Райкин с гарниром

Елена ФЕДОРЕНКО

28.10.2015

В «Сатириконе» поставили спектакль по повести Ивана Шмелева с Константином Райкиным в главной роли.

Шикарный ресторан начала XX века «открыли» не на родной сцене «Сатирикона» (здание начали реконструировать), а неподалеку — в театре «Планета КВН». Посвятили премьеру юбилею худрука — Константина Райкина, отмечающего этой работой 65-летие.

Раннее (1911 год) произведение Ивана Шмелева сегодня менее известно, чем «Богомолье» и «Лето Господне». Всеобщим вниманием история об официанте не была избалована: немой фильм 1927 года с Михаилом Чеховым, в нынешнем столетии — недолгая жизнь антрепризной постановки с Виктором Сухоруковым и спектакля в Омске. Так что «сатириконовцы», можно сказать, реинкарнировали полузабытый текст. 

Инициатор постановки Егор Перегудов верен основам старого доброго театра, без устали поносимого записными постмодернистами. Cклонный к педантизму молодой режиссер старательно «выписал» свое сочинение почерком отличника-эрудита. Кропотливо трудился над архивом Шмелева в «Ленинке», изучал историю, переводил повествовательные конструкции в сценическую речь. Типовых ошибок избежать не удалось: очарованный богатством шмелевского сказа, Перегудов как автор композиции перегрузил действие чтецким материалом. Сложноподчиненные словесные глыбы утяжелили рассказ главного героя — официанта Скороходова.

Дом Скороходова похож на коммуналку, все запутано в семье: сын втягивается в политические распри и попадает в тюрьму, дочь влюбляется в афериста и остается с ребенком на руках. Нужда заставляет хозяев потесниться, пустить жильцов. Удары следуют один за другим. Жена умирает, дети уходят, сам хозяин теряет место в ресторане… Не всякий выдержит. Но Константин Райкин наделил своего героя неизъяснимой силой стойко переносить испытания. По ресторанному залу его герой плывет танцующей походкой с такой цирковой ловкостью, что поднос кажется приклеенным к кончикам пальцев. А дома — изнуряющий быт и непонимание. Пощечиной звучат слова сына: «Ты кланяешься всякому прохвосту и хаму... Пятки им лижешь за полтинники!» Но ведь на эти полтиннички, — недоумевает герой Райкина, — и еда покупалась, и одежда шилась, и гимназия оплачивалась. Простодушные и многословные самооправдания льются потоком, однако убедить не способны, и только совершенная актерская органика Райкина примиряет с ними. 

Лучшие сцены спектакля — те, где слова не произносятся, а играются. Действуют не рассуждения о нравственном выборе, а тонко проработанные поведенческие мотивы. Например, мотив искушения. Скороходов находит в опустевшем ресторане потерянные богачом деньги — сумму, способную избавить его нищеты. Желание забрать банкноты (все равно никто не узнает, да и кутила не вспомнит, где потратился) сменяется боязнью греха — ведь жизнь пока прожита «без соринки». Пачка купюр отправляется в карман, тут же возвращается на место, потом прячется за пазуху и извлекается оттуда, как горсть раскаленных углей. Наконец, находит свое пристанище в ботинке, однако его владелец тут же начинает мучительно хромать. Образ «маленького человека» русской литературы обретает в спектакле острый нерв и точный смысл. Герой не рефлектирует, не осмысляет повороты собственной судьбы. Страдания воспринимаются им безропотно.

Роль Скороходова — крепкий остов спектакля, на который «нанизываются» этюды-зарисовки, следующие один за другим с опасной для театра скоростью. Стремительный темпоритм не дает возможности проработать каждую сцену, отметить в ней зачин, развитие, кульминацию. В трехчасовой спектакль собраны служащие ресторана и его посетители, музыканты оркестра и купцы, офицеры и женщины вольного поведения. Режиссер одержим желанием объять необъятное и представить всех: кокетливых дам высшего света, почтенных старцев, не жалеющих денег на наслаждения, участников пьяных оргий без степеней и отличий. На сцене около полусотни действующих лиц, за кривляньем иных нет времени проследить, другие отпечатываются в зрительской памяти шаржами и карикатурами. В пестром ансамбле не теряются колоритный цирюльник Алексея Якубова, чьи отношения со Скороходовым детально выстроены, три характерных персонажа, ювелирно сыгранные Денисом Сухановым, и нервный, запутавшийся мальчик — сын Коленька в исполнении Артура Мухамадиярова. 

Территория этой разношерстной жизни «огорожена» двумя расположенными под углом стенами с глазницами дверных проемов. Здесь теснятся мрачные каморки, и отсюда же открывается огромное пространство шумного ресторана, где столики с белоснежными скатертями убегают вглубь, высвобождая место для изысканного дамского оркестрика. Когда сцена погружается во мрак, стены приходят в движение, наступают на зрителя, словно Скороходова выдавливают не только из ресторана, но и из жизни. Художник Владимир Арефьев использовал в спектакле исторические детали, композитор Петр Айду не только сверял музыкальную партитуру с мелодикой начала ХХ века, но и наполнил ее телефонными звонками, смехом разомлевших повес, звоном бокалов, постукиванием столовых приборов о нежный фарфор. 

В финале постаревший Скороходов возвращается на работу в ресторан, дома в колыбельке покачивается внучка Юлька, вечерами можно мечтать о ее будущем и ждать известий от сына. Жизнь продолжается, и она драгоценна, как бы ни виляла судьба.

Юбилейная премьера Константина Райкина не вписывается в модные тренды современного театра, щеголяющего актуализациями текста и забывающего рассмотреть человека, без которого любые поиски новых форм теряют смысл. «Добрые-то люди имеют внутри себя силу от Господа!» — восклицает шмелевский человек устами Райкина. Тут не только про правду жизни. Про правду театра тоже.