В Центре имени Всеволода Мейерхольда театр «Балет Москва» представил перформанс «Поэзия кухни». Ожившие кастрюли и сковородки поздравили дам с 8 Марта. За круговертью кухонной утвари последовал восстановленный после перерыва спектакль «Крейцерова соната».

В «Балете Москва» — театре с двумя труппами: современной и классической — живут профессиональный азарт и жажда эксперимента. Накануне Международного женского дня «современники» представили перформанс о чудесных превращениях хозяйственной утвари, которые выстроились в серию зарисовок о человеческих нравах. В ироничное праздничное путешествие повела артистов дизайнер и художник по костюмам Венера Казарова. Она — фантазерка и мечтатель — способна украсить жизнь хрупкими и ломкими бумажными цветами, открыть поэзию в платьях и украшениях, созданных из пластиковой посуды: одноразовых тарелок, ложек, трубочек, из полиэтиленовых пакетов и салфеток. Один из ее проектов назывался «Переработать в искусство» — он поднимал вопросы экологии, призывал не засорять природу.

Нынешний спектакль создан вокруг костюмов из коллекции «Поэзия кухни». Наряды эти непрактичны: в них ни гостей не примешь, ни в театр не отправишься, да и для прогулок они не предназначены. Это арт-объекты, произведения искусства. На артистах белоснежные одеяния с кружевами и рюшами. На голове одного — кастрюля, надетая как цилиндр с пышной короной из накрахмаленных салфеток. Лицо «дуршлага» спрятано за сетчатым днищем, а на торчащей вверх ручке — бантик, как на косичке у первоклашки. На кухонном «кране» с пелериной — длинная труба носа и глазищи — металлические вентили для горячей и холодной воды. «Мясорубка» — степенна и строга, «сковородки» — слегка задумчивы, маленькие кастрюльки и сотейники — легкомысленные особы. Все — чистенькие и блестящие, словно выпорхнули из финала сказки Корнея Чуковского «Федорино горе», когда нерадивая старушка оттерла вернувшихся беглецов песочком и умыла ключевой водой.

Танцовщики «Балета Москва» не впервые сотрудничают с брендами одежды и наполняют костюмную форму человеческим содержанием. Здесь они задорно отбивают чечетку, заигрывают с партнерами и зрителями, раскладывают сияющие крышки по полу вдоль стола и потом, изящно балансируя, проходят между них, стараясь ни одну не сдвинуть. Вскрикивая, хихикая, капризничая и даже обижаясь друг на друга, готовят утонченное блюдо …из цветов, на премьере — из розовых тюльпанов.

Этот спектакль — акт чистой импровизации, живой процесс, и кажется, что танцовщики сами удивляются, какие в том или ином микросюжете сложились отношения. Вольная выдумка «Поэзии кухни» не имеет, конечно, цели привлечь внимание к кулинарным поединкам или вдохновить на приготовление полезной пищи. Но удивительное дело — озорная постановка переформатирует взгляд на ежедневные женские заботы в кухонном плену: время, проведенное среди кастрюль и продуктов, можно приправить воспоминаниями о жизнеутверждающем перформансе. «Обыкновенно нам не хватает не самого счастья, а умения быть счастливыми», — сказал Морис Метерлинк в «Синей птице», где тоже оживали кухонные завсегдатаи — молоко, хлеб, сахар.

«Поэзия кухни» оказалась своеобразным эпиграфом к балету по повести Льва Толстого «Крейцерова соната», которую классическая труппа «Балета Москва» восстановила после перерыва. Спектакль повзрослел, уточнил смыслы и обрел второе дыхание. Его автор — молодой канадец Роберт Бинет, профессионал с завидным бэкграундом. Он учился в школе при Национальном балете Канады, стажировался как хореограф в Гамбургском балете у Джона Ноймайера и в Ковент-Гардене у Уэйна Макгрегора. В международной постановочной команде Роберта он — единственный мужчина: автор либретто Бритта Джонсон (Канада), композитор Гити Разас (США), художник Хаэми Шин (Южная Корея). То ли дамы «перетянули», то ли у хореографа такой нежный и подвижный склад души, но спектакль получился камерным, интимным, женским.

Вместо морализаторской повести с длинным и тяжелым монологом Позднышева — главного героя, убившего свою жену и обвинившего в своем преступлении нравственные устои общества, — исповедь его жены. Действие разворачивается в условном времени, на артистах — современные костюмы, герои обозначены как Муж, Жена, Музыкант. «Двойники» главных персонажей подчеркивают универсальность самой истории, весьма далекой от толстовского первоисточника.

Вдохновением для Бинета послужили рассуждения Льва Николаевича, переданные им Позднышеву, о музыке: «Музыка заставляет меня забыть себя, мое истинное положение. …Она, музыка, сразу непосредственно переносит меня в то душевное состояние, в котором находился тот, кто писал музыку. Я сливаюсь с ним душою и вместе с ним переношусь из одного состояния в другое». Музыка в балетном сюжете стала реально действующим лицом. На сцене — фортепиано, на его крышке — скрипка, они — единомышленники и партнеры.

Талантливая скрипачка (Жена) забывает о своем призвании, решив посвятить себя семье и детям. Потерянный ребенок ввергает ее в уныние и прострацию. Ее гложет тоска, она еле держится на ногах и до смерти, кажется, рукой подать. Спасает — музыка, она отвлекает, убаюкивает и дарит невероятную свободу. В ее жизни появляется пианист (Музыкант). Евгения Гончарова танцует Жену — талантливо, нежно, нервно, с серьезной актерской отдачей. Муж в темпераментном и точном исполнении Эдуарда Ахметшина напоминает шекспировского мавра, по поводу которого Пушкин заметил: «Отелло не ревнив, он доверчив». Только в балете Муж, напротив, не доверчив, а ревнив. Как и у Толстого. Они выразительно проводят все свои дуэты, от первого, полного надежд, до отчаянного непонимания, когда пропасть между ними уже непреодолима. Музыкант (Денис Каракашев) — отрешен и меланхоличен, муза влечет его к чужой Жене. Старательный кордебалет передает утонченно-сбивчивый пластический текст.

В плачущую, импульсивную музыку иранки Гити Разас вплетены фрагменты оригинальной «Крейцеровой сонаты» Бетховена, считавшего, что «музыка — это откровение более высокое, чем мудрость и философия». С ним, судя по всему, согласен не только Толстой, но и труппа «Балета Москва».