Можно сказать, что навалившийся на мир мор стал для человечества, в первую очередь для нас, изнеженной благополучием «развитой» его части, своего рода экскурсией в собственную, человечества, историю.

Пандемия сама по себе оказалась, безусловно, непредвиденным явлением, но ни в коем случае не породила ни одного непредвиденного эффекта. Все, что происходило весной 2020 года в России, в Лондоне, на Среднем Западе США или в Риме, десятки и сотни раз происходило и закреплено для нас, как инклюз в янтаре, в классических произведениях.

Нет ни одного аспекта современной чрезвычайности, который ранее не наблюдался бы и не был бы описан. Бродя по медиасети и наблюдая из окна своих мониторов Нью-Йорк или Москву, Мумбаи или Париж, мы видим пазл из того, что давно читали и смотрели в кино. Вот кусочек Уэллса и «Войны миров». Вот немного Толстого и «Войны и мира». Вот другой Толстой и «Хождение по мукам», а вот Стивен Содерберг и его «Заражение» (фильм, прошедший без особого успеха по экранам и девять лет никому не нужный, в марте 2020-го взял штурмом топы всех торрентов — его начали смотреть то ли как производственный реализм, то ли как документалку и руководство к действию).
Крах надежд и благополучий, массовые примеры паники и героизма, преступной беззаботности и заслуживающей уважения сознательности, долга и низости, расторопности и упорного нежелания признавать изменившуюся реальность — все это вышло из старых книг, отклеилось от винтажных кинопленок и теперь вошло в нашу жизнь. Разумеется, беда оказалась — во всяком случае, на тот момент, когда я пишу эти строки, то есть середину апреля — сильно смягченным и невинным вариантом перечисленных произведений. Массовая паника, голод и нищета существуют пока почти исключительно в виртуальном пространстве, ставшем в последние годы обычным отстойником для революций и массированных манифестаций. Однако эта виртуальность смягчила, но не устранила полностью темы, поднятые ранее «литературой катастроф» и эпическими фильмами-катастрофами.

Одним из расхожих образов последних является условный паренек-со-скрипкой, олицетворяющий творческое сословие, оказавшееся самым невостребованным посреди крупномасштабной беды. Сравнивая этот архетипический образ с практическими его воплощениями, можно отметить как поверхностные различия, так и глубинную тождественность.

В некотором смысле реакция мировой прослойки культурмонгеров (и их российского филиала, повторяющего мировые тренды с небольшой задержкой) прошла классические этапы Кюблер-Росс: отрицание (нет никакого вируса), гнев и раздражение отмененными турами (концертами, спектаклями, корпоративами), торг (неужели обязательно такие жесткие меры принимать?) и, наконец, принятие затворничества.
Впрочем, в затворничестве тоже не все представители творческой элиты сумели сразу сориентироваться — довольно большая часть ее, включая самую заметную, популярных актеров и музыкантов, поначалу решила, что самоизоляция есть просто еще одна площадка для демонстрации своего статусного потребления. На экранах смартфонов в соцсетях замелькали обширные дворики, где замкнутые, как птицы в клетках, звезды раскатывали на гольфкарах, ютились в шезлонгах на берегах бассейнов и принимали коктейли с поднесенных подносов.

Эффект оказался не совсем тот, на который, видимо, артисты рассчитывали, поскольку они не учли специфики изменившихся обстоятельств. В обычной жизни демонстрация статусного потребления позволяет аудитории, помимо зависти, рассматривать поведение звезды также как некую модель, к воспроизведению которой можно и должно стремиться. Однако в ситуации ЧП, массовой мгновенной безработицы и безденежья, смятения и ощущения, что не то что будущее отдаляется, но и основы настоящего уплывают из-под ног, помноженные к тому же на вынужденную изоляцию отнюдь не в загородном поместье, а в буквальных четырех стенах, восприятие чужой роскоши резко меняется. Американская певица и актриса Дженнифер Лопес, получившая от почитателей массовые признания, что они хотели бы видеть ее казнь, стала лишь одним из самых ярких, но далеко не единственным примером.

Что касается России, то первоначальная реакция отечественных звезд (которые, как известно, для государства деятели культуры, а между собой просто шоубиз) повторила реакцию шоубиза оригинального, американского. Позже, сориентировавшись на то, что демонстрировать свои карикатурные «маски от луивюттона» нельзя, а надо демонстрировать гражданственность, наиболее заточенная под гражданственность часть шоубиза (с явным перевесом в элитную политическую фронду) скооперировалась и даже записала песню, посвященную подвигу врачей и призванную их морально поддержать. В принципе, подобный шаг выглядел бы более чем достойно, если бы опять немного не запоздал. Более того, сами врачи сейчас довольно нелестно отзываются о разнообразных «флешмобах в поддержку врачей», испытывающих реальный стресс и материальную нужду.

Таким образом, в сухом остатке оказалось, что лучшее, что может сделать творческое сословие (оно же шоубиз, оно же деятели культуры) в период общенационального кризиса и затворничества, — это начать дарить гражданам то, что оно в течение многих лет продавало им прямо или опосредованно. В этом смысле «концерты при пустых залах» из крупнейших театров и от классических мастеров с одной стороны и онлайн-концерты условного Little Big с другой — выглядят, при совершенно различном контентном наполнении, сравнимыми гражданскими поступками. Ибо они выполнили одинаково почетную функцию развлечения и утешения зрителя и, если уж на то пошло, удержания его дома и возможного спасения его жизни.
У происходящего сейчас есть еще один аспект. Дело в том, что по своему воздействию на состояние культуры нынешняя пандемия может быть сравнена, как это ни кощунственно прозвучит, с Первой мировой войной.

Разумеется, количество жертв коронавируса (менее 200 тысяч человек по всей планете на тот момент, когда я это пишу) даже при самом мрачном развитии событий вряд ли сравнится с двадцатью миллионами погибших в Великой войне и, скорее всего, будет уступать ему по меньшей мере на порядок.

Общим между двумя событиями является то, что Первая мировая война обрушилась на сотни миллионов мирных, привыкших к благополучию европейцев и разом обесценила их ценности, девальвировала их прежние страхи, восхищение, устремления и пр., а также резко расширила их жизненный кругозор — путем вовлечения в глубоко калечащий, опасный и экстремальный опыт. И заодно девальвировала довоенный «язык описания реальности» — то есть культуру.

Говоря просто, то, чем привыкли пугать, поражать, фраппировать, скандализировать, восхищать и возмущать свою целевую аудиторию мастера, к примеру, российского Серебряного века, оказалось незначительной мелочью по сравнению с тем, что этой целевой аудитории в годы Великой войны довелось реально перенести, понять, пронаблюдать и даже сделать собственными руками.

Серебряный век убило не только исчезновение собственно российского государства, в котором он цвел как некая культура вируса (или цветок) в чашке Петри (или оранжерее). Его уничтожило и то, что многие мастера имманентных мандрагор, мелких бесов, закрывания бледных ног и ананасов в шампанском просто не смогли ни выучить язык изменившейся реальности с ее глубоко изменившимися целями и ценностями, ни придумать, что же сказать своей аудитории о наступившем новом мире. Для целевой аудитории российских «до-ковидных» культурмонгеров перемены и экстремальный опыт также только начинаются. Не исключено, что за полуторамесячным сидением взаперти ее ждут испытания:

— резким обеднением;
— безработицей;
— утратой иллюзий о собственной независимости;
— переоценкой заново масштабов собственной значимости;
— переоценкой целей («пальмово-туристическая» национальная идея, в которую перед эпидемией вылетало по 30–35 миллиардов долларов россиян в год, точно как минимум на годы сдана в утиль).

На этом фоне не может не возникнуть вопрос: а сумеет ли доэпидемическая творческая прослойка измениться вслед за своей аудиторией и ее жизнью или ей на смену придет некое новое, «постковидное» Потерянное поколение.

Материал опубликован в № 4 газеты «Культура» от 30 апреля 2020 года