На подмостках МХАТ имени Горького состоялась пятая премьера сезона — спектакль Александра Дмитриева «У премьер-министра мало друзей». Речь о Столыпине. Друзья — представители элиты начала ХХ века. Говоря шире — все российское общество.

Ставки на камерную постановку были высоки. Представляя спектакль, заместитель худрука г-на Боякова упомянула, что 122 года назад Художественный театр открылся премьерой «Царь Федор Иоаннович», и экспозиция «Премьер-министра» располагала к рифме с инсценировкой Станиславского.

Войдя в зал, мы оказываемся в двух театрах — современном партере на 140 мест и миниатюрном оперном зале на снисходящих к первому ряду подмостках. Заставленную десятком кресел авансцену обрамляют золотистые балконы бенуара, в глубине мерцает убранная портьерами царская ложа. После третьего звонка все погружается во мрак; бесстрастный голос сообщает о неудавшемся покушении на Столыпина в августе 1906 года, унесшем жизни 24 человек. Младшая дочь премьер-министра оказалась в числе раненых: «Наташе предстояла ампутация обеих ног — немедленно, иначе не спасут… Это была цена, которой он платил за твердый курс, спасающий страну от трагедии революции. Столыпин умоляет докторов отложить операцию до утра… А что дальше — это как Бог даст. Ночь для Столыпина была мучительной: на нем лежала кровь его детей. Он не мог не знать, что и в дальнейшем ничто не убережет их — никакая охрана, никакие жандармы...»

Выдержав мхатовскую паузу, всходит заря; на сцене является главный герой в строгом сюртуке, его супруга и не пострадавшая при покушении старшая дочь Маша. Петр Аркадьевич декламирует: «Пока император поддерживает меня, думаю, нам опасаться нечего!» — и, позабыв о страдающей Наташе, живо интересуется у Маши ее флиртом с неким поручиком…

Зафиксировав биполярное расстройство главного действующего лица, можно дать занавес или впасть в циничный фарс. Но послушные авторскому замыслу актеры возгоняют абсурд до высоких трагических нот еще час... «Премьер-министр, царь, царица, министры, террористы — это живые люди в жерновах истории... — утверждает драматург Святослав Рыбас, — чеховский «Вишневый сад» последних времен!» В сценах, где исполнители переходят от мелодекламаций к диалогам, им и впрямь удается достичь вишневосадового пафоса Гаева с «многоуважаемым шкафом». «Чем порадуете, как идут наши реформы?» — интересуется материализовавшийся в левом углу сцены Император, словно речь о погоде. «Реформы идут туго, но это и ожидалось!» — бодро отчитывается премьер-министр, сетуя на бедность общинного мужика.

В этом стиле развивается действие — создатели всячески убеждают публику в благонамеренности Петра Аркадьевича, отстаивающего интересы хлебопашцев и томящихся в черте оседлости евреев. Но больше всего Столыпин (харизматичный Эдуард Флеров) печется о судьбе основ общего благополучия — государства и монарха; подобно могучему орлу, всеми помыслами он стремится объять бескрайнюю Россию. Титаническому подвигу препятствуют являющиеся бюрократы, злоумышленники, призраки, но главным образом — нерешительность Государя.

В лучших советских традициях последний изображает невнятную тряпку. Новое в трактовке — далекая от оригинала фактура актера Кирилла Зайцева, «подмасленная» говорком с угадываемыми интонациями действующего гаранта Конституции. Более тягостное впечатление производит августейшая супруга — актриса Наталия Медведева блещет благородной статью, но истерит, как мещанка, внушая супругу, что его «никто, совсем никто, не любит».

Любовная тема терпит провал и по второстепенной сюжетной линии. До конца остается неясным, отчего поручик Маевский изменил столыпинской дочке с революцией, олицетворяемой террористом Гоцем (мефистофелевски азартный Тимофей Ивашин). Личное счастье никак не светило молодым в силу особенностей драматургии. Пьесу Рыбаса сложно отнести к какому-либо жанру из-за особо трепетного отношения автора к персонажам. Играет ли дурную шутку пиетет перед историческими лицами? Вероятно, нет. Скорее, дело в профессиональной беспомощности автора столыпинской биографии ЖЗЛ, решившегося перенести на подмостки суггестивные образы. При этом Рыбас имитирует сценическое действие, обозначая драматические перипетии, но не связывая их в драматургическую ткань. В целом «У премьер-министра мало друзей» смахивает на коробку с утопающими в вате новогодними игрушками, извлекаемыми на свет лишь затем, чтоб отразить политическую повестку. В ее свете системно игнорируется человеческая теплота и сценическая игра, а меньше всего везет актерам, которым доверена личная тема; особенно дамам — супруге премьера, монотонно переживающей несчастья Отчизны (Мария Янко) и дочери Маши (Екатерина Черевко), увлеченной поручиком Маевским, но наталкивающейся на ледяной нарциссизм партнера (Герман Андреев).

Догадываясь, что инсценировке не хватает объема, создатели добавляют новую толику абсурда, вводя в действие воображаемых столыпинских визави. Первым материализуется трудящийся, озабоченный трудным ходом реформ: «Зовут меня Семенов Сергей, и история моя такая — я выделил свой участок из общей земли, а староста грозит участок сжечь, я даже книжку об этом написал… И Ваша деятельность, Петр Аркадьевич, совпадает с моими желаниями!» Актеру Алексею Смирнову за пару минут удается уплотнить призрака до теплокровного мужика. Вторая эпизодическая тень еще крепче отдает Хармсом: «Здравствуй, зять... ты что творишь, зловредный мальчишка?» — вопрошает генералиссимус Суворов (пластичный Михаил Сиворин). «Откуда ты взялся?.. Твои времена миновали!.. Крестьянам нужны свои хутора и свой банк!» — вяло отбрыкивается Столыпин. В ответ тень графа внезапно напоминает праправнуку о степени своего родства с ним и заодно декламирует строки общего родственника Лермонтова: «И умереть мы обещали, и клятву верности сдержали...» Напутствие пращура выдает похвальную благонамеренность, царящую и в загробном мире, — очевидно, Суворов цитировал не столько Михаила Юрьевича, сколько Владимира Владимировича, припомнившего эти хрестоматийные строфы на митинге сторонников в 2012 году. Он и явится главным, идеальным зрителем исторической драмы, если член попечительского совета театра и упоминаемый перед премьерой председатель одного из советов Торгово-промышленной палаты РФ Бабкин шепнет первому лицу, что есть такой чиновник Бобчинский, тьфу, худрук Бояков.

Ключевой месседж постановки определить несколько сложнее. С равным успехом самоотверженного Столыпина можно счесть жертвой апатичного Государя, бредящих кровью террористов, возбужденных евреев (убийца Богров признается в финале, что сам не знает, чего это его угораздило пристрелить именно Петра Аркадьевича), а может быть, премьера погубило заявленное в первой сцене душевное расстройство или стремление угодить всем податным сословиям назло финансовой элите? Последнее ближе к истине. Центральный конфликт здесь строится вокруг монетарной политики. «Все наши банки создавались банками Европы, многие этого не желают знать, считают, что деньгам можно приказать!» — заявляет министр финансов. Столыпин напирает на то, что и можно и должно направить средства работящим крестьянам. Но в их споре Государь отдает предпочтение политической линии обскурантов.

Вырубая свой «Вишневый сад», драматург Святослав Рыбас, режиссер Александр Дмитриев и худрук МХАТ имени Горького Эдуард Бояков не догадались, что угодили в совсем другой чеховский сюжет — водевильный переплет ранней, любимой самодеятельными актерами пьесы Антона Павловича «Предложение». «Воловьими Лужками» в данном случае явилось не спорное приданое, из-за которого сорвалась помолвка, и даже не финансовая система Российской империи, а сама ее будущность, которую по-мещански вздорно отжимают друг у друга Государь Император и незадачливый «жених» Петр Столыпин. Роль идиотки-невесты играют недалекие оппоненты последнего, Коковцов и Дурново (Никита Померанцев и Андрей Погодин).
При чем здесь реальный прототип — вот вопрос.

Думается, Столыпин стал компромиссной фигурой для современных либералов и консерваторов не вследствие своих реформ — их проводил император, утративший самодержавную власть вследствие массового истребления российского чиновничества в 1905–1907 годах. Ситуацию, в которой премьер-министр спорит с царем о судьбах Отечества, вообразить может только советский пропагандист или благонамеренный «драматург» Святослав Рыбас. Личная трагедия умного и отважного Столыпина заключалась как раз в том, что он был убит накануне неминуемой отставки, которая, возможно, была тактическим ходом Николая II, стремившегося отвести пулю от запустившего реформы соратника. Сейчас Петр Аркадьевич дорог врагам России как фигура, заслоняющая Страстотерпца. Дескать, а царь-то батюшка был вовсе не нужен, он только мешал Столыпину эмансипировать крестьян и евреев, превратив их в «прогрессивных» фермеров и буржуев.

Актеры горят игрой, но им не позволяют раскрыться, навязывают графоманскую пьесу, едва ли прочитанную художественным руководителем. Получив МХАТ, Эдуард Бояков, похоже, разминулся с ролью доброго Папы Карло и возомнил себя Карабасом-Барабасом при театре марионеток. От учредителя замечательной национальной премии «Золотая маска» можно было бы ожидать, что он превратит 13 (!) сцен на Тверском бульваре в площадку нон-стоп-олимпиады выдающихся провинциальных театров всея Руси. Ни один член труппы при этом бы не пострадал, а, получив опыт творческой режиссуры, наполнил бы ветром сценические паруса. Правда, пришлось бы рисковать и ужиматься, душить и жучить хлестаковскую отсебятину, выдаваемую за сбережение традиций Художественного театра.