Волшебство на троих

Елена ФЕДОРЕНКО

13.07.2017

Чеховский фестиваль представил три спектакля известных режиссеров. Перфекционисты по натуре, они убеждены, сцена — не территория быта и не место для выяснения обывательских отношений, а пространство для чувств и эмоций — загадочных, таинственных, почти внеземных. Из Франции прибыли «Лягушка была права» Джеймса Тьере и «Поле битвы» британского гуру Питера Брука. Мастер поэтических сказаний Робер Лепаж познакомил с опусом под названием «887». Ко всем работам, проникнутым волшебством, подходит фраза именитого канадца: «Единственный шанс для театра выжить — пытаться создать каждый раз событие».


Жук в человейнике

Труппа Джеймса Тьере называется «Компания Майского Жука», спектакль — «Лягушка была права». Наименования связаны не с миром животных, а с детством самого Джеймса — актера, режиссера, акробата, мима, танцовщика. Майским жуком родители нарекли сына-непоседу, историю про лягушку придумал он сам, в том же нежном возрасте. Когда пристают назойливые журналисты, о чем-де история, Тьере прячется за общие слова: хотел сказать о стремлении к свободе, жажде любви, ненависти к предательству. Потом отсылает к сказке «Король-лягушонок, или Железный Генрих», сочиненной братьями Гримм, где амфибия превращается в королевича. И, лукаво улыбаясь, продолжает мистификацию, повествуя о подземном царстве, бессмертной принцессе и разбитых сердцах. К рассказам Тьере спектакль если и имеет отношение, то по касательной. Ребус, собранный на сцене, разгадывать не хочется. Его автор — прирожденный фантазер, и для него важнее всего создать причудливую до головокружения вселенную, а потом повести по ней зрителя. В путешествии приключения прячутся за каждым углом. Атмосфера у Тьере всегда меланхолическая, темная, давящая, но выходишь из театра окрыленным. 

Вздыхает богатый красный занавес, дрожат серебряные нити, паутиной прошивающие пространство сцены, убегает под колосники лестница, куролесят плошки светильников. Гигантская чаша люстры становится «люлькой» для беспокойной барышни. Заваленная одними и теми же предметами площадка напоминает то утонувшую в хаосе лавку старьевщика, то возвышенный и исполненный пафоса музей антиквариата. Вещи пробуждаются, завязывается их контакт с пятеркой гуттаперчевых артистов, которые могут все: танцевать, напевать, играть, показывать фокусы, выполнять трюки. Лишены они только слов, отданных облаченной в алое платье вокалистке. Есть во всех обитателях сочиненного мира, балансирующих между сном и явью, реальностью и абсурдом (спектакль доказывает, что его и в жизни предостаточно) глубина, правдивость и торжество мастерства — отточенного и безукоризненного. 

«Лягушка» — тип представления, обычно именуемый «новым цирком». Здесь смешиваются танец и акробатика, театр и клоунские номера, вокал и шутовские репризы иллюзионистов. Безымянный герой Тьере играет на скрипке, и музыка настолько входит в его существо, что инструмент прирастает к руке. Забавная барышня, у которой, кажется, и костей нет, теряет левую кисть. Парит в воздухе вторая дама. Брошенный предмет намертво приклеивается к лицу. Здесь комфортно лежат и «дышат» в бассейне, как амфибии, степлером прикрепляют к шевелюре непослушную прядь волос, а когда, например, забывают про пианино, оно волшебным образом начинает играть само по себе. Даже рукопожатие перерастает в затейливый пластический этюд. Человек представлен дивным творением, порывистым мечтателем. Глядя на этих энергичных, остроумных, озорных персонажей и на самого Тьере, насмешливого и печального, невозможно не вспомнить бродяжек Чарли Чаплина. Хотя сам режиссер не любит, когда его сравнивают с великим дедом. 

«Поле битвы» — сердца людей

Если театральная алхимия Тьере вырастает из россыпи мельчайших, скрупулезно проработанных визуальных деталей, то работа Питера Брука — спектакль скупой и строгий, спокойный и страшный. Перед нами – размышление мудреца о смирении, терпении, ценности жизни и неизбежности ухода. Брук ставит действо как шаман, знающий неведомые тайны. 

На распахнутой сцене, кажущейся огромной, — «Поле битвы», торжество минимализма. Ни декораций, ни костюмов, только два низких пуфика, несколько палок да разноцветные полотнища тканей — их герои набрасывают на плечи. Пустое пространство для мэтра — категория смысловая. Зрителю явлена послевоенная голая земля, на ней четверо актеров парижского театра «Буфф дю Нор» и японский перкуссионист, отбивающий мелодии на мриданге или джембе — одной из разновидностей барабана. Исполнители разных национальностей и цвета кожи — Брука интересует сближение Востока и Запада, и он давно ищет единый источник развития культур — разыгрывают сюжет из древнего индийского эпоса «Махабхарата». Хотя слово «игра» в привычном смысле тут никак не годится. Актеры читают текст, незаметно меняя ритм интонаций, иногда обращаются друг к другу, но чаще — в зал, с каким-то магическим погружением в «великое сказание», дающее, по словам режиссера, ответы на все «животрепещущие вопросы нашей жизни, причем современные и актуальные». 

К слову, напомним, что британский гуру к «Махабхарате» уже обращался, и спектакль 1980-х длился около десяти часов. Нынешний — чуть больше шестидесяти минут. Наверное, многое теперь кажется 92-летнему Бруку неуместным кривляньем и мертвой технологией: ведь речь идет о судьбе и времени, раскаянии и преображении. Звучат лапидарные фразы, простые и ясные, о земле, усыпанной «человеческими головами, руками и ногами», о теряющих рассудок женщинах, собирающих мертвые тела своих мужей и сыновей. Давняя война, запечатленная в великом сказании, оказывается рассказом о любой бойне, где люди лишают друг друга жизни и потом искупают грехи — свои и чужие. Кто виноват — цари, посылающие на смерть, или подданные, с готовностью исполняющие приказ? К поискам ответов подключены не только люди, но и дождевой червь, и мангуст, и дух реки Ганг. 

Дайте до детства обратный билет

Робер Лепаж представил спектакль камерный, на сцене — он один. Человек рассуждающий и рефлексирующий. Выходит к зрителям, просит отключить мобильные телефоны, хотя и знает, сколь зависимы мы от гаджетов. Признается, что сам такой. Следом, без паузы — отступление: актер рассказывает, как семь лет назад его пригласили выступить на Ночи поэзии, что было и приятно, и престижно. Но усталая память отказывалась уложить на свои полочки упрямые строки, а он хотел прочесть их без бумажки. Через минут пять понимаешь, что это не преамбула, спектакль уже начался. Лепаж — автор, художник, режиссер и исполнитель — вспоминает собственное детство, что прошло в доме 887 на улице Мюррей в Квебеке (именно адрес и послужил названием опуса). Поворачивается черный куб, открывая макет многоквартирного дома ростом с человека. Поочередно загорается свет в окошках на разных этажах, и кукольные фигурки оживают, в каждой квартире — бурлит жизнь. А вот и семья таксиста Лепажа: хлопотливая мама, вечно занятый отец, четверо детей и больная полубезумная бабушка. 

Дом будет вращаться, показывая свои внутренности: прихожая, кухня, книжный стеллаж. На узкой кроватке возникнет театр теней: взрослый Лепаж «ответит» на забавные игры своей маленькой сестры — одна из самых трогательных и волшебных сцен, где встречаются герои разных времен. Мимо несколько раз проезжает маленький автомобиль, за рулем которого отец, работающий денно и нощно, чтобы прокормить семью. Мозаика реминисценций, поражающая визуальной красотой, похожа на то самое стихотворение для Ночи поэзии, которое коварно ускользает из памяти. От нас пафос строк поэтессы Мишель Лалонд «Speak white» страшно далек. «Говорите как белые» — окрик, которым колонизаторы «осаждали» местное население, заставляя изъясняться по-английски. Для франкоговорящего населения Квебека эти слова ассоциируются с борьбой за независимость и самоидентификацией. Начало отстаивания идей социального равенства совпало с детством Лепажа, ему в этом году исполнится 60 лет. 

«Под занавес» автор пронзительно прочтет — как манифест свободы — полузабытое стихотворение, и взметнутся к поэтическим высям мемуары, начинавшиеся с виду бытовыми флешбэками. Например, встречей с товарищем Фредом, который по-своему относится к Мнемозине и знает секреты заучивания текстов. Правда, он не способен ничем помочь другу, так как давно пропил ниспосланный дар и теперь на радио занимается «холодной нарезкой» — так называются черновики некрологов известных людей. Такая «объективка» заведена и на самого Лепажа, он получит ее и удивится, что за 35 лет работы заслужил в памяти лишь несколько секунд. Спектакль, где эпизоды исповедальной глубины соседствуют с теми, что пролетают, не оставляя следа в сердце, каким-то странным образом заставляет срифмовать собственное детство с большой историей и вспомнить свой первый адрес. Поставленной цели Лепаж добивается, ведь он объявил: «Я хочу, чтобы зрители вошли в большую тему через маленькую дверь». 


Фото на анонсе: Richard Haughto