Татьяна УЛАНОВА

15.11.2012

На площади возле Омского Северного драмтеатра в городе Тара торжественно открыли памятник великому актеру Михаилу Ульянову. 20 ноября ему исполнилось бы 85 лет.

Инициатива установки монумента и создания музея была народной — в магазинах и на частных предприятиях стояли пластиковые ящички с надписью «На памятник нашему земляку — Михаилу Ульянову». Выполнил проект московский скульптор Андрей Балашов.

Монтировать памятник начали еще в сентябре, чтобы успеть до холодов подготовить фундамент. Привезли из Петербурга восьмитонную гранитную плиту, установили четырехметровую фигуру из бронзы. И вот, выбравшись наконец-то на родину, Михаил Ульянов присел на деревянную скамеечку у театра…

По правде сказать, родился актер в селе Бергамак в семье председателя колхоза Александра Андреевича и домохозяйки Елизаветы Михайловны. Но школьные годы провел в городе Тара, его считал малой родиной. И не раз говорил близким: «Я всегда хочу в Тару».

Сегодня имя актера носят часть улицы 5-й Армии, где стоит родительский дом — некрашеный сруб с бело-зелеными резными наличниками, центральная библиотека Муромцевского района и открытый в Таре десять лет назад Омский государственный Северный драмтеатр.

В 2002-м в Таре началось восстановление Спасского собора, пострадавшего в советское время. Незадолго до смерти Михаил Ульянов передал все свои сбережения и пожертвования знакомых — почти 2 миллиона рублей — на возрождение уникальной церкви. А теперь местные жители собирают деньги и экспонаты для музея Ульянова в городе его детства.

Сам Михаил Александрович писал в одной из книг: «В глубине Западной Сибири, на крутом берегу Иртыша стоит небольшой деревянный городок Тара… В городке было много церквей, белых, с зелеными куполами. И когда мы, следопыты малые, уходили далеко в луговую сторону, к Иртышу, то издалека на высоком берегу видели очень красивый город с белыми, как головы сахара, церквами…

Зимой сугробы поднимались выше заборов, и не было ничего лучше утром, идя в школу, прицепиться к розвальням едущего за сеном обоза… А после школы — на лыжи и по горкам, которых много у реки Аркарки. И опять игра в колдуны, в казаки-разбойники. С лихими погонями с горы на гору, с отчаянными спусками.

А летом, отмахиваясь от комаров, сидишь на этой же Аркарке с самодельной удочкой, упрямо надеясь поймать на уху. Иногда мы еще уходили на болота ловить гольянов — маленькую вкусную рыбку»…

С той самой поры началась дружба учеников тарской средней школы № 2 Миши Ульянова и Майка Хворова, которую они пронесли через всю жизнь. К сожалению, в советское время, вспоминая о товарище, Михаил Ульянов мог написать только строчку: «...ныне — один из крупных военных инженеров». Долгие годы Майк Иванович трудился в области противоракетной обороны. Недавно, в 84 года, вышел на пенсию, но по-прежнему ходит на службу, чтобы довести до ума новый, изобретенный им прибор, и еще увидеть его в действии. «Культуре» удалось встретиться с доктором технических наук, лауреатом Государственной премии Майком Хворовым.

Хворов: С Мишей мы учились вместе с четвертого класса, когда его отца перевели на работу в Тару. После вашего звонка я два дня мучительно искал фотографию, на которой мы с Ульяновым и еще одним другом полуголые лежим на берегу Иртыша. Так и не нашел. Другие, к сожалению, потемнели от времени, на некоторых даже не видно лиц… Поначалу Миша ничем особенным среди однокашников не выделялся. Жили тогда все примерно одинаково, в деревянных домах. Учился он средне, любил похулиганить. Вот смотрите, на снимке Миша с вилкой и ножом — «режет» щенка. А рядом его сестры: младшая, родная — Маргарита и двоюродная. Пижонил, конечно. Или, как сейчас сказали бы, прикалывался. Парень он был крепкий, здоровяк. Мы ходили в походы, купались в Иртыше, плавали по реке на лодке. Позже, учась в университете, я полюбил горы, всерьез занялся альпинизмом, даже на «пятерку» ходил — на 5000 метров. Миша мою страсть не разделял — его уже увлек театр.

культура: Хотя в детстве он не мечтал быть актером.

Хворов: Я тоже не хотел быть физиком. Но наши учителя так повлияли на нас, что мы стали теми, кем стали. Я, например, всегда сидел на задней парте. Но во время войны приехал эвакуированный из Ленинграда Рудольф Иванович Руоколайнен, преподаватель общей физики, тут же пересадил меня на первую парту и сделал своим ассистентом. Я приходил на урок пораньше, готовил приборы, помогал ему что-то показывать. И так полюбил этот предмет, что связал с физикой свою жизнь. А Мишу сделала актером талантливая женщина литературовед. Она приносила запрещенные книжки, ставила по ним спектакли. Миша блистал по литературе, играл в школьном театре. В «Борисе Годунове» мы даже участвовали вместе. Он исполнял роль отца Варлаама, я — отца Мисаила. Помню, когда на сцену вышли приставы, я, как положено, со страху залез под стол. И зрители почему-то хлопали мне, а не Мише. Потом я уже редко участвовал в постановках. Михал Саныч, напротив, полюбил это дело. И даже бегал в соседнее со школой здание, где разместились эвакуированные с Украины артисты, играл в спектаклях. Вот тогда он, конечно, стал настоящим героем. Девчонки увивались за ним. Влюблялись поголовно. Есть фотография — Миша, довольный, стоит с двумя одноклассницами. Впечатление он тогда уже умел производить. Но держал себя строго, пристойно.

Незадолго до окончания 9 класса нас призвали на сборы. Шел 44-й год, было ясно, что война заканчивается. Поэтому на сборах сказали: кто хочет учиться — сделайте шаг вперед. Мы с Мишей, конечно, выдвинулись. Тем же летом на пароходе отправились в Омск. Я — в политехнический. Он — в театральную студию. Я опоздал, меня не приняли; вернувшись в Тару, единственный в городе с золотой медалью окончил школу. Миша же остался в Омске, в студии, а когда поступил в московское училище при театре Вахтангова, уговорил и меня ехать в столицу. Мне повезло — с золотой медалью в МГУ приняли без экзаменов.

культура: Не все с честью проходят испытание славой. У Ульянова она была — дай Бог каждому актеру. Изменился ли он?

Хворов: Не замечал. Мы были близки долгие годы, ездили друг к другу в гости. Миша первое время жил при театре — в одной комнатке с товарищем, я обитал в общежитии. Молодой, красивый, он любил девочек, знакомил меня со своими пассиями. Но была у него беда, о которой все знают… Однажды мы практически в одно и то же время сломали левую ногу. Только я пижонил ради Юльки Морозовой, в которую был влюблен — стал показывать ей стойку на брусьях и соскок. И был счастлив, когда она потом ходила ко мне в больницу. А Миша пьяный ехал домой и спрыгнул с трамвая раньше, чем тот успел остановиться. Пассажиры закричали… Вылечившись, мы снова увиделись. И я по-прежнему присутствовал на всех его вечеринках.

культура: А в Таре вместе бывали, с одноклассниками встречались?

Хворов: Я нечасто ездил. Хотя один свой визит в школу, кажется, в 80-х, помню хорошо. Миша тоже тогда прилетел в Тару, но пути наши разошлись. В газете писали, что земля задрожала под ногами Ульянова, когда город с почестями встречал его в аэропорту. А я с сестрой Люсенькой приплыл на лодке из Омска. Сошел на берег и удивился: никто не встречает.

Кстати, в школе у меня был еще один друг, года на два старше, — Колька Иванюк. Помню, у эвакуированных — кажется, литовцев, мы выменяли пистолет, и он подговорил украсть у моего папы патронташ. Узнав об этом, отец выпорол меня. Это была уже вторая порка — первую я получил за то, что ругался матом. С тех пор не ворую, не матерюсь. И, к слову, вообще не пью. Так вот, когда Колька без одной ноги вернулся с войны и приехал ко мне в Москву, я повез его к Ульянову. И, представляя одного друга другому, сказал: «Это тот самый Колька Иванюк, который учил меня воровать». Он страшно обиделся, что я выставил его перед Ульяновым в таком свете…

культура: Все знают, что Михаил Александрович помогал не только коллегам, но и малознакомым людям решать насущные проблемы. Вы о чем-нибудь просили его?

Хворов: Никогда. Достаточно того, что он меня не забывал. А я всегда буду помнить, как он приехал на похороны нашей дочки Кати, которая в шесть лет умерла от рака, а потом посадил мою жену Дину в машину и часа два или три катал по Москве. Показывал интереснейшие, но непопулярные, безлюдные места. Пытаясь хоть как-то помочь горю.

культура: Даже в этой ситуации Вы не обратились к другу, когда, может быть, еще были шансы спасти дочь?

Хворов: Мы имели максимум из возможного. Нам помогали люди из депутатского корпуса, тогдашний министр иностранных дел Громыко. Петр Леонидович Капица устроил доставку из США лекарств, которые не имел права ввезти в Союз даже Красный крест. А получив их, мы испытали ужас, потому что не знали, где взять огромную сумму, чтобы расплатиться. Препараты помогли — это было чудо. Но все равно ничего сделать было нельзя… Когда младшая дочь Анастасия подросла, она поклялась, что изобретет лекарство от рака. И, став молекулярным биологом, всерьез занялась этим вопросом. Сейчас возглавляет фирму в Америке. После ее отъезда мы взяли под опеку 12-летнюю девочку из северодвинского детдома, над которым вот уже 16 лет шефствует моя супруга-волонтер Диана Георгиевна. Михал Саныч знал, что на все каникулы она привозит ребят в Москву, и каждый раз выделял по 20 билетов в свой театр, контролируя лично, чтобы это были не худшие места. Никогда не отказывал. Ничего не забывал. Все делал четко, вовремя. Достаточно было одного звонка.

культура: Сами Вы в Вахтанговском наверняка бывали не раз?

Хворов: Бывал. И всех дочек к «дяде Мише» водил. Чтобы наставил на путь истинный. Помню, старшая Надя решила стать вагоновожатой. Причем серьезно, без шуток. Что делать? Звоню Ульянову: «Знаешь, моя Надька сошла с ума. Надо прочистить ей мозги. Требуется твое вмешательство». Поставлена задача — выделено время. Напутствие получила и Анастасия, и старшая внучка Анечка. С каждой он говорил тет-а-тет в своем кабинете. На работе или дома. Ульянов — великий. Он над нами. А что папа, хоть и лауреат Госпремии? Доктор наук, физик — это детей не впечатляет. То ли дело — известный актер!.. А уж каким сумасшедшим отцом был он сам — это просто не передать! Кормящий папа! Наши друзья-врачи, лечившие мишину дочку, не переставали удивляться: Михал Саныч всегда сам возил ее к докторам. Даже спустя многие годы, когда я навещал его в ЦКБ, он не мог спокойно поговорить — все время хватался за телефон: «Как ты, доченька?.. приехала?.. машина тебя встретила?..»

Миша играл важную роль в моей жизни. К сожалению, в последнее время мы виделись нечасто, он уже плохо себя чувствовал. Помню его юбилей в ресторане. 75-летие. Все пили, пели, веселились. А Миша стоял около двери и грустно на всех смотрел...