Алексей Бородин: «Даже снег с крыши можно сбрасывать талантливо»

Виктория ПЕШКОВА

31.01.2018

Издательство Corpus выпустило в свет книгу известного режиссера, худрука РАМТа Алексея Бородина «На берегах утопий. Разговоры о театре». «Культура» встретилась с автором, решив побеседовать не только о сцене.

культура: Никаких круглых дат на горизонте не видно, с чем связан выход Вашей книги?
Бородин: Есть хорошая поговорка — всему свое время. Мне кажется, все в нашей жизни должно происходить естественным путем, как закат сменяет рассвет: замыслы, спровоцированные внешним давлением, редко удаются. О том, как хорошо было бы что-то написать, мне говорили многие и довольно долго. А я с неизменным занудством спрашивал: кто читать будет? Кому это нужно? Мне напоминали о накопленном опыте, которым стоило бы поделиться. Они были правы, но идея писать что-то профессионально умное о театре после наших выдающихся мастеров мне всегда казалась, мягко говоря, смешной. В ответ на свои возражения нередко слышал: людям нравится читать про чужую жизнь, особенно если человек делает то, что ему нравится. Из желания говорить о любимом деле все и произошло. Спасибо всем моим «собеседникам» — без их поддержки ничего бы не получилось.

культура: А почему «На берегах утопий»?
Бородин: Название предложила одна из моих сестер — Наташа; их у меня три, как у чеховского Андрея. Вся жизнь наша — сплошные утопии. Мы верим, что рядом всегда будут родители, друзья нас не покинут, а то, что мы делаем, будет длиться вечно. Все утопии разбиваются в конце концов, но без них жить неинтересно. Смысла нет. Для меня, во всяком случае.

культура: На первых же страницах читатель обнаружит очень трудное для выполнения правило: каждый день рождения ты появляешься заново. Выходит, что все прежние достижения надо обнулять?
Бородин: Нет, просто то, что уже создано, с определенного момента начинает существовать само по себе. Это похоже на дерево в саду, которое каждый год расцветает снова. Потом появляются плоды, но что с ними сделают после того, как они созреют, от дерева никак не зависит. Его задача — на следующий год дать новые.

культура: Вы много пишете о книгах, которые сопутствуют по жизни. Как сегодня пробудить в ребенке интерес к чтению, когда вокруг него столько ярких соблазнов?
Бородин: Если у самого взрослого нет потребности в чтении, то увлечь им ребенка он не сможет, сколько бы ни пытался: дети очень чутки к фальши. Но еще важнее понимать, что ребенок проживает свою собственную жизнь, имеет свои увлечения, и вот их надо если не разделять, то хотя бы понимать и принимать. Часто проблема заключается не в нежелании читать как таковом, а в отказе потреблять то, что навязано. У детей, даже маленьких, свое представление о мире, и мы должны с ним считаться, а не смотреть на них сверху вниз. Очень хорошо помню, как заливисто смеялась моя пятилетняя дочка, когда я читал ей «Алису в Стране чудес». Кто знает, что она в этой гениальной книге открывала для себя? И при этом в те же пять лет, когда, рассказывая какую-то сказку про зверей, я начал «играть» то за волка, то за зайца, Наташа неожиданно сказала: «Папа, будь проще!» У нее свой «театр» в голове работал. Чтение делает каждого сотворцом автора.

культура: Вовремя привести ребенка в театр так же важно, как в нужный момент дать ему в руки книгу?
Бородин: Раньше считалось, что начинать нужно лет в семь. Сегодня уже в четыре года ребенок может быть готов войти в этот совершенно новый, неизвестный ему мир. Недавно к нам на «Сказки на всякий случай» привели трехлетнего малыша, и он прекрасно на все реагировал. Подготовленность определяется не возрастом, а тем, какие взрослые окружают ребенка.

культура: Известно, что Вы противник школьных культпоходов в театр. Неужели от них вреда больше, чем пользы?
Бородин: Чаще всего — да. Если ребят ведет педагог, объединивший их каким-то общим интересом — к литературе, истории, да хоть к математике — то и к происходящему на сцене интерес у них будет общий, ведь они единомышленники. Класс же, как правило, представляет собой общество случайным образом собранных людей: то, что нравится одному, безразлично другому, а спектакль вообще выбирали не они. Более того, дети теряются: поход в театр — это свободное время, когда можно вести себя как хочешь, или продолжение школьных занятий, когда ты подчинен обязаловке? Такое «приобщение к искусству» только отбивает охоту, может, даже на всю жизнь. За исключением каких-нибудь особенных детей, которые и в этих условиях сумеют выстроить свой личный контакт со сценой. Театр — это вольтова дуга, соединяющая людей на сцене и в зале.

культура: А Вы в каком возрасте впервые пришли в театр?
Бородин: В пять лет. Мы тогда жили в Шанхае. Мама повела меня на «Лебединое озеро», которое давала какая-то русская труппа. После спектакля мы отправились за кулисы. Полумрак. Пыль. Декорации, которые перестают выглядеть сказочно. В гримерках теснота, запах грима и измученных тяжелой работой тел. Кто-то кричит: «Мальчик, уйди, мы переодеваемся!» Вот удивительно — от спектакля в памяти ничего не осталось, а закулисье до сих пор стоит перед глазами. И вот эта непарадная, непраздничная сторона театра меня буквально заворожила. Может, потому я и стал режиссером.

культура: Знаю, что однажды Вы ставили декорации, когда монтировщики не вышли на работу, и вели свет вместо запившего осветителя. Режиссер в театре должен уметь все?
Бородин: Уметь все — не получится. Стол режиссер не сколотит, музыку не напишет и костюмы не сошьет. Но заразить своей идеей всех — от актеров и композиторов до тех, кто делает мебель и шьет костюмы, — должен. Иначе ничего не выйдет.

культура: А если бьешься-бьешься, но ничего не выходит? Вам никогда не хотелось уйти из профессии?
Бородин: В 92-м, когда все летело в тартарары, я мерил шагами свой кабинет, намереваясь уйти из театра. «Отговорил» меня старый паркет — вдруг стало его жалко. А потом я уехал работать над «Отцами и детьми» в Рейкьявик. Работа спасла. Одна из героинь романа «Домби и сын» все время говорит своему брату: «Сделайте над собою усилие!» Когда чувствую, что опускаются руки, повторяю эту фразу. Управлять собой — назначение театральной педагогики. Научить человека владеть своим дарованием. Очень нужное для жизни качество, независимо от того, имеешь ты отношение к искусству или нет. Даже снег с крыши можно сбрасывать талантливо, а можно — кое-как.

культура: А если не получается талантливо? Если кажется, что весь мир против тебя?
Бородин: Когда против — это нормально. Жизнь и состоит из бурь и ураганов, и, безусловно, она конечна. Вроде бы глупо: рано или поздно все закончится, и мало что после нас останется, а то, что сохранится, скорее всего, ненадолго. Однако же мы живем! Замечательный режиссер Борис Голубовский рассказал мне как-то такую историю. Он тогда пребывал в весьма мрачном состоянии духа, и Ольга Берггольц спросила его, почему он никогда не радуется. Он начал объяснять, что с ним случилось, а она ответила: «Не в этом дело. Ты всегда от жизни ждешь только хорошего, и потому, когда все хорошо, воспринимаешь это как должное, а когда плохо — расстраиваешься. А я от жизни ничего хорошего не жду, и когда происходит что-то плохое, я думаю — так и надо. Зато, когда случается что-то хорошее, так радуюсь». Она имела право так говорить. Если принимать жизнь такой, какая она есть, можно выдержать какие угодно нагрузки, преодолеть все препятствия. Надо только помнить, что препоны могут возникнуть в любой момент.

культура: У Вас на выходе новый спектакль — отправляетесь в новое плавание к берегу утопии?
Бородин: Мы соединили пушкинского «Медного всадника», «Последние дни» Булгакова (у него пьеса называлась «Александр Пушкин») и текст Бориса Акунина о временах царевны Софьи и молодого Петра. Мне всегда интересно разбираться, как времена отражаются друг в друге. Только в театре можно поставить «зеркала» так, чтобы это увидеть. Жизнь противоречива. Всегда такой была и такой будет. Конфликт между желаемым и реальным — неустраним, но это не должно мешать жить. Мы не достигнем гармонии, но если перестанем стремиться к ней, хаоса будет еще больше.


Фото на анонсе: Владимир Федоренко/РИА Новости