Марина КУДИМОВА

06.05.2020

Искусство переживает стресс, связанный с творческой устойчивостью. Примерно об этом говорил Лев Толстой, предлагая проверять потенциал писателей, отправив их на необитаемый остров.

Вирус действует тайно. Но вопросы, чего ни коснись, ставит явные. И все ребром. Может быть, он за этим нам и послан. От качества ответов зависит годовая оценка и переход в следующий класс. Противовирусный.

Вот пронеслась по сети петиция о спасении книжной отрасли путем включения в список наиболее пострадавших. Послание в столбик подписали непримиримые оппоненты и идейные враги, годами публично клеймившие друг друга и не здоровающиеся при встречах. Подписали и те, для кого данная индустрия связана с рабочими местами, — мученики книжной торговли. И потребители, то есть читатели. Похвальная солидарность. Но, прежде чем уйти в типографию и попасть на прилавки, книга должна быть как минимум написана. А потом уже пристроена. 

Какой будет, если будет, литература по выходе из карантина? Чем она обогатится благодаря неожиданной «болдинской осени», наступившей для всех пишущих, а не для одного гения? Что зачинается и рождается на самоизоляции — в наиболее благоприятный для творчества период? «Капитанская дочка»? «Война и мир»? Или продолжение «Петровых в гриппе» — «Петровы в короне»? Увенчанное лаврами произведение А. Сальникова, которое некоторые критики, по аналогии с Джойсом, назвали «глубинным романом», аналогии с «глубинным народом» не выдерживает. Несмотря на солидную пиар-поддержку, «Нацбест» и «мировую премьеру» спектакля в Екатеринбурге, «быть притчей на устах у всех» Сальникову не выпало. Почему? Угадайте с трех раз. 

Книга года… Книга месяца... Книга недели... Даже этой длительности продукт имени Гутенберга не выдерживал задолго до эпидемии. Жизнь книги давно измеряется днями проведения книжной ярмарки. Название романа Сальникова, надо признать, оказалось в своем роде пророчеством. Но кто читал дальше названия, поднимите руки… «В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели и не читает никто». Это Оскар Уайльд. Как в зеркало глядел! Исключения вроде «Зулейхи» только подтверждают правила. Читатель ждет от книги любого жанра не рифмы «роза», а созвучия со своей жизнью и надежды на жизнь лучшую. В какие бы «глубинные» метафоры эти созвучия ни были упакованы, читатель снимет тот слой, который ляжет ему на душу. Значит, «Зулейха», несмотря на стилистические провалы и анемичное письмо, легла, затронула, нравится это кому-то или вызывает ярость. Надо уметь принимать не только свои поражения, но и чужие успехи. В литературной среде последнее дается особенно тяжело.

Английский критик и поэт эпохи Просвещения Сэмюэл Джонсон оставил актуальнейший афоризм: «Истинная цена помощи всегда находится в прямой зависимости от того, каким образом ее оказывают». Помогать книжной отрасли надо, спору нет. Но нет и сомнений, что помощь эту «съедят» два издательских гиганта и несколько премиальных издательств, а остальным достанутся не утоляющие голода крохи. Гиганты гонят вал, объем, чем и живы. Шедевры, штучный товар, как правило, издают на свой страх и риск «малыши», а они обречены. «Улисс» уже помянутого Дж. Джойса не хотел печатать никто. Это сделала владелица парижской книжной лавки Сильвия Бич. При магазинчике перебивалось с «бордо» на багет крошечное издательство. Там-то тиражом то ли 100, то ли 150 экземпляров и вышла любимая книга гурманов, которую никто не читал, но никто и не осуждает. Мини-издательство «Bloomsbury» нехотя опубликовало первую часть «Гарри Поттера». Ныне по объемам продаж «поттериана» уступает только Библии. Вам не нравится «Гарри Поттер»? Напишите круче — QR в руки! 

Таких примеров в довирусном мире было множество. А в после или междувирусном? Если сохранится нынешний тренд на книги, которые никто не читает и не может купить, или те, которые раскупаются, нанося непоправимый вред человеческой психике, то никакая скорая помощь с логотипом Роспечати больного не вытащит. То же самое с толстыми журналами. В 90-е их вызволили из подступавшего небытия «возвращенная» литература и дядюшка Сорос. На опаре актуальных публикаций, не предназначенных для живого чтения и широкого обсуждения, а не для кулуарного рецензирования тиражи не взойдут. Люди, далекие от литпроцесса, искренне подписывали петицию о чем? О спасении фонда премии «Большая книга»? О нем можно не беспокоиться. А последний книжный в городе N, который и до коронапсихоза выбивал два чека в неделю, от петиционной активности уцелеет едва ли. Нечем будет аренду платить. Уже нечем!

И, собственно, о каком таком литпроцессе речь? Интернет породил явление так называемой связности автономных систем — физической, экономической, социальной. В условиях диких ограничений и шатающейся экономики эта связность тестируется на прочность. Пройдет ли подобный тест связность национального текста, когда-то высокопарно именовавшаяся литературой? Пространство это до предела атомизировано и заражено вирусом групповщины. «Что такое хорошо и что такое плохо» в литературе, не обсуждается. Хорошо то, что считает таковым «экспертное сообщество». Его мнение ни для кого не является критерием? А это не имеет значения. Собака лает, караван лоббизма идет. 

Государства при войне или пандемии испытываются на социальную устойчивость — способность сохранять себя вопреки внешней силе, выбивающей общества из равновесия. Искусство переживает стресс, связанный с творческой устойчивостью. Примерно об этом говорил Лев Толстой, предлагая проверять потенциал писателей, отправив их на необитаемый остров. В каком-то смысле мы на нем неожиданно и оказались. Без фестивалей и презентаций. Наедине с собой и замыслом.