Петр ВЛАСОВ

02.05.2023

Материал опубликован в №4 газеты "Культура" за 2023 год

На улице весна, солнце и первые листья — а на душе у многих тревожно. Ждем обещанного из всех утюгов «украинского контрнаступления», целью которого объявлены не только недавние регионы Украины, но и полуостров Крым. Вроде и звучит смешно, гротескно — «Украина наступает на Россию», но вслед за тем сразу вспоминается, как точно так же прошлым летом западные СМИ разогревали публику сообщениями о грядущем украинском наступлении, а потом российским войскам пришлось оставить Харьковскую область и Херсон. Да, сегодняшняя реальность такова, что Украина, чье реальное население в пять раз меньше нашего, у которой нулевая промышленность и ничтожные по сравнению с нашими природные ресурсы, способна наступать на Россию.

Можно, конечно, измыслить множество благозвучных доводов, почему дела обстоят именно таким неожиданным образом, рассуждая об особой «стратегии» или «хитрых планах», но базовая, главная причина очевидна — наша страна, пережившая за тысячелетнюю историю множество взлетов и падений, находится отнюдь не на «пике формы». И хотя все мы вынесли из школьных учебников ощущение о России как о чем-то огромном, могущественном, способном решать любые задачи, такое состояние вовсе не является некоей константой, существующей самой по себе. В истории обнаруживается множество моментов, когда мы по тем или иным причинам оказывались не готовы к внешним вызовам. Нас спасала только вера в собственную правоту, дающая ту самую «русскую выносливость», и способность коллективно перестроиться для решения поставленной задачи. Лишь по итогам этой вынужденной трансформации Россия каждый раз выходила на тот самый «великий» уровень.

Думаю, не открою вам ничего нового, но тем не менее остановлюсь на нескольких известных исторических примерах, что наглядно демонстрируют этот переход от слабости к силе. Начнем с монгольского нашествия XIII века, которое, в силу разрозненности русских земель, привело к военному поражению с самыми катастрофическими последствиями. Погибла или попала в рабство половина населения, исчезли 4/5 всех городов (около 1200). Казалось бы, историческая перспектива для русского человека зарублена раз и навсегда. Татаро-монгольское иго, продолжавшееся два с половиной столетия, по идее должно было растворить в себе остатки русской цивилизации. Но случилось удивительное: чужое владычество, напротив, оказалось раздражителем, не позволившим умереть национальному сознанию. Более того, осознав из-за смертельной угрозы ценность всего русского, оно возродилось уже без прежней местечковости, с целью создания большого общерусского государства. Уже с XIV века начинаются процессы объединения Руси, которые в правление «собирателя земель русских» Ивана III привели к появлению новой самостоятельной страны на карте Европы.

Смута начала XVII века во многом стала порождением не отстроенной системы управления, отсутствия, как сейчас сказали бы, «общественного консенсуса» между различными сословиями. Смута была не только войной с внешним врагом — по сути, она стала гражданской войной, не зря ей сопутствовал небывалый разгул, опять же в сегодняшних терминах, бандитизма. Потому Земский собор 1613 года не просто избрал новую династию — он означал «общественный договор», самый первый в истории русского государства. По его итогам оно существенно укрепилось и получило новую жесткую «скрепу» — династию Романовых, которая правила три последующих века. Заметим, что, несмотря на обилие дворцовых переворотов и зачастую весьма сомнительные права наследников на престол, сама власть Романовых не подвергается сомнению.

Отечественная война 1812 года наглядно показала, что галлицизированный, оторванный от народа правящий класс не имеет прочной основы в собственной стране и, что еще важнее, не способен серьезно использовать ее потенциал. Можно спорить, насколько справедлива советская версия о том, что именно «дубина народной войны» пришибла мечтавшего о мировом господстве Бонапарта, но разворот дворянства к собственному языку и культуре вследствие войны с французами, вне сомнения, привел Россию к тому расцвету, которого она достигла к концу XIX столетия (напомним, только численность населения за 100 лет выросла в четыре раза, с 40 до 170 миллионов человек). Интересно, что нечто схожее происходит и в Великую Отечественную войну — власть отказывается от абстрактной политэкономии, на которой изначально хотела построить весь жизненный уклад, и обращается уже к национальному, к русской культуре и истории, что было гораздо более сильным мотиватором для борьбы с могущественным врагом.

Интересно, что эти трагичные, вне всякого сомнения, страницы нашей истории можно рассматривать и под другим углом. Каждый внешний вызов, вернее, ответ на него — это возможность устранить проблему, которую ты не способен решить в обычной ситуации, но тем не менее решить ее обязательно надо, так как она мешает тебе выйти на новый, более высокий уровень. Скорее всего, без нашествия монголов русские земли не объединились бы в единое огромное государство. Именно ужас смуты и интервенции заставил бояр, когда-то готовых перерезать друг друга в борьбе за власть, пойти на консенсус. Победа над французами помогла правящему классу России отказаться от ощущения вторичности всего русского. Столкновение с Германией позволило Советскому Союзу уйти от революционной горячки первых десятилетий и создать вполне конкурентоспособную до определенного момента модель мировой сверхдержавы.

Возникает вопрос: в чем же смысл сегодняшних испытаний, от чего история подталкивает уйти — и, напротив, куда заставляет двигаться? На мой взгляд, главный, притом верно убивающий нас изъян построенного в России за последние 30 лет общества — это предельная, гипертрофированная экономизация всей нашей жизни. Жажда денег и торопливого, жадного потребления — вот та ось, вокруг которой, несмотря на бесконечные высокие слова власть имущих, до последнего времени вращалось все в стране. Пропитывая собой систему государственного управления, культуру, человеческие отношения, эта жажда, как яд, убивает все вокруг, потому как подменяет сложный комплекс обязательств, скрепляющих общество вместе, одной вроде бы простой и понятной мотивацией. Но это, во-первых, работает далеко не всегда — как показала нынешняя ситуация, даже высокий уровень финансовой компенсации не является для многих достаточным, чтобы идти умирать за страну, в которой они родились и выросли, притом никакой другой мотивации у них не наблюдается. А во-вторых, жажда личного обогащения — вектор силы, работающий, как правило, на одного, более того, сильно затрудняющий общее движение вперед. Чиновник думает не об общественном благе, а о том, как покрасивее «распилить бюджет» с участием собственной фирмочки. Режиссер не мечтает создать шедевр национальной культуры — он хочет произвести нечто, что «схавает пипл» (и это в лучшем случае, часто просто тоже «освоить» полученные от государства деньги, а на оставшееся слепить что-то на коленке). Бизнесмен, особенно покрупнее, всеми правдами и неправдами вывозит полученную прибыль на Запад, скупает там виллы и пентхаусы вместо того, чтобы вкладывать ее здесь, улучшая жизнь собственных сограждан.

Рыночно-экономическое понимание жизни, внушенное либерализмом, для нас в чем-то даже хуже марксистской идеологии, на основании которой когда-то тоже пытались устроить всю жизнь в России. Оно разрушает нашу общность, потому лишает возможности понимать общие интересы и, соответственно, коллективно действовать. Осознать это в обычной, мирной ситуации, да еще за блеском череды пресловутых «симулякров» было непросто. СВО без прикрас показала реальную цену того, как мы жили. Чтобы победить, мы должны измениться — но эта трансформация нужна нам для того, чтобы идти вперед.