Как Ирод гусей-лебедей гонял

Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

23.02.2013

В анимационно-фольклорной «Горе самоцветов» — пополнение. Отныне в драгоценном собрании сказок народов России на четыре фильма больше. Все новые детища студии «Пилот» заявлены в конкурсе короткого метра в Суздале. Среди них и «Бессмертный» — дагестанская притча о бытии и небытии, снятая Михаилом АЛДАШИНЫМ. Режиссером одного из лучших образцов российской авторской анимации — элегического «Рождества», рассказанного на языке высокого наива.

культура: Почему именно дагестанская сказка? Вы сами ее выбрали или был предложен готовый сюжет?

Алдашин: Восемь лет назад, когда начинался проект «Гора самоцветов», было собрано огромное количество сказок. «Бессмертного» нашел Эдуард Назаров, а делать собирался мой товарищ, но не сложилось тогда. Это татская сказка. Таты — одна из кавказских народностей, очень своеобразная, гремучая смесь кровей. Полтора года назад мне опять предложили делать фильм, и снова всплыла эта легенда. Вообще-то я хотел снимать со своими студентами. Но пришлось делать самому. А что до сказок — на начальном этапе собрали какие только можно. Читали и отбирали Назаров, Татарский, Заколодяжный. Некоторых уже нет — жизнь оказалась не такой длинной, как проект. Вообще-то сегодня не принято говорить о смерти. А с детьми, мне кажется, вовсе не беседуют об этом.

культура: А нужно?

Алдашин: Думаю, да. Вот когда я был ребенком, сам пытался как-то разобраться. Может, мне и говорили что-то, но не запало. Сначала жизнь казалась огромной, а земной шар — бесконечным. Теперь приглядишься — подогретый солнцем шарик грязи в абсолютной пустоте. Что довольно мрачно и, кстати, пострашнее смерти будет. Так вот, в какой-то момент я просто узнал: жизнь конечна — ужасное ощущение...

культура: А чем Вас зацепила притча о «Бессмертном»? Ведь для волшебной сказки сюжет довольно распространенный — герой путешествует в тридесятое царство, затем возвращается домой.

Алдашин: Что значит — распространенный? Мне известны лишь две легенды, с похожим на «Бессмертного» сюжетом, — японская и египетская. Эта сказка обладает очень четкой и красивой структурой — как кристалл. У героя погибает друг. Тогда он решает больше не заводить смертных товарищей. И мать ему не нужна — ее ведь тоже не станет. Уходит искать вечную жизнь и спутников, которые никогда не умрут. Находит — в виде бессмертной женщины, и остается с ней, теряя счет времени. Но потом заскучает и вернется посмотреть на дом. По дороге встречает следы зверей, чью дружбу отверг. В сказке очень красиво, но все невозможно было показать в фильме: каждый раз целовал останки — перья соловья, череп оленя. Наконец, нашел могилу матери. И вот он — старый, немощный, ибо растерял волшебные яблоки, дарованные бессмертной женой, — просит Азраила забрать его душу. Архангел это и делает — максимально тактично, если можно так выразиться. Кино надо было сделать так, чтобы дети не рыдали, потому как смерти боятся. И не только они — взрослые тоже.

культура: Вы считаете это неправильным?

Алдашин: Скорее, бесполезным. Неминуемость не может, не должна быть страшной. В фильме задача стояла пройти между ерничаньем и чем-то жутким, или, не дай Бог, скучным. Найти интонацию. С одной стороны, он детский, с другой — про вещь серьезнее некуда. Есть сериалы, где люди все время умирают, но их трудно назвать картинами о смерти. Потому что не заставляют размышлять о ней. А тут уже на тридцатой секунде надо начинать думать (смеется). Вообще фильм интересно было делать — как раз из-за двоякости. Но многие вещи тяжело дались. Например, Саша Гусев специально писал музыку, и довольно «кроваво» — много переделывал. Изобразительно тоже все непросто. Нужно было создать ощущение, будто непонятно, где это происходит. То ли Восток, то ли Запад — такая компиляция культур. Шапка у героя вроде восточная, а дом жены — европейский. Да и она сама неизвестно откуда.

культура: Вполне себе восточная девушка.

Алдашин: Ну, значит, поехала в Европу и купила там дворец. С ней я тоже долго возился — не мог понять, какой характер. Потом решил, что, в общем-то, ей должно быть все безразлично — живет она веки вечные, мужикам счет потеряла, пришел — хорошо, нет — горевать не будет. Есть такой рассказ у Борхеса — «Бессмертный». Там люди теряют чувство жизни и просто существуют, как растения. Один упал, сломал ногу и провалялся в яме шестьдесят лет — а ему все равно, сколько там быть. Другой лежал под деревом в апатии, и у него на груди птицы свили гнездо, настолько ему параллельно было. Ничего хорошего в бессмертии нет. Не умирать — вовсе не значит не стареть и не терять остроту восприятия. Я это вижу по некоторым старикам. Но знаю и таких дам, которым под девяносто, а они каждый день по часу делают зарядку, пироги пекут и все им в радость. Кто-то сказал — жизнь нельзя удлинить, но можно ее расширить. Наполнить так, что она покажется вечной.

культура: «Про Ивана-дурака» у Вас основано на лубочных картинках, «Рождество» — во многом на апокрифах. Долго изучали материал, прежде чем приступить к «Бессмертному»?

Алдашин: На то, чтобы сидеть и дотошно исследовать, времени не было. В случае с лубком понятно, как делать. С «Бессмертным» сложнее было. Мне хотелось условности, декоративности, чтобы фильм по простоте и силе напоминал рисунки на древних коптских тканях. В результате вышло не совсем так, как задумывалось. Все равно получилась реальная среда, глубина, свет — а это я и так умею, интересно делать что-то новое. Пора переходить целиком на независимое кино, чтобы не гнаться за сроками.

культура: Ваш дипломный фильм — «Келе» — тоже был основан на сказке. Откуда такая любовь к жанру?

Алдашин: Сказка — вещь очень понятная. История — короткая и яркая. Сюжеты сказок веками перетекают из одной страны в другую, шмыгают по всему миру и давно не имеют национальной принадлежности. Но все равно жутко интересно, потому что у каждого народа приобретают свою окраску. Иногда причудливо смешиваются. Например, есть такая фольклорная история — почему дрожит осина. Тут получилась смесь сказки про гусей-лебедей с сюжетом из Евангелия — бегством в Египет. Войско Ирода гонится за Иосифом и Марией. Те — совсем как сказочные брат с сестрицей — подходят к осине: «Осина-осина, спрячь нас!» Дерево отвечает: «Нет, боюсь, меня срубят». Побежали дальше, попросились к ели, и она их укрыла. Бог это увидел и наказал осину — чтоб всю жизнь тряслась от страха. А ель наградил — теперь круглый год зеленая. Ну, самому же такое никогда не придумать!