Максим СОКОЛОВ, публицист

11.06.2020

Род людской знавал вещи и похуже, чем лопнувший пузырь виртуальной экономики в сочетании с COVID-19, — и как-то же выкарабкивался. Но в любом случае идейные скрепы вчерашнего мира рухнули. 

«Вчерашний мир». Так называлась книга мемуаров, написанная Стефаном Цвейгом в 1939–1941 гг. и увидевшая свет уже после его смерти. Это было исполненное ностальгии описание европейского мира до 1914 г., мира, от которого ничего — или почти ничего — не осталось.

Сперва мирная жизнь при стареньком государе императоре, веселая Вена, затем обвал августа, 14-го. Цвейг, отдыхавший в бельгийском Остенде, чудом сумел вырваться на последнем поезде до Кельна, а навстречу уже шли эшелоны вторжения.

Дальше — больше, и мораль печальной книги — «Не все мы умрем, но все переменимся».

Тот европейский мир рухнул в одночасье. Глобализация начала XX века сменилась границами, обнесенными колючей проволокой, империи рухнули, и настал новый мир — довольно суровый к изнеженным европейцам.

Происходящее ныне также хочется назвать прощанием со вчерашним миром.

Беспрестанные разъезды и сношения ушли в прошлое. Сегодня даже удивительно представить, что еще несколько месяцев назад — конечно, если средства позволяли, — ничто не препятствовало взять билет и уже через несколько часов увидеть Париж, Вену, Венецию и Рим. Теперь поезда не ходят, самолеты не летают, каждая страна окружена железным занавесом, и не только Рим и Париж, но и Варшава, и Прага отныне пребывают на других планетах, каждая на своей.

Такой культурный (а также и экономический, вся торговля и сфера услуг проваливаются в никуда) шок вряд ли останется без последствий.

Ведь где-то уже лет тридцать гражданам золотого миллиарда объясняли, а граждане верили, что главное в хозяйстве — это именно третичный, а вовсе не реальный сектор; что дерегуляция, либерализация и оптимизация всего и вся (в частности, здравоохранения) есть волшебный ключ к свободе и процветанию; что гедонизм — это наше все, а экономика казино есть высшее и непревзойденное достижение хозяйственной мысли.

Это всепобеждающее учение разрабатывалось и пропагандировалось лучшими университетами и мозговыми центрами и бесчисленными экспертами, политологами и маркетологами. Хозяева дискурса владычествовали беспредельно.

Происходящее сейчас — хоть на биржах, сошедших с ума, хоть в блестящих западных городах, чье нынешнее состояние точно описано в печальной песне Мери из «Пира во время чумы», — является стресс-тестом для всего этого всепобеждающего учения. Причем убийственным тестом.

Всемирноученые экономисты, а равно и вся мировая кулиса и закулиса, так важно надувавшие щеки, прежде не просто отрицали возможность чего-нибудь в этом роде — «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Все-таки «это не может быть» содержит в себе хотя бы называние проблемы. В нашем же случае об этом даже вообще не думали, находя обсуждение такой гипотетической возможности столь же осмысленным, как обсуждение того, что будет, когда рак на горе свистнет.

Рак, однако, свистнул, после чего полностью поменялась текущая повестка. «Зеленый мир», борьба с российским империализмом, всяческие смелые культурные проекты, распространение демократии in partibus infidelium, защита маленьких, но гордых народов, рассказы о прекрасном новом мире, где сплошные коворкинги, коливинги, кодринкинги и кофакинги, — все это пошло в макулатуры. Очевидно, на изготовление туалетной бумаги, ставшей вдруг главной ценностью западного мира.

Конечно, со временем все как-нибудь образуется. Род людской знавал вещи и похуже, чем лопнувший пузырь виртуальной экономики в сочетании с COVID-19, — и как-то же выкарабкивался. Да и современным ливийцам или сирийцам, которым несколько лет назад приносили свободу и демократию, страдания золотого миллиарда как бы не показались чем-то вроде детского утренника.

Но в любом случае идейные скрепы вчерашнего мира рухнули. Их больше нет. «Спасайся, кто может» — сильный девиз, но не прибавляющий ясности в вопрос, как жить дальше. Сейчас все действуют методом проб и ошибок, и, похоже, долго еще будут действовать на такой манер. Что принципиально меняет пейзаж, в котором теперь предстоит жить.