Анна ФРАНЦУЗОВА, Санкт-Петербург

05.09.2019

Лауреат премии «Золотая маска», народный артист России Николай Мартон еще по приглашению Леонида Вивьена пришел в Александринку. Тогда, в 1962-м, его встретили Симонов, Толубеев, Черкасов, Меркурьев, Бруно Фрейндлих. Став их идейным продолжателем, соединяя классическую актерскую школу с поисками новых форм, отстраненную холодность греческого театра и огонь русской драмы, Николай Сергеевич является сегодня настоящим старожилом петербургской сцены. Новый театральный сезон Мартон, отмечающий 10 сентября свой 85-й день рождения, открывает премьерой моноспектакля о Вертинском.

культура: Что, на Ваш взгляд, значит быть актером?
Мартон: Брать реванш над временем, ведь мы проживаем несколько жизней. Мной сыграно 150 ролей, не все они, конечно, вошли в меня слишком глубоко, но среди них есть несколько, над которыми я так трудился, столько пытался понять, читать, смотреть, чтобы вникнуть в героя, что можно сказать — прожил жизнь, которую рассказывал со сцены. «Планеты по кругу вращаются вечно, а ты не по кругу, ты прямо идешь», — актеры в каком-то смысле побеждают мысль Раймона Кено о скоротечности нашего бытия.

культура: Выходит, актеры — это мудрецы, которые сразу могут понять человека?
Мартон: Все не так просто, прожить несколько жизней и понимать людей — не прямолинейно связанные вещи. Но я их понимаю хорошо, поскольку стараюсь внимательно вглядываться в личности. Если люди и пространство утекают, как горсть песка с ладони, не успев соприкоснуться с тобой, то тебе и не следует быть актером. На сцене во всякой роли надо стать разным, и это решается не париком и накладным носом. Герой задает твои движения и манеру говорить: это — отражение мыслей и характера, то есть внутреннее, а не внешнее. Мышление персонажей Чехова, Горького и Достоевского — совершенно непохожее. И свободно путешествовать, легко переключаясь между характерами, удается только через открытость жизненного взора. Иначе откуда бы актеры брали свои краски?

культура: Наверное, найти палитру роли помогают еще и режиссеры.
Мартон: Да, сплав, режиссер плюс актер, — то необходимое, что рождает спектакль. В моей жизни случились четыре судьбоносные встречи, которые дали возможность говорить со зрителями о том, что мне важно и интересно. Владимир Воробьев, Валерий Фокин, Теодорос Терзопулос и Андрей Могучий раскрыли меня и подарили опыт работы в различных системах. Это люди с оригинальными взглядами на режиссуру и жизнь, но с ними я чувствую себя одинаково комфортно.

культура: Вы — представитель классической школы, а назвали фамилии мастеров, далеко ушедших от системы Станиславского. Как опишете их методы?
Мартон: Работы Владимира Воробьева, ученика Георгия Товстоногова, волна времени смыла — спектакли в нашем театре тогда не фиксировали на пленку. Он работал с палитрой характеров, каждая краска вносила свое значение в рассказываемую историю, постановки напоминали калейдоскоп. Валерий Фокин погружается глубоко в действующее лицо, берет его за центр и оттуда прочерчивает линии, он знает, как герой ведет себя каждую секунду. Для Андрея Могучего главное — пространство, в котором все существует; актерам кажется, будто они сами занимаются своим героем, но именно выстроенная режиссером среда приводит в нужную точку. Теодорос Терзопулос использует вертикальный вектор сверху вниз, творит по законам древнегреческой школы. Поэтому, отталкиваясь от смысла и пространства, поднимает зрителей и показывает историю сверху.

культура: У Вас есть моноспектакль «Монологи», напоминающий жемчужное ожерелье из классических образов.
Мартон: Он рождался в муках. Вместе с режиссером Полиной Неведомской мы около года выстраивали драматургию монологов, придумывали ходы, чтобы между характерами возникли незримые мостики. В результате получилась очень ритмичная история: медленно переходя между первыми героями, далее паузы практически пропадают, и я устремляюсь к финальному монологу Арбенина. Выходит довольно концентрированный разговор со зрителями о жизни и смерти. Это важная, беспокоящая любого тема, и в то же время нельзя говорить о ней через мораль, поэтому я предлагаю такую прогулку сквозь судьбы моих героев.

культура: 15 сентября состоится премьера Вашего моноспектакля «Вертинский. Русский Пьеро». О чем будете говорить со зрителями на этот раз?
Мартон: Впервые я услышал Александра Вертинского на виниловой пластинке, когда еще жил в Киеве. Запомнились его песни и ощущение необычной музыки. А в какой-то момент я начал читать его стихи. И, почувствовав, что понимаю великого артиста, задумался о спектакле. Процесс подхода к роли оказался длительным. Вертинский уверял, что просто «пишет песенки». Но для того чтобы их исполнить, нужно прожить — молодому человеку, даже очень талантливому, никогда не спеть эти песни, ибо они сложны не музыкально, а содержательно. Чтобы сочинения Вертинского зазвучали, надо прочувствовать то же, что и он. В свои годы, думаю, я достиг уровня, который позволяет мне говорить словами этого удивительного автора. Уверен, придет много молодежи: с помощью спектакля мне бы хотелось поговорить с ней о любви.  

культура: А что такое любовь?
Мартон: Тысячелетия человек существует в рамках культуры, но никто за это время не определил любовь точно и однозначно. Вроде бы она всегда в центре размышлений поэтов и философов, постоянно упоминается в Библии, но вместе с тем любовь — очень личное чувство, его границы невозможно очертить, о нем сложно рассказать другим.

Русский язык богат, и, когда я говорю о любви, уточню: речь идет о взаимном чувстве. Ведь человек может любить природу, но та никогда не ответит: только ты очаруешься красотой цветов, бездонностью неба и спокойствием моря, но сами стихии существуют по иным законам.

И отвечая прямо на вопрос: любовь — колоссальное счастье. Когда человек любим и любит, это объединяется в одно чувство, люди начинают дышать в унисон, смотреть на жизнь одними глазами, именно в этот момент они становятся счастливыми.

культура: Вместе с тем произведения искусства зачастую являются, как утверждают психологи, «замещением» неразделенного чувства...
Мартон: Это утрированное утверждение, хотя бы потому, что художник не обязательно транслирует собственные переживания. Не забывайте, жизнь и искусство существуют по разным законам. В жизни правильного выбора нет, есть лишь шаг и его последствия. А искусство, напротив, с нами беседует, предостерегает, наполняет мыслями, ведет от наития к сознательности. И в данном смысле счастливый рассказ, наверное, не очень привлекателен. Людям требуется уйти в минус, в историю с четко выраженным пиком страстей, чтобы потом вернуться в реальность и, воспользовавшись искусством, жить в счастье. Страдания больше задевают нервную систему, а встревоженность — основа диалога между писателями и читателями, режиссерами и зрителями.

культура: Зритель выходит из театра с впечатлением или с мнением?
Мартон: Мы, разумеется, даем залу ключи, показываем точки невозврата, подсказываем, где плохо и хорошо, какой путь является верным. Сам спектакль непременно отложится в подсознании каждого зрителя. Но, скорее, как подтверждение его взглядам. В целом все остаются при своем мнении. То есть театр — место, где поднимается актуальная тема, расширяется крупным планом проблема, над которой стоит подумать. Но перевоспитать человека нельзя, он живет и думает в характерном для себя измерении.

культура: Важнейшая составляющая Вашей актерской жизни, помимо театра, — литературно-музыкальные вечера в Петербургской капелле...
Мартон: Я дружен с художественным руководителем капеллы Владиславом Чернушенко более тридцати лет. Творческий контакт с ним мне очень дорог. Не знал по-настоящему, что такое музыка, до этой встречи. За годы сотрудничества у нас появилось примерно восемь совместных проектов, в текущем сезоне можно услышать два: «Моцарт и Сальери» и «Царь Иудейский». На наших вечерах Чернушенко соединяет музыку и игру драматических артистов, вплетает поэзию в звук, создает тандем из искусств, которые достаточно сложно соединить в монолит. У него получается.

культура: Хотелось бы вспомнить и один из самых известных кинофильмов, где Вы сыграли, — «Женя, Женечка и «катюша».
Мартон: Картина снималась на «Ленфильме». Помню, группу немецких солдат (а я был у них офицером) загримировали и повели в павильон. Проходя мимо курилки, мы поравнялись с человеком в советской форме. Помощница режиссера, видимо, немного растерялась и выпалила: «Олег Иванович, познакомьтесь, это немцы», — так я познакомился с Олегом Далем. Потом был еще один совместный съемочный день за городом в Юкках. Мы расположились в поле, вокруг стояла настоящая русская зима, мороз и солнце, оператор очень долго настраивал свет, и нам пришлось ждать. Нас тепло одели и дали матрасы: мы лежали и разговаривали. Даль рассказывал о том, что собирается оставить «Современник» и переехать в Ленинград, спрашивал про обстановку в Пушкинском театре... Я тогда недавно снялся в фильме «Два брата», и мы тут же выяснили, что Михаил Лермонтов — у обоих любимый поэт. Даль начал декламировать «Умирающего гладиатора», я подхватил.

Вообще, в советское время кинематограф, пожалуй, служил территорией колоссальных возможностей для актера. И я говорю не только про авторское кино, были замечательные комедии, детективы, где даже маленькая роль поражала искусностью мысли сценариста. Ты мог играть эпизод, но при этом раскрывался в новой для себя грани. Сейчас театр стал больше, чем кино. И театральных актеров узнают на улицах.

культура: Вам исполняется 85. Как сохраняете форму?
Мартон: Так и меня тоже узнают! На днях шел по Английскому проспекту, и ко мне несколько раз подходили приятные, вежливые люди, настоящие петербуржцы, желали здоровья, благодарили. Как же это важно, что им интересно то, что я делаю! Такие встречи, обратная связь со зрителями — энергия, которая поднимает на новую волну желание жить, ты чувствуешь, что своими работами бьешь в десятку и что еще есть потенциал. Конечно, важная составляющая в борьбе за тонус — не выпадать из процесса. Бывает, есть перерыв в театре и нет каких-то иных активностей, но тогда надо выбрать героя, поработать над ним, может быть, тебе и не удастся его никогда сыграть, но это не бесполезно, это держит в форме, подогревает жизненную силу. И часто так рождаются идеи творческих проектов.

Я прожил 85 лет, а ощущение, что приблизительно 50, и нахожу, что мне по-прежнему все интересно, мне любопытно. Рядом — любимая женщина, жена Наталья Ивановна, это очень вдохновляет. А чтобы жить, ты должен быть здоров, значит, надо собой заниматься. Вообще, я лентяй, люблю поваляться, но стараюсь не пропускать тренировки по плаванию три раза в неделю. Много лет назад друг приучил меня гулять, и с тех пор моя ежедневная дистанция — пять километров.