Алексей КОЛЕНСКИЙ, Ялта

18.09.2013

культура: Какие впечатления подарила Ялта?
Гостюхин: Этот форум мне близок по духу — его участникам важно быть вместе. Без кавычек. Творческие вечера, мастер-классы, встречи со зрителями — жизнь бьет ключом. Увидел много картин. Самый значительный сериал — «Апофегей».

культура: Книга Юрия Полякова написана не вчера, почему материал оказался востребован именно сейчас?
Гостюхин: Ретро-картин пруд пруди. Большинство снято с позиции осуждения минувшего времени, лишь бы замазать прошлое черной краской. Авторы не понимают фактуру эпохи, людские судьбы. «Апофегей» — исключение, в нем нет плохих и хороших. Мне это близко. Фильм исторически точен, очень грамотно подобран актерский ансамбль.

культура: В России редко встретишь актера с сильной, убедительной, внятной гражданской позицией. В 70-х Вы отказались вступать в партию...
Гостюхин: Уперся — не стал коммунистом, как и комсомольцем не был.

культура: А почему?
Гостюхин: Чувствовал нестроение в стране, вялость руководства, отсутствие сильного лидера — ничто не позволяло надеяться на развитие. Все ждали: вот-вот должны куда-то двинуться, и приход Горбачева к власти многих обнадежил. Обманулись. В 90-м снимали «Ургу», с завистью смотрел на китайцев: за полгода командировки их страна молодела и росла прямо на глазах.

У нас энергию погасила пятая колонна, либералы «сбили прицел». Направить бы общие силы в русло созидания. На Тяньаньмэнь китайцы жестко пресекли смуту и двинулись вперед. Мы покатились в пропасть.

культура: В 1993 году, после письма 42-х деятелей культуры, приветствовавших расстрел Белого дома, Вы публично растоптали пластинку одного из подписантов — Булата Окуджавы.
Гостюхин: Он, как мне рассказывали, крестился перед смертью и в чем-то покаялся... Я все эти страшные годы активно участвовал в антиельцинском движении, симпатизировал Верховному Совету. Патриарху и властям мы адресовали письмо белорусской интеллигенции с призывом не допустить кровавой развязки. После расстрела парламента Окуджава дал интервью, переполненное диким восторгом: победа! А там убивали детей. Если бы гибли сторонники Ельцина, мне все равно было бы страшно... Затем Окуджава прибыл с гастролями в Минск, у филармонии его встречала тысячная толпа с фотографиями октябрьских жертв. А мимо нас на концерт шли «новые русские» — бывшие комсомольцы, кэгэбэшники, дети партийных чинуш, поделившие советскую собственность, — им под ноги я и бросил эту пластинку.

культура: Вы не стали ни диссидентом, ни коммунистом — характер, воспитание, вера?
Гостюхин: Я самостийный человек, стаю не принимаю, тусовок не люблю. Сам в себе.

культура: Вам Бог помогает?
Гостюхин: Когда тяжело. Собирает дух.

культура: Когда уверовали?
Гостюхин: В детстве тайно крестила нянька. Отец работал инструктором в свердловском обкоме партии, ему сильно досталось за это. Няньку выгнали. А мамина сестра, православная, приезжая в гости, всякий раз водила нас в ту же церковь. Ощущение благости запомнил на всю жизнь. Вне этих стен страна загнивала. Работал на оборонном заводе пять лет: две недели пахали дни и ночи, а две — били баклуши. Сильно раздражался: почему у нас так? Потом в Государственном институте театрального искусства имени Луначарского часто дискутировал с преподавателями партийных дисциплин. Срочную службу проходил в Таманской дивизии, как отличник боевой и политической подготовки получил высшую солдатскую награду — десять суток отпуска. А через неделю — 15 суток «губы» за политические выступления и организацию забастовки творческого коллектива. Комбат запрещал репетировать, рота отправила письма с жалобами в штаб дивизии и ЦК комсомола и, чтобы подтвердить серьезность намерений, отказалась давать выездной концерт.

Потом аукнулось — пять лет отпахал рабочим сцены в Театре Советской Армии. Как-то заболел артист, исполнявший роль старшины Бокарева в «Неизвестном солдате», и постановщик Борис Морозов настоял ввести меня в постановку. Сыграл, похвалили. Был уверен: возьмут в труппу. Ни хрена! Продолжал тягать мебель и декорации, иногда играл, что перепадало. Второй режиссер картины «Хождения по мукам» пригласила попробоваться на роль Красильникова. Сначала ничего не получалось, постановщик Василий Ордынский говорил: «Ты мне очень нравишься, но слишком хочешь играть, освободись от этого желания». Справился. Лариса Шепитько искала для «Сотникова» Василя Быкова неизвестные лица, кто-то посоветовал Гостюхина...

культура: Как Вы вошли в состояние «Восхождения»?
Гостюхин: Лариса собрала нас заранее, мы с Борей Плотниковым неделю бродили по Мурому, он — в шинели, я — в полушубке, много репетировали, говорили. Фильм снимался последовательно — в конце было ощущение абсолютного слияния с образом.

культура: Вы играли еще в двух картинах, ставших классикой,— в «Охоте на лис» и «Урге».
Гостюхин: С Абдрашитовым было непросто, он физик, системно мыслит. Лариса доверяла моему чутью, Вадим — нет. Лента снималась и сдавалась трудно. Кто такой Белов? Человек жил не тужил: работа, семья, машина, хобби. Вдруг внутри что-то сломалось, понял: душа должна страдать, волноваться, куда-то стремиться, кого-то жалеть.

культура: Можно сказать, «охотник на лис» прожил полжизни, не научившись любить?
Гостюхин: Очень хороший мужик, совестливый. Чувствует застой, теряет почву под ногами. Опасно, когда сострадание натыкается на непонимание — никому от Белова ничего не нужно. Это эмоциональная, чувственная, религиозная история.

культура: Любите «Дальнобойщиков»?
Гостюхин: Благодаря им вернулся в кинематограф. Народный сериал, снимался во времена, когда лозунг «пни ближнего, пробейся к деньгам» считался нормой. У нас наоборот — «подставь товарищу плечо!». Герои — обычные работяги, которых предостаточно в жизни, сходятся несмотря на разницу в возрасте — им легко и приятно трудиться и дружить. Но больше ценю работу в 24-серийном фильме «В лесах и на горах». Дилогия Мельникова (Печерского) сильно переработана, добавлена детективная интрига, мелодраматизм, но крупные характеры романа сохранены. Мой персонаж исповедует принцип «купеческое слово дороже векселя». Умный, цепкий, любящий семью мужик легко попадается на крючок авантюристов, потому что в душе ребенок. Это так по-русски. Интеллигенция, кинематографическая среда оценили картину. Полтора миллиона питерских телезрителей проголосовали за моего Потапа Чапурина на фестивале «Виват, кино России!».

культура: Вернемся к картинам-легендам в Вашей фильмографии. Что дала «Урга»?
Гостюхин: Есть космические вещи — море, тайга, степь — естественный, прекрасный, неодолимый простор. Там вспоминаешь о предках, о прошлом. Мы ощущали слияние космоса с природой, атмосферой и звуками первобытной степи. Ибрагимбеков написал либретто, десять страниц. Никита Михалков впервые работал без репетиций, импровизируя на ходу. Диалоги возникали спонтанно, из атмосферы. «Урга» — очень музыкальный фильм. Наша жизнь была переполнена светлой тоской. В Венеции зал полчаса аплодировал.

культура: И после «Урги» венецианский смотр взял курс на экспериментальное азиатское кино. Чем гордитесь сейчас?
Гостюхин: С белорусским вокальным квинтетом «Чистый голос» подготовил стихотворно-певческие концерты «Анна Снегина» и «На войне — как на войне». Гастроли проходят на ура. Мечтаю зарядить лермонтовский стихотворный цикл и «обручить» его с русским романсом. Очень дорожу сотрудничеством с Геннадием Полокой. «Око за око» — экранизация повести Бориса Лавренёва «Седьмой спутник» — одна из лучших его работ, мучительно снимавшаяся и вышедшая на экраны крохотным тиражом. Горькая, страшная картина, она заставляет себя пересматривать. В конце белые расстреливают красного мальчика с крестом на шее и царского генерала, принявшего сторону большевиков. Оба веруют в то же, во что и я.

культура: В святую Русь?
Гостюхин: В православный социализм. Только опираясь на религиозное сознание и социальную справедливость, может развиваться Россия. Либеральная модель, которую нам пытаются навязать, лишь корежит страну — картина Полоки и об этом тоже. Во время премьеры в «Художественном» ее встретили овациями. Мы стояли на балкончике, обычные зрители кричали из зала: «Спасибо!»