Это бессмертие, Иосиф. К 80-летию Иосифа Бродского

Евгений ВОДОЛАЗКИН, писатель

01.06.2020

В каком-то смысле его поэзия — это постоянный диалог со смертью и — всем, что она открывает. Для общения с потусторонним нам дарована молитва. Но нам дана и поэзия, которая делает общение шире, дает для этой беседы дополнительные слова.

Опытный литературовед всегда объяснит, «как сделан» тот или иной текст. Перечислит элементы художественной системы автора, представит каталог его выразительных средств, отнесет к направлению и обрисует историко-культурный контекст, в котором развивалось его, автора, творчество. С Бродским это не работает.

Мы знаем литературную (и не очень литературную) среду Иосифа Бродского, досконально изучена его поэтическая техника, но все это не расшифровывает короткого, как вспышка молнии, слова: гений. Потому что все перечисленные сведения характеризуют рациональный тип познания. Гений — это то, что не укладывается в рациональное. Это когда все объяснено и — ничего непонятно. Непонятно, наверное, даже самому автору. Потому что это то, что приходит извне. Допустим, сверху.

Общеизвестны основные биографические вехи Бродского. В Питере я знаю множество людей, общавшихся с ним. Тут не три пресловутых рукопожатия — одно. Почти ежедневно я пожимаю руки людей, знавших Бродского. Я жду от них какого-то всеобъясняющего слова, но оно не появляется. Возникают обрывки диалогов, отдельные высказывания Бродского, и все это — как заметки на полях: к тайне нет прямого хода. Ее можно комментировать, выражать свое отношение к ней, но дать ее точную формулу невозможно. Из многочисленных слышанных мною историй позволю себе поделиться тем, что рассказывал Дмитрий Сергеевич Лихачев.

Когда над Бродским сгустились тучи и заиграло архаичными обертонами слово «тунеядец», Лихачев был одним из тех, кто предпринял попытку спасти поэта. Ему удалось получить подтверждение того, что по договору с Пушкинским Домом Бродский занимается переводами Джона Донна. На документ не обратили внимания...

Годы спустя, когда Лихачев приехал на конференцию в Венецию, его разыскал Иосиф Бродский. Среди прочего он хотел передать через Дмитрия Сергеевича деньги для отца. Они провели вместе весь день. Заметив, что Лихачев ходит с непокрытой головой, Бродский сказал, что тамошнее рассеянное солнце опасно, — и купил ему на улице шляпу гондольера. У меня никогда не получалось представить Дмитрия Сергеевича в подобном головном уборе (алая ленточка на желтом соломенном фоне), но каким-то глубинным образом он соответствовал Лихачеву, как бы подчеркивая его романтическое начало. До самой смерти Дмитрия Сергеевича эта шляпа висела в его домашнем кабинете — на стене за креслом.

Бродский не был существом надмирным, и далеко не все воспоминания о нем благостны. Не безоблачными, например, были его отношения с Евгением Евтушенко, Сашей Соколовым, Василием Аксеновым. И не сказать, чтобы осуществлялись они только в литературной сфере. Отношения были личными и довольно эмоциональными. Безусловно, как сказал однажды Сергей Сергеевич Аверинцев, «младшие — не судьи в делах старших». У старших — другие обстоятельства и другой опыт. Просто понятно, что любой человек выражает себя на разных уровнях — от повседневного, бытового до заоблачного. На этом, самом высоком, уровне и находится дверь в вечность.

От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.

Развивая эту мысль, скажу, что главные литературные высказывания становятся частью нашей общей речи. Нашей общей попыткой осмыслить свое существование, найти выражение для невыраженного. Даже для того, что казалось невыразимым. Особенностью части речи Бродского было стремление увидеть невидимое, то, что лежит за горизонтом. Это неослабное внимание к лежащему там в моем сознании соединилось с удивительным кадром одного из фильмов о Бродском. Во время съемок на набережной в Венеции в кадре неожиданно появился гроб. Его несли в катер, который отправлялся на остров-кладбище Сан-Микеле. От покачивающегося на воде гроба камера переехала на Бродского. Взгляд. Протяжный и какой-то потусторонний. Я сейчас не помню, что он говорил тогда, да и многие эпизоды фильма стерлись из памяти, а вот этот взгляд запомнился. Он смотрел на остров Сан-Микеле, как, наверное, только и можно смотреть на место будущего упокоения. Этот взгляд был как его поэзия.

В один из моих приездов в Венецию я отправился на Сан-Микеле. Причаливая, водитель (капитан?) такси заглушил мотор. Когда слух справился с внезапной тишиной, я услышал плеск волн о днище катера. Я узнал этот ритм:

Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
выраженье лица.
<...>
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.

«Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?» Знаменитая фраза Бродского в передаче Довлатова. В каком-то смысле его поэзия — это постоянный диалог со смертью и — всем, что она открывает. Для общения с потусторонним нам дарована молитва. Но нам дана и поэзия, которая делает общение шире, дает для этой беседы дополнительные слова.

В «Советах идущему по этапу» Лихачев писал: «Верующий — тверди молитву. Неверующий — стихи». Конечно, стихи значимы и для верующего. Важным в совете Дмитрия Сергеевича мне кажется сближение стихов и молитвы. И то, и другое помогает общению с вечностью и размыкает наши уста.
24 мая Иосифу Бродскому исполнилось бы 80. В сравнении с вечностью это, разумеется, лишь подробность, повод вспомнить о человеке. И каждый вспоминает по-своему. В духе свойственного Бродскому юмора, пронизывавшего даже самые грустные его вещи, приведу одну примечательную по-своему историю. Ее рассказал мне племянник Иосифа Александровича Михаил Кельмович, готовивший воспоминания для пушкинодомского альманаха. В дни 75-летия Бродского на сайте одного из ведомств культуры появился юбилейный текст. Вслед за строками, перечислявшими заслуги «легендарного поэта», следовало пожелание ему крепкого здоровья и долгих творческих лет. Обсудив с Михаилом текст его эссе, мы решили включить в него и этот эпизод, окончив его фразой: «Это бессмертие, Иосиф». Конечно, бессмертие.

Материал опубликован в № 5 газеты «Культура» от 28 мая 2020 года