Наш ласковый и нежный зверь

14.02.2014

книжный график и автор талисмана Олимпиады-80 Виктор ЧИЖИКОВ.

С чего начинался Мишка

Мой друг Владимир Перцов шел по улице, а навстречу ему один из секретарей Союза художников. Тот говорит: «Володь, твои ребята на месте? Тут объявили конкурс на олимпийский талисман. Может, соберетесь, детские художники, придумаете? А то нам сорок тысяч рисунков пришло, а выбрать нечего». К тому времени уже решили, что талисманом будет медведь — за него высказалось большинство телезрителей.

Мы и собрались у меня в мастерской — Володя Перцов, Женя Монин, Веня Лосин и я. Эти люди — мои друзья, талантливейшие художники. Например, Лосин — вообще уникальное явление. Если ехали в дом творчества, спрашивали: «Лосин будет? Да? А, ну тогда энциклопедию не буду брать!» Когда приезжали туда, начиналось паломничество: «Веничка, как рисуется выхухоль, и вообще — что это такое?» Тот отвечал: «Выхухоль относится к отряду грызунов, рисуется так… Но если тебе нужно в период линьки, то вот так…»

А Монин, например, был изумительным колористом. Я-то дальтоник. У меня все цвета надписаны. Знаю, что небо голубое и помню, где эта краска лежит...

В общем, в мастерской все нарисовали замечательных мишек. Неделю примерно сидели, а потом решили — хватит, работы столько, что не до медведей. Перцов сказал: «Давайте захвачу все наброски и отнесу в Олимпийский комитет». На следующий день моя жена идет с рынка с авоськами. Встречает Володю. Он ей и говорит, что выбрали мой рисунок. Одобрили образ, манеру стоять. В этом есть некая открытость — вот я такой, вообще-то добрый, но ни перед кем не пресмыкаюсь. В нем — чувство собственного достоинства. И надежда во взоре, перспектива. Бывают ведь и бесперспективные медведи... А у этого какой-то взгляд в будущее.

Рисунок утвердили в апреле 77-го и сказали, чтобы я сделал его в цвете и олимпийскую символику добавил. Первое получилось быстро, а вот со вторым — никак. Все не мог придумать, куда мне ее — символику — деть. Надевал какие-то кепки на медведя — но уши мешали... Мучился три месяца, все это время Мишка «безоружный» был. И вдруг в августе он мне снится с поясом. Я подскочил и зарисовал. Эта привычка во время работы в «Крокодиле» выработалась. Там надо было самому темы придумывать. Например, один говорит: ты дурак, а другой ему: сам такой! Во сне и приходили диалоги. Тут нужно встать и записать. А потом спи, сколько хочешь...

Народное творчество

В конце августа состоялась выставка всех медведей, заказанных профессионалам — не одни же мы рисовали. Не знаю, как других художников, но нас на нее не позвали. О событии я узнал из газет. Там, оказывается, побывал председатель Международного олимпийского комитета лорд Килланин. Ходил, смотрел, после остановился у моего рисунка и сказал: «Так вот же он! — и добавил: — Что еще у нас сегодня в программе?» Даже выставку до конца не досмотрел. Об этом мне потом рассказал корреспондент газеты «Воздушный транспорт».

Через месяц позвонили из Олимпийского комитета: «Виктор Александрович, поздравляем, Ваш медведь прошел ЦК партии». Я, конечно, посочувствовал зверю, потому что контроль этот — очень мощный... Из комитета добавляют: «Завтра даем рисунок в газетах». Говорю им: «Наверное, неплохо бы юридически решить судьбу медведя». Мне отвечают: «Да-да, в ближайшее время Вас пригласят».

Пригласили. Сидит человек с замечательной фамилией Любомиров. Спрашивает: «О чем Вы хотите поговорить с нами? Об авторских правах? Но ведь не Вы же автор!» Удивляюсь: «А кто же тогда?» Он, очаровательно улыбаясь, отвечает: «Советский народ. Это граждане на телепередаче высказались за медведя». Пытаюсь спорить: «Если Листов написал «Севастопольский вальс» по просьбе горожан, кто автор — композитор или севастопольцы?» Но никакие разумные доводы не действовали. Так ничем и закончился тот разговор.

Расстроенный, иду к Михаилу Васильевичу Куприянову — из Кукрыниксов, рассказываю. Он говорит: «Витя, у тебя в руках такая специальность, а мир столь прекрасен! Мой тебе совет — подписывай все, что протягивают, и беги оттуда скорее». Так и сделал. Мне дали договор, который таковым не являлся, потому как на нем печати не было. Там говорилось, что мне заплатят 1300 рублей за рисунок «Забавный медвежонок». Его даже талисманом не называли, хотя он уже был в олимпийском поясе. Якобы ничего не ведая, им сдали «Забавного медвежонка», а уж они, крепко подумав, сделали его символом Игр. Потом попросили подписать бумажку: «Я, Чижиков Виктор Александрович, причитающиеся мне гонорары прошу перечислять на счет оргкомитета до окончания Олимпиады»…

Когда прошли Игры, меня еще раз вызвали. Чтобы я снова расписался. На этот раз на документе, который начинался с оптимистической фразы: «Желая продолжить сотрудничество, оргкомитет Олимпиады-80 заключает соглашение...». Один из пунктов гласил, что отныне отчисления за образ «Забавного медвежонка» будут идти на счет В.А. Чижикова. Бумага опять была без печати.

С тех пор этих людей я не видел. Естественно, никаких поступлений не было. О дальнейшей судьбе медвежонка, на кого он запатентован — мне ничего не известно. Но проблема не только в авторских правах. Я не могу контролировать, как используется Мишка. Например, в Праге он рекламирует музей коммунизма. Стоит с автоматом Калашникова. У меня в мастерской здоровенный плакат висит — племянник из Чехии привез. Но куда кощунственнее мне кажется скульптура в Лужниках. Там Мишка на кого-то лапой замахнулся, а на груди у него медаль — то, чего я всеми силами пытался избежать, потому как все талисманы с наградами. Уже не говорю про деформацию тела — ни один профессионал не мог такого сделать.

Оригинального рисунка у меня тоже нет. Сдал его в оргкомитет и все. Как-то директор Третьяковской галереи Юрий Королев спросил — не возражаю ли, если рисунок будет храниться у них в музее. Я сказал, что сочту за честь. Они запросили оригинал у Олимпийского комитета, но оказалось — там никто понятия не имеет, где он... В России ли, нет ли — до сих пор не знаю.

Меня часто называют народным художником. Хотя это звание упорно не дают. Я уже столько анкет заполнил. Звонят: «Давайте срочно!» Пять лет назад, высунув язык, носился в жару. Два года назад... Надоело бегать.

Последняя встреча

Ходил на закрытие Олимпиады, когда Мишку отпускали в небо. Смотрю — а его ветром понесло в сторону Красной Пресни. Я еще сказал: «По-моему, он попер ко мне в мастерскую». Но медведь где-то погиб. Читал, будто бы на Воробьевых горах талисман снес палатку с пивом вместе с очередью.

Потом видел его на ВДНХ — в павильоне «Юный техник». Он был надут, стоял в углу во весь рост — благо потолки позволяли. Очутился я там совершенно случайно. У меня в коммуналке был маленький сосед — Юрка Сусаков. Его часто оставляли дома одного. Он ходил босой в ночной рубашке по этой огромной квартире и таскал за собой лошадку. Та деревянная была, гремела здорово. Мне его родители говорили: «Вить, если Юрка придет к тебе, не гони, может, поспит». Я ведь дома работал — рисовал.

И вот Юра иногда заходил ко мне, забирался на диван, требовал: «Итя, фу-фу!» То есть — дай закурить. Я тогда дымил. Отвечал ему: «Фиг тебе!» Но он не обижался. Лежал, смотрел в потолок, пока не засыпал. В общем, мальчика никто не воспитывал, я тоже не Макаренко, прямо скажем. А из него такой деятельный человек получился. Родителей в школу вызывали, и все время благодарили за сына — тот был круглым отличником.

Как-то его отец попросил меня сходить на ВДНХ, где выставили Юркину модель электростанции — работающую! А там в углу — Мишка стоит. Сошлись соседи.

Записала Тамара ЦЕРЕТЕЛИ