Зловещий хохот и плесень жизни: комедия Островского в постановке Анджея Бубеня

Евгений ХАКНАЗАРОВ, Санкт-Петербург

17.02.2021



Спектакль «Волки и овцы» на сцене питерского «Балтийского дома» смотрится весело. Но смеяться не получается от осознания, что нас еще и великий Островский учил, а мы не вняли. Теперь проходим повторительный курс у польского режиссера.

Польский режиссер Бубень, не раз и не два работавший до этой премьеры с «Балтийским домом», а также с БДТ имени Товстоногова, театром «Современник» и на других российских площадках, конечно, очень злой человек. «Волки и овцы» по его указке превратились почти в зловещий хохот человека, который — что самое досадное — будучи чужестранцем, очень хорошо осознает всю злободневность, которую сохранило это классическое сочинение позапрошлого века. Можно снова и снова досадовать на то, что мы, как и раньше, столь же беззащитны перед пороком и все так же рады покупаться на лживые посулы, — и не хватает еще расписываться в этом перед всем миром. Но не признать, что спектакль получился отменным по форме и выразительности, не получится.

Дано: вдовица Купавина (Мария Лысюк), вместе с набитой дурой-тетушкой Анфусой Тихоновной (Алла Еминцева) сидит на капитале усопшего мужа, а обедневшая и алчная помещица Меропия Мурзавецкая (Наталья Парашкина) мечтает поправить дела, присосавшись к купавинским деньгам путем женитьбы на ней своего безголового племянника Аполлона (Арсений Воробьев). Брак этот может состояться только путем шантажа несуществующим долгом покойного Купавина — подложные бумаги состряпал управляющий имением вдовы Вукол Чугунов (Юрий Елагин). Коварные козни расстраивает бывший сосед Купавиной и Мурзавецкой помещик Василий Беркутов (Валерий Соловьев), прибывший из Петербурга. Узнав, что в ближайшие дни земля Купавиной поднимется в цене в разы, он сам женится на вдове, таким образом уведя жирный кус из-под носа Мурзавецкой, да еще припугнув несостоявшуюся аферистку Сибирью. Попутно разворачивается еще одна драма — уже с комическим оттенком: приживалка Мурзавецкой Глафира Алексеевна (Анастасия Подосинникова), мечтая покончить с безденежьем, открывает марьяжную охоту на помещика Лыняева (Сергей Андрейчук) и преуспевает.

Режиссер перенес эту историю в наше время, но — весьма условно. Общий план в принципе может отсылать зрителя куда угодно — рваный интерьер, в котором нашлось место и графичным конструкциям, и минимализму, и замысловатым орнаментам, модернистской и антикварной мебели – сам по себе зыбок и неопределенен. О том, что перед нами Россия, свидетельствуют детали – в первую очередь костюмы героев.

Художник Светлана Тужикова выступила верным соратником Анджея Бубеня, за ней — добрая половина сложившегося на сцене пазла, в котором костюмы очень важны. Александр Островский построил свою пьесу на реальном уголовном процессе, в котором обвиняемой в махинациях стала бывшая игуменья, выманивавшая деньги у простаков под предлогом благотворительности. И вот — пожалуйста: перед нами Меропия Давыдовна Мурзавецкая, вся в чем-то парчовом, в чем-то блестящем, но одновременно и тусклом, меряет шагами сцену на высоченных массивных хищных каблуках. В руках — почти архиерейский посох, на голове — почти камилавка, в ушах — серьги в виде массивных крестов, усыпанных каменьями, на пальцах — тьма перстней с каменьями побольше, которые нахально бросаются в глаза. Донельзя карикатурный, издевательский образ. Молодой Мурзавецкий то в котелке и костюме с ситцевым узорчиком, а то в худи с актуальным фольклорно-цветочным принтом, клок волос — после применения оттеночного спрея. Прохиндей Вукол Чугунов в позерском костюме с жилеткой и бабочкой и еще в кислотного цвета носках — как и добрая половина мужских персонажей. Евлампия Купавина очень напоминает куклу, которую сажают на самовар, – с широкими платьями, которые тоже все в глупых цветах — как на худи у Мурзавецкого. Но это еще ничего по сравнению с одеяньями тети Анфусы, которая щеголяет в сочетании белых сапожек с чем-то тюлевым на теле и узорчатым кокошником. Бедная родственница Мурзавецкой Глафира в овечьей ипостаси носит монашеское одеяние, а после, утвердившись в волчьем статусе суженой захомутанного Лыняева, выходит в чем-то весьма богатом. И только сам Лыняев с Беркутовым остаются в обычных костюмах — как самые «нормальные».

Эксцентричные одежды полностью гармонируют с актерской игрой. Все эмоции безмерны, все интонации — кричащи. Режиссер выкрутил настройки на максимум. Действующие лица фиглярствуют и паясничают, но безвкусицы на сцене нет — это главная заслуга Бубеня. «Волки» вовсю лязгают челюстями, а «овцы» явственно блеют — иногда в прямом смысле, как закадровый смех в ситкомах. Этот прием кажется избыточным, равно как и трансляция на заднике крупных планов действия, осуществляемая с камер в режиме реального времени. Нечто подобное было совсем недавно в МХТ у Оскараса Коршуноваса, поставившего «Чайку». Операторы с камерами у Бубеня нужны в единственном эпизоде — рандеву Мурзавецкой и ее соперника Беркутова, решенном в стиле встречи на высшем уровне на красной дорожке. Получилось остроумно.

Меропия Мурзавецкая у Натальи Парашкиной, естественно, выдающаяся ханжа — но с какой-то сексуальной энергией, очень злая госпожа в красно-черных тонах, призывающая имя Господне. Этот образ, пожалуй, лучший в галерее спектакля, которая в большинстве состоит из удачных находок. А Беркутов ведет себя настолько целеустремленно, так веско он цедит реплики, что понятно — этот возьмет свое в любой позиции. И плевать ему при этом на желания, интересы и удобства своих визави. Он — главный волк в загоне.

Классика не была бы классикой, если бы не заставляла зрителей помещать себя на место героев и отыскивать в себе вся язвы и всю мерзость поврежденной человеческой души. Представить себя такими же злыми гениями, как Мурзавецкая и Беркутов, вряд ли получится у каждого — харизмы не хватит. А вот овечьи данные при определенном раскладе могут проявиться почти у любого.

Взять хоть купавинскую тетушку, постоянно хихикающую невпопад и изъясняющуюся преимущественно не окрашенными эмоционально междометиями, больше похожими на делирий. Если Анфуса Тихоновна просто дура, то сама Купавина — возвышенная дура с претензиями. И от такой персоны гораздо больше беспокойства и вреда, чем от постоянно хихикающей имбецилки в кокошнике. Так что, может, зря Беркутов думает, что женится на лесном участке, по которому проведут железную дорогу, и хлопот для него более нет. Не стоит лишний раз говорить, что оба этих женских типа попадаются на глаза ежечасно.

Расхожи и мужские овечьи типажи. Легко угодивший в сети коварной чаровницы помещик Лыняев — подкаблучник и размазня только с формально присутствующими мужскими признаками. Или племянник Мурзавецкой Аполлон — ухарь-молодец времен Островского и нынешний клаббер-миллениал. Потрудиться на пользу себе и людям — никак, зато с великим самомнением: что таким в голову положат, то и несут — с разноцветными волосами, пиджачком по актуальной моде и попугайским иностранным вокабуляром (у Островского — с французским). Несколько особняком стоит лукавый и продажный Вукол Чугунов. Образ вообще архетипический: желающие что-нибудь подшаманить с деньгами иль имуществом, хоть частным, хоть казенным, на наших просторах отродясь не выводились. Получится у них — так сущие волчары. Возьмут на горячем — глядь, а волчьей шкуры уже нет, одна овца невинная дрожит. В минуты покоя и размышлений Чугунов у Анджея Бубеня пользуется для настроения странным порошком и, совращая лакея Мурзавецкой на запрещенное потребление, напевает строки из композиции группы «Грибы». Ну, это, скорее, поведение не столько овец, сколько баранов — но пусть будет зачтено в общую картину (творчество группы «Грибы» здесь ни при чем). 

Словом, все вместе смотрится весело. Но смеяться не получается от осознания, что вот она — плесень жизни. Что великий Островский учил-учил, а ему не вняли. Теперь проходим повторительный курс у польского режиссера. До крайности досадно.

Но больше всего в новой постановке раздражает это самое вставленное режиссером «бе-е-е-е», указующее в диалогах на моменты наибольшего овцепадения. Наверное, потому, что получилось слишком в лоб. А может оттого, что слишком часто нам слышится этот возглас и в жизни вокруг — и, как знать, порой не из собственных ли уст?

Эти «Волки и овцы», без сомнения, одна из лучших постановок нынешнего петербургского сезона, которая заслуживает самого пристального внимания жюри общенациональной театральной премии.

Фото: В. Акимов