Алексей КОЛЕНСКИЙ

15.12.2016

В Академии Никиты Михалкова прошел мастер-класс хореографа Егора ДРУЖИНИНА. 

За окном тихий снежный вечер, а в танцклассе Театра Киноактера кипит жизнь — семьдесят девчат и ребят кружатся перед зеркалами, разминаются... Влетает педагог, представляет ассистентку — академическую выпускницу Кристину Дасарскую — и задает отрывок из своего хореографического спектакля по мотивам рассказа Эдуарда Кочергина «Ангелова кукла», показанного на подмостках летней Академии в 2014 году. 

Собравшиеся расставляют два десятка стульев в шахматном порядке. Слушатели и гости занимают места, мастер формулирует тему этюда: 

— Представьте, вы кого-то ждете. Тянутся недели, месяцы, годы... Это не абстрактный, а очень нужный человек — вот-вот он появится, и все в жизни вернется на круги своя. Вы спускаетесь из квартиры во двор, желая приблизить встречу, без которой не можете есть, пить, спать... Состоится она или нет? Каждый из вас мог бы сыграть это состояние на сцене, но нам нужно прожить его в движении, начиная с момента, когда в арке возникает силуэт или тень — невозможно разобрать чья. А может быть, это случайный прохожий? Итак!

Мастер дает команду на «и раз-и два-и три» — Кристина и ее коллеги принимаются раскачиваться из стороны в сторону, затем оглядываются назад, оборачиваются направо и налево, привстают с мест... Дружинин уточняет, поправляет, вскоре «двор перед аркой» занимают новые «маятники»: слушатели ведут движение от ступней, проживают телом, загораются и гаснут взоры, гости подхватывают. Упражнение нетрудное, важно лишь заключить его в ритмическую рамку из четырех плоскостей и «отпустить» на свет. 

— Стоп, стоп, — включается хореограф, — качаться не значит разваливаться, держите рисунок, накапливая в себе органическую эмоцию ожидания на «раз-и два-и три-и» чего-то большего, настоящего, необходимого! И вот мы физически устаем ждать, нам нужно хоть как-то убить время... Не бойтесь переиграть — все, что могли, вы уже отдали, а в конце наклоните голову к груди и в этот миг периферическим зрением уловите, как кто-то появившийся из арки приближается к вам.

Участники проявляют чуткость и смекалку — вскоре каждый выдает законченный пластический этюд, а по сути — внутренний монолог. Все тянутся, начинают дышать в ритме, словно сплетаясь с недостижимым объектом, но, споткнувшись о грань видимого и невидимого, застыв между многоточием и восклицательным аккордом, завершают «тур вальса». 

— Так, развиваясь и отталкиваясь между разными «да» и «нет», живет физический театр, — резюмирует Егор. — По сути, это гротеск, близкий к эстетике Великого немого. Современное кино работает преимущественно с мелкой моторикой и крупными планами. Зачем мы настаиваем на хореографии? Нужно дать зрителю ощущение чего-то важного, случившегося до и после репризы. Затем будет новый эпизод, но зал запомнит, как сильно вы кого-то ждете, — так мы включаем в спектакль ощущение нелинейного времени.

Студенты заворожены открывшейся перспективой: словно блеснувший в капле росы солнечный луч, этюд по мотивам городского романса оживил идею дружининской постановки. Учебный эксперимент «сделал» незабываемый вечер и сверкнул золотой монетой в копилке актерского мастерства.  

Отпустив эмоционально заряженный класс, Егор Дружинин ответил на вопросы «Культуры».

культура: Вы оговорились, что избегаете работать с танцующими актерами.
Дружинин: Нет, лишь с профессиональными танцовщиками, оценивающими себя со стороны. Таковы законы их ремесла: нужно понимать, где справляешься с собственным телом, а где не дотягиваешь — начиная с линии движения до выражения лица во «внутреннем зеркале». Но если драматический актер увидит себя глазами зала, он впадет в ступор.

культура: Тем не менее им необходим хореографический тренинг?  
Дружинин: Да. В наших театральных училищах преподают сценическое движение и классический танец. Первое — интересный, но явно недооцененный предмет, принимающий порой уродливые формы, и студенты его избегают. Беда в том, что педагоги меняют методику под себя. С одной стороны, это естественно, с другой выглядит иногда очень странно. Мастера забывают, зачем дают пластические этюды, и превращают упражнения на память физических действий в занятия по пантомиме. Иной студент перестает понимать, как пластика влияет на эмоцию, как откликаться на движение партнера, зато прекрасно показывает, как якобы умеет балансировать на канате или держать палочку на носу. А зачем? Пантомима — отдельный вид искусства. 

Школа классического танца также не гарантирует художественного результата.  Станок дисциплинирует, развивает физику, улучшает координацию, но очень зажимает, диктует, что можно и чего нельзя, учит отсекать все лишнее. А оно необходимо драматическому артисту как воздух. Думаю, каждый студент должен сам выбирать факультатив — классику, джаз или что-то другое... В любом случае требуется раскрыть возможности владения телом. Тот, кто это освоит, станет творчески богаче. Есть третий путь: в западных актерских школах преподается исключительно мастерство, а прикладные дисциплины — вокал, фехтование, сценическая речь — изучаются по желанию. 

культура: Назовите эталонную картину, где раскрывается природа пластического театра.
Дружинин: Идеального примера нет. Но есть прекрасный «Бал» Этторе Сколы, потрясающие комедии Пьера Этекса, умеющего достичь выразительности, не имеющей отношения к словам. В послевоенных неореалистических картинах Феллини, например «Дороге», а затем — «Амаркорде», завораживают актеры, которые, даже замолкая, остаются красноречивы и правдивы.

В любом фильме или спектакле должны быть четко определены правила игры и система координат. При этом условии и немые, казалось бы, архаичные ленты убедительны. Возьмем «Метрополис» Фрица Ланга. Его исполнителям присуща пластическая гипервыразительность: с первых кадров она вызывает иронию, затем умиляет, а спустя пять минут начинаешь сопереживать — обвинять, страдать, влюбляться, бороться с собой и обстоятельствами. Мы проецируем их образы на себя и становимся чуть-чуть персонажами ленты. Несмотря на гротескный язык, это настоящее чудо. 

культура: Есть ли у Вас замысел спектакля мечты и видите ли Вы сценическое будущее «Ангеловой куклы»?
Дружинин: Свой замысел пока храню в тайне, а к «Кукле» отношусь с трепетом — как и все академические участники постановки. Надеюсь, что-то двинется с мертвой точки и мы ее снова покажем. 

Интерес к пластическому театру сформировался уже давно и год от года растет. 

Для меня чем меньше слов, тем лучше. В речи всегда легче соврать или сфальшивить. Мне ближе клоунада, заставляющая не только хорошо двигаться, но играть, быть убедительным и открытым экспериментам. Я не стремлюсь удивить зрителя хореографическими открытиями, моя цель —  используя хороших актеров, выразить режиссерский замысел. 

культура: Между современными танцклассами и классическим балетом в России пролегла пропасть...
Дружинин: Конечно, пробел остается велик. У нас почти нет независимых профессиональных трупп, отсутствуют частные театры и школы, что и понятно — они не могут выживать за счет меценатов. И театральная публика бывает  чрезмерно консервативна, однако я убежден: экспериментальный хореографический коллектив нашел бы своих поклонников. Пока в столице работает лишь одна современная труппа — «Балет Москва», с успехом идут постановки Землянского и Холиной, но этого явно недостаточно.