Сергей КОРОБКОВ

20.02.2018

Большой театр России представил на Исторической сцене новую версию «Пиковой дамы» в режиссуре Римаса Туминаса.

Последняя опера Чайковского практически не сходила с подмостков Большого со дня премьеры в ноябре 1891 года. Дольше всех — ​более 60 лет — ​продержалась постановка режиссера Леонида Баратова (возобновления Бориса Покровского), дирижера Александра Мелик-Пашаева и художника Владимира Дмитриева образца 1944-го. Ставшая со временем культовой, их версия наследовала двум традициям: классического императорского спектакля и большого оперного стиля, уравненного в полемических штудиях исследователями со сталинским ампиром. Менялись интонационные словари эпохи (выражение академика Бориса Асафьева), поколения исполнителей, опера искала обновлений, но «Пиковая дама» на главной сцене страны оставалась недвижной и неприкасаемой вплоть до нового века, когда в 2007 году разрушить мемориал попытался Валерий Фокин, а еще через восемь лет — ​Лев Додин. Версии обоих режиссеров не прижились, побив по малочисленности обычные для Большого нормы показов.

Римаса Туминаса пригласили реанимировать «Пиковую», конечно, не случайно: после блестящего «Евгения Онегина», поставленного им на сцене родного Театра имени Вахтангова и в короткие сроки покорившего гастрольные просторы страны и мира, званый гость сделался едва ли не главным энциклопедистом русской жизни и театральным пушкинистом, каковым до него считали только Петра Фоменко.

Туминас находит в опере Чайковского мотивы, общие для персонажей пушкинских романа в стихах и петербургской повести, он продолжает открытое на вахтанговской сцене в спектакле Большого, составляя своеобразную дилогию. Словно герои «Онегина» повзрослели, пожили и оказались на исходе уходящей эпохи, за чьими очертаниями не просматривается света. Атмосфера «Пиковой дамы» Туминаса и сценографа Адомаса Яцовскиса — ​сгущающаяся до пугающих провалов и черных дыр во Вселенную ночь. Ночь, исторгнувшая сон и превратившая жизнь в снедающую муку. Ночь, не дающая утолить страсть, невесть откуда поселившуюся в душе. На главного героя «Пиковой дамы» Германа режиссер смотрит сквозь «Маленькие трагедии», прозревая в нем черты Альбера, Сальери, Дон Гуана и Вальсингама. Действие разворачивается у «бездны мрачной на краю» — ​вне интерьеров и вельможных зал, в «аравийском урагане», охватившем обычного человека, и «средь грозных волн и бурной тьмы» безучастного к судьбам своих обитателей Петербурга. Выхолощенное пространство сцены ограничено взмываемым до колосников гранитом, как будто сюда вот-вот хлынут воды переполненной Невы: с одной стороны — ​фрагментом увенчанного дорической колонной фасада; и устремленными ввысь строительными лесами — ​с другой. На продуваемом северными ветрами полигоне жизни и смерти Герман, каким его видит Туминас, ищет «бессмертья, может быть, залог». «Как ужасно с ним судьба сыграла! Господь! Прости ему / И упокой его мятежную и измученную душу» — ​скорбный хорал, как саваном, накрывает величественный город, где лестницы ведут героя к воображаемому и недающемуся счастью: к куполу Монферрана, к фонарям ростральных колонн Томона, к ангелу на шпиле Петропавловского.

Изгоняя быт или используя его исключительно как семантическую конструкцию, худрук Вахтанговского театра на «соседней» территории более всего озабочен психологическим складом действия. В энциклопедии русской жизни и галерее петербургских характеров он открывает общечеловеческие смыслы, и решить уравнение, где «неизвестное» — ​весь и «наше все» Пушкин, помогает ему маэстро Туган Сохиев. Без исключения каждый инструментальный подголосок у соавтора спектакля проявляет рефлексии персонажа, а сценический минимализм Туминаса и Яцовскиса обретает неслыханный объем благодаря подробной и психологически насыщенной динамике музыкального ряда. «Пиковую даму» Сохиев прочитывает на фоне Шестой симфонии Чайковского, как Туминас повесть — ​на фоне романа и «Маленьких трагедий» Пушкина.

Точкой сборки в сложносочиненной режиссерской композиции становится центральный образ. При идеальном освоении замысла, очищенного от бытового сопровождения и переведенного исполнителями в психологический регистр, событийный ряд сюжета свободно переносится в воображение Германа, когда окружающая действительность представляется не более чем продуктом воспаленного сознания. Так Гордон Крэг в 1911 году ставил на сцене Московского художественного театра «Гамлета» Уильяма Шекспира с Василием Качаловым в титульной роли. Оба исполнителя главной партии нынешней премьеры в согласии следуют за Туминасом, однако по-разному выдерживают напряжение от непростой режиссерской задачи — ​проследить, как страсть меняет натуру, искажает реальный мир и разрушает личность. Дебютировавший в «Пиковой даме» Юсиф Эйвазов по фактуре и тембру выглядит крупнее и значительнее опытного Олега Долгова, но последний, не смущаясь камерности определенных Туминасом и Сохиевым звучаний, сосредоточенности исключительно на внутренних процессах играющего с жизнью и смертью героя, строит роль точнее и без швов. Его спонтанная схватка с Графиней в 4-й картине оперы воспринимается неминуемой дуэлью Моцарта с Черным человеком, Вальсингама — ​с чумой и — ​контекстно — ​самого поэта с наемным убийцей.

Лариса Дядькова и в этой сцене, и дальше, когда ее пушкинская Анна Федотовна призраком является Герману, ведет партию с кинематографической точностью крупных планов и добивается поистине символического звучания.

Откликаясь на премьеру «Евгения Онегина» в Новом театре (1922 год), выдающийся театральный писатель и философ Павел Марков режиссерскую роль Станиславского оценивал так: «Тот психологизм Художественного театра, который навис на театре такой угрюмой и такой непреоборимой тяжестью, нуждался в очищении и освобождении от тяжких пут бытовых правдоподобий. <…> Психологизм возродился, как чистейшая лирическая сущность, явленная вне натуралистических или реалистических тенденций — ​как обнаружение поэта, музыканта, постановщика». Нечто подобное произошло и теперь — ​с постановкой «Пиковой дамы» Римасом Туминасом. Большой сделал ставку на режиссера драматического театра, по-новому взглянувшего на сегодняшнее время оперы, и — ​не проиграл.

Фото на анонсе: Дамир Юсупов