В последние годы барочный бум, охвативший российские столичные концертные залы и театры, уже затронул все лежащие на поверхности названия величайших представителей стиля, и работа пошла «вглубь». Все чаще стали исполняться произведения композиторов второго и третьего ряда той эпохи, включая уж совсем редкое: в этом смысле мы, кажется, догоняем Европу, где процесс увлечения барокко начался на несколько десятилетий раньше.

Из самых свежих «вторжений» в тайники барокко в Москве — опера-маска Джона Блоу «Венера и Адонис» на фестивале «Декабрьские вечера Святослава Рихтера», «Узнанная Семирамида» Николы Порпоры на Малой сцене МАМТ им. Станиславского и Немировича-Данченко. А новомодный концертный зал «Зарядье» оперную афишу-2020 и вовсе начал российской премьерой совершенно неведомых у нас, да, в общем-то, малоизвестных и в мире, «Бореадов» великого француза Жана Филиппа Рамо.

Чем вызван ренессанс барокко — музыки, отделенной от нас огромным временным промежутком, далекой от нашего мироощущения и от наших эстетических установок? Позволим себе высказать лишь одну гипотезу, не претендующую на универсальность в объяснении феномена.

Анафема мелодии, которую объявили композиторы XX века и которой придерживаются и наши композиторы-современники века XXI, фактически остановила развитие оперного жанра, где вокальное искусство, искусство красивого пения является смысловой сердцевиной. Как говорил еще Джакомо Пуччини в конце своей жизни, «опера закончилась как жанр, поскольку люди потеряли вкус к мелодии и готовы терпеть музыкальные композиции, не содержащие ничего мелодического». Новые оперы создаются, но не поются (ибо петь там по большому счету нечего) и не ставятся — удержать интерес и исполнителей, и публики они в целом (за редкими исключениями) сколь-нибудь долго не способны — премьерного ажиотажа хватает на пару-тройку первых представлений и внимание «просвещенной» тусовки, всегда охочей до новинок любого рода. Как следствие, развитие оперного театра пошло вспять — не по пути создания новых произведений, а по пути исторических реконструкций и возрождения забытого репертуара прошлых столетий. Это, безусловно, ответ антимелодизму нашего времени: приращение территории оперы сегодня происходит не через создание нового, а через «открытие» старого. Тоска по мелодии, по красивому пению вдохнула жизнь в, казалось бы, уже однажды приговоренные к забвению оперы бельканто и барокко.

Стиль французского барокко своеобразен. В нем нет того блеска, порой бессмысленного, который мы видим в итальянской опере того периода. Господствует мелодекламация, пространные речитативы, вокальных номеров не много (в доминировавшем во Франции жанре оперы-балета танец и инструментальное начало всегда были важнее пения), а те, что есть, не поражают ни виртуозностью, ни особым чувством.

Продвинулись по этому маршруту далеко. Сегодня «пыль веков» стряхивается уже с каких-то немыслимых «закромов», опер и ораторий, которые были отвергнуты современниками еще при их рождении и совершенно справедливо забыты. Более того, по библиотекам театров, музеев и консерваторий разыскиваются обрывки партитур, а обретенное, порой представляющее собой считанные страницы оригинала, дописывается и реконструируется — подобные «находки» сегодня также весьма востребованы, являют собой своего рода перегибы барочной моды. Безусловно, ради исторической правды и исследовательского интереса вновь обретенные партитуры должны звучать и записываться, чтобы у желающих была возможность насладиться, а у интересующихся — познакомиться и сравнить. Тем более звучать в концертном исполнении, не требующем многомиллионных постановочных затрат, как эксперимент, как некий эксклюзив. Но, по правде говоря, многое из того, что вытаскивается сегодня из небытия, на поверку оказывается весьма сомнительного качества.

Вот и свежая российская премьера, кажется, из того же сундука. «Бореады» — последняя опера классика французского барокко, которую престарелый композитор на сцене так и не увидел. Уже после его смерти состоялось концертное исполнение — опера не понравилась современникам, была признана неудачной, свидетельством творческого угасания гения и забыта на долгие двести лет. Лишь во второй половине прошлого века, на волне подъема интереса к барокко, наметившегося в Европе, о ней вспомнили и наконец состоялась ее сценическая премьера. Такие известные дирижеры-аутентисты, как Гардинер, Норрингтон, Рэттл, Кристи, за последние сорок лет интерпретировали данный опус, но, по правде говоря, без громкого успеха — репертуарным произведением «Бореады» так и не стали.