Режиссер Клаус Гут: «Два месяца в Большом, вырвавшем меня из локдауна и подарившем работу над «Саломеей», буду вспоминать с радостью»

Елена ФЕДОРЕНКО

26.02.2021




Один из самых знаменитых оперных режиссеров мира, чья постановка «Саломеи» в четверг впервые была показана в Большом театре, ответил на вопросы «Культуры».

— В своих интервью вы говорили, что не обращаетесь к одной и той же опере второй раз. Если на нее есть спрос, то просто переносите готовый спектакль. Почему «Саломее» сделали исключение?

— Давно заметил, что у режиссеров вторая постановка одной и той же оперы чаще всего слабее первой — именно поэтому я крайне редко переделываю свои спектакли. «Саломею» я ставил несколько лет назад в Берлине, и для меня тот спектакль — история особая: там имел значение личный мотив, связанный с моей семьей, и само здание Deutsche Oper, которое в моем сознании рифмуется с послевоенной Германией. В Большом театре я транслирую другое — действие отнесено к рубежу XIX–XX столетий, ближе к Оскару Уайльду.

— Для вас важно предчувствие смены веков?

— История библейская, закат Римской империи, смена веков — человечество в эти периоды переживает процессы странные, неведомые, когда то, что казалось основательным и непоколебимым, приходит в движение, в неустойчивость, и понятно, что так, как раньше, уже не будет. Наступает крах того, что казалось надежным. Человек ищет новые точки опоры для выживания. Говорю не про политические курсы, а, скорее, про новейшие научные изобретения, открытие психоанализа, обоснование подсознания и роли иррационального начала. Сейчас ведь тоже время слома — и не для одной отдельно взятой страны, а для всего мира.

Земля уходит из-под ног Ирода. Он — сластолюбец и совершенно больной человек, его жена Иродиада — неадекватна и знает, что муж стремится использовать ее дочь. Штраус оказался певцом женской души, он о дамах все знает, не только их чувства способен передать, но предчувствия. Иоканаан дает Саломее понять, что мать и отчим — злодеи, преступники, и она впервые начинает понимать, что сама-то она другая, и иная действительность может существовать. И она крушит и мир родителей, и мир Иоканаана, чтобы обрести свою свободу.

— А Саломея  кто она у вас?

— Все-таки жертва. Ее исковеркало воспитание: безумная мать, отчим, вожделеющий ее, находящуюся в хрустальном возрасте. А вокруг — кровь, жестокость, террор, насилие. Иного-то она не видела и не знает. И тело свое воспринимает только как средство соблазнения. Из этого бессознательного, определенного детством, вырастают ее поступки во взрослом возрасте. Эту тему важно провести.

— «Все мы родом из детства» — мысль, сформулированная Экзюпери, актуальна во все времена?

— Мне важнее ее сегодняшнее преломление: тема насилия в семье и тема сексуального насилия — то, с чем мы сталкиваемся. Ведь эротикой Танца семи покрывал — и даже отрубленной головой — никого не удивишь. И не такое видели! Но в наши дни действие не переношу — надоели эти переносы, так часто неоправданные. Более того, хочу показать, что история, разворачивающаяся во времена столетней давности, может быть современной и актуальной.

— Темы, которые выделяете, есть в опере или вы достраиваете сюжет?

— В музыке мелодическая красота и гармония сопровождаются мрачным насилием у духовых инструментов. Композитор умеет соединять идеальную гармонию и разрушительную энергию. Иногда же содержимое красивой упаковки совсем не прекрасно. Красота и богатство оболочки может обмануть. Вот и Ирода не спасает его роскошный замок. Все это есть в музыке. Штрауса я обожаю и чувствую — он, конечно, открыл опере путь в двадцатое столетие.

— Почему к сценическим прочтениям «Саломеи» театр обращается не так часто?

— Опера невероятно трудна — по скорости, с которой нужно произносить текст под громкое звучание оркестра. По страшной фабульной истории, которая может стать понятной только при одном условии — исполнителям нельзя ни на секунду прервать логику драматической игры. Не думаю, что в мире есть более пяти певцов, которые могут исполнить партии Саломеи и Ирода в соответствии с замыслом композитора. Это же опера, которая должна вызвать смятение в душе, сочувствие в сердце и быть понятной каждому.

— Ваша работа в Большом завершается. Что у вас в планах дальше?

— Вернусь в карантин и вновь окажусь дома, с семьей. Работа пока так и останется мечтой. Так что почти два месяца в Большом, вырвавшем меня из локдауна и подарившем творчество и столько интересных встреч, буду вспоминать всегда с радостью и благодарностью.


На фото Клаус Гут. Фото: Моника Риттерсхаус. На анонсе фотография с премьеры оперы "Саломея" в Большом театре. Фото: Дамир Юсупов.