люди будут постоянно прессовать руководство цирковой компании. Несколько телеграм-каналов созданы специально для этого — чего там только не пишут! В том числе и про меня.
Но проблема «Росгосцирка» не в этом. Кого бы туда ни назначили, ситуация вряд ли кардинально изменится по одной причине: в цирковой компании очень серьезное недофинансирование. Имущественный комплекс «Росгосцирка» состоит из более чем 30 стационарных цирков и порядка 40 гостиниц и других учреждений по всей нашей стране. Дотация от государства у компании около миллиарда рублей, Пермский драматический театр получает примерно столько же. Разве это справедливо? При всем уважении к Пермскому театру, у них даже примерно нет такой затратной части, как у «Росгосцирка». Это и люди, и животные, и имущественный комплекс — у цирковой компании финансовая нагрузка выше в десятки раз.
Притом порядка 3–5 миллионов человек ежегодно посещает цирки «Росгосцирка». Только к нам, в Большой Московский цирк, приходит 700–800 тысяч зрителей в год. Мы вообще не пользуемся бюджетным финансированием, а расходная часть, траты на содержание здания, у нас в разы больше, чем, к примеру, в Большом театре. Я очень люблю и уважаю Большой, но в нем значительно меньше мест, чем у нас.
Поймите меня правильно — я очень рад, что коллегам оказывается достойная поддержка. И очень бы хотел, чтобы такая же поддержка была и у нас. Хотя бы потому, что мы обслуживаем гораздо больше зрителей.
— И последний вопрос. Ваши дети продолжат династию, вы для них такую судьбу хотите?
— Через 2 минуты начнется спектакль «И100РИЯ», в котором принимают участие и мои дети, и мои племянницы. Большую часть свободного времени они проводят в цирке: репетируют, жонглируют, занимаются воздушной гимнастикой, ездят на лошадях. Они очень искренне мечтают стать настоящими артистами и делают для этого все. Для них одно из самых серьезных наказаний, если я или мой брат не берем их с собой в цирк.
Фотографии: Кирилл Зыков и Сергей Киселев / АГН Москва.