Елена БАЛАЯН

15.09.2012

Как становятся монахами сегодня? Что сподвигает современного молодого человека, зачастую столичного жителя, отказаться от привычных радостей светской жизни? Конечно, путь этот — глубоко интимный и у каждого свой. Мы предлагаем вашему вниманию еще один фрагмент из книги игумена Нектария (Морозова) «Церковь без предубеждений». Этот диалог журналистки Елены Балаян и настоятеля храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» готовится увидеть свет в издательстве Саратовской епархии.

Балаян: Вы говорили о моменте призвания человека к сану. Как Вы сами поняли, что должны быть священником?

о. Нектарий: Лично мне в своей жизни трудно разграничить призвание к служению в сане и призвание к монашеству. Когда я был журналистом и ездил порой в достаточно неспокойные места, что так или иначе было сопряжено с риском для жизни, меня зачастую не покидал вопрос: ради чего я это делаю? Я искал такой ответ, который мог бы удовлетворить именно верующего человека. И, по большому счету, чувствовал, что сам с собой лукавлю, потому что в моей работе — с точки зрения, опять-таки, верующего человека — не было того, что оправдывало бы этот риск. Я однозначно понимал, что не готов предстать перед Богом, а это вполне могло произойти в результате той или иной командировки.

Моим духовником тогда был ныне покойный протоиерей Геннадий Огрызков. И вот он как-то раз мне сказал, как бы отвечая на мои мысли: «Ты ездишь, рискуешь жизнью, а ради чего это? Вот если бы ты стал священником и свою способность работать со словом обратил на служение Церкви, тогда было бы понятно, ради чего своими силами, здоровьем и, может быть, жизнью жертвовать…» Эти слова, безусловно, очень глубоко в мое сердце запали...

Мне было тогда всего девятнадцать лет, я работал в «Аргументах и фактах». Шел 1991 год — одна страна распалась, другая появилась. Мне как молодому журналисту приходилось наблюдать массу драматических эпизодов нашей новейшей истории. Один мой товарищ, тоже журналист, на тот момент человек даже не крещеный, подарил мне «Отечник» святителя Игнатия (Брянчанинова) какого-то зарубежного издания. Это стало для меня настоящим потрясением: я читал и понимал удивительно сильно и глубоко, что все, чем я занимаюсь, меркнет по сравнению с той жизнью, которую избрали для себя эти далекие от меня по времени и образу бытия отцы пустынники. И я читал, плакал, сердце мое буквально разрывалось от боли — но потом я вышел на работу, и постепенно это впечатление сгладилось, и раны затянулись.

А потом я в первый раз в жизни после нескольких командировок в Чечню поехал в Оптину пустынь. Прожил в монастыре несколько дней, и меня вдруг поразило то же самое чувство: самые будни монашеской жизни гораздо важнее, чем все, что делаем мы там, в миру. Мне до боли захотелось быть причастным к этой — самой главной — жизни. Казалось, что масса препятствий меня от нее отделяет, что мне их никак не преодолеть,— что та жизнь, которой я жил, не отпустит, а эта, в свою очередь, не впустит в себя. Наверное, желание монашества тогда по-настоящему в душе зародилось и потом то ослабевало, то усиливалось, пока, наконец, не вынудило разорвать все связи, которые на тот момент были, и избрать для себя именно этот образ жизни...

Дальше все обстояло удивительным образом. Из только что изданной тогда подробной книги о Николае Чудотворце я узнал, что есть такой итальянский город Бари и там находятся мощи святителя. Узнал и с чего-то решил, что надо мне обязательно туда съездить. Приехал в Италию, на какой-то небольшой курорт и вечером следующего же дня сел на поезд и отправился в Бари. Там нашел православного священника, это был архимандрит Марк (Давитти) — в то время «зарубежник», а теперь священник Русской православной церкви, он служит сейчас в Болонье. Он меня приютил, и я прожил несколько дней при нашем русском православном храме. Каждый день я ходил к мощам святителя Николая в его базилику и просил только об одном — чтобы Господь по его молитвам открыл мне путь к монашеству. Надо сказать, отдых у меня получился очень странный, потому что, живя там около двух недель, я главным образом молился, читал книги и готовился к исповеди за всю прожитую жизнь,— именно там, совершенно неожиданно, передо мной, как на неком полотне, стали разворачиваться все грехи, которые я в жизни совершил. И я понимаю, что это было по молитвам святителя Николая...

В то утро, когда я прилетел в Москву, моя дальнейшая судьба уже решилась. У меня было ощущение, что я попал на некий эскалатор и он меня везет. Мне оставалось стоять и смотреть, куда меня везут и как на мои молитвы Господь откликается.

Балаян: И жизнь — обычная, светская, журналистская — Вас быстро отпустила?

о. Нектарий: Я начал чувствовать, что просто не могу ею жить. Хотя у меня все было очень хорошо на тот момент. В свои 23–24 года я был обозревателем отдела национальных проблем в «Общей газете», получал приличную по тем временам зарплату. Дороги, которых я прежде искал, были для меня тогда открыты. Но все это начало терять свою привлекательность. И сожаления об оставленном не было никогда: ни в первые годы послушничества, ни позже. Первое ощущение, с которым я пришел в монастырь, в той или иной степени во мне осталось,— это было чувство, что хоть бы меня отсюда и палкой гнали, я ни за что не уйду. Сегодня, к сожалению, я не живу в монастыре, но то же самое чувство осталось по отношению к Церкви.