Пенсионеры всероссийского значения

Михаил БУДАРАГИН, шеф-редактор газеты «Культура»

20.06.2018

Повышение пенсионного возраста обсуждается так, словно мы вдруг проснулись в зоне боевых действий. Бесконечные эфиры на радио, петиции, комментарии экспертов, посты в соцсетях: складывается впечатление, будто уже завтра у всех отберут честно накопленное и пустят страну по миру. Разумеется, эти тезисы далеки от реальности.

Но нельзя не заметить, что сама тема из экономической мгновенно стала этической, и потому никакие взвешенные доводы о необходимости предложенных правительством мер о том, что дальше тянуть с решением нельзя etc, никого не убеждают. Все тонет в крике: «Грабют!»

Именно это и является пока главной проблемой предполагаемого повышения пенсионного возраста. Столичным властям в свое время пришлось столкнуться с похожей сложностью. Когда зашла речь о реновации, народное возмущение было устроено именно так: еще ничего не началось, но власти уже виноваты, хотят обмануть доверчивых москвичей и переселить их «за МКАД в однушку». Дома, впрочем, понемногу строятся (до конца года обещают расселить 70 многоэтажек), споры поутихли, криков нет. И спросить — ​«Что же вы так убивались?» — ​не у кого: стихийный бунт бессубъектен, как пожар или наводнение. Стоит просто пережить его.

С пенсионным возрастом, подозреваю, все будет сложнее. Закон еще не прошел три чтения в Госдуме, не попал в Совет Федерации и не подписан президентом: каким будет итоговый документ, пока неясно. Нет окончательного списка исключений, нет подзаконных актов, поэтому пока содержательно обсуждать нечего, кроме самой идеи.

Она — ​нравится нам это или нет — ​разумна. Конечно, приятного мало и радоваться тут нечему, но власть вынуждена принимать в том числе и непопулярные решения (вот ведь неожиданность, правда?). Главный аргумент — ​работающих будет становиться меньше, а пенсионеров больше — ​оспорить невозможно, это реальность. Развитый мир стареет, и мы вместе с ним, любые программы повышения рождаемости дают эффект в лучшем случае через поколение, так что никакого особого выбора у власти нет.

Закон можно смягчить, и, скорее всего, случится именно так, но главное сегодня — ​постараться объяснить, почему никто никого грабить не собирается. Для этого прежде всего стоит разработать очень понятную систему начисления самой пенсии, уйти от «баллов», забыть о математических формулах, которые не в состоянии понять даже образованный человек, — ​все это раздражает, запутывает, создает впечатление обмана.

Конечно, пенсионная реформа нуждается в обсуждении (скажем, пока загадка — ​что в перспективе будет с накоплениями тех, кто умрет до выхода на пенсию? где будут аккумулироваться деньги?), и пока вместо него — ​гул недовольства. Правительству, пожалуй, пора определить субъекта для диалога: может быть, это будут профсоюзы, может быть, — ​депутаты.

Но помнить стоит о главном: общество живет не анализом данных, не твердым пониманием того, что принятые сейчас решения через 20 лет помогут тем, кто выступал сегодня против. Эти аргументы не работают. Социальная ткань с приходом соцсетей мало изменилась: слухи, паника, боязнь — ​вот что движет людьми. Не принимать это во внимание, ограничившись разговором о цифрах, — ​ошибка, и раз пенсионный возраст уже перешел в разряд этических тем, говорить об этом необходимо, в том числе и с этой точки зрения, с позиций правды и справедливости, осознанной необходимости, доверия и совместной ответственности.

Именно здесь и кроется главная задача для сегодняшнего государства, которое, к слову сказать, умеет делать все, как нужно, во внешней политике. Та же операция в Сирии требовала денег, но была обществом поддержана: мы понимаем, почему она была нужна, что делала Россия на Ближнем Востоке и от кого защищается на дальних рубежах. Пенсии — ​скучный сюжет, его не расцветишь видеороликами баллистических ракет, но и этой истории придется придумывать свою метафору.

Каким он может быть? Какие идеи сработают?

Пожалуй, остановиться стоит на том, что Россия не перестает быть социальным государством, и очередной отказ от повышения пенсионного возраста был бы в перспективе первым зримым шагом на пути к расставанию с этим достижением XX века. Жестко и внятно артикулировать эту мысль давно пора, и вряд ли можно найти повод лучше.

Образ, о котором следует говорить, — ​это как раз образ социального государства нашего столетия: каким оно должно быть, чем будет отличаться от того, что мы помним, — ​на эти вопросы пока нет ответа.