17.02.2012

Писатель Маша Гессен запретила Театру Наций ставить спектакль по ее книге «Совершенная строгость. Григорий Перельман. Гений и задача тысячелетия». По словам автора, причиной отказа стал худрук Евгений Миронов, снявшийся «в агитационном ролике для Путина». В самом же театре сообщают, что дело находилось только в стадии первичной договоренности. Выходит, Гессен поспешила публично забрать из театра то, что даже не было пущено в работу. Слово «публично» приобретает в этом контексте особое значение. Из Пушкина: «...и мог бы в обществе принесть Вам соблазнительную честь».

Мы возбуждены. Мы зачеркиваем репутации или возносим их до небес. Мы склонны не брать на веру ничьи личные убеждения. Скажем, Евгений Миронов дал согласие сниматься в предвыборном ролике, а Сергей Безруков, напротив, не дал. Однако камни сыплются на головы обоих: дескать, один пошел из-за необходимости содержать Театр Наций, а другой не пошел, потому что не видел в этом личной выгоды. Обличители из социальный сетей стали сейчас не менее популярны, чем мелькающие в предвыборных роликах любимцы публики.

Почему-то режиссер Андрей Могучий не забрал из Театра Наций свой спектакль Circo Аmbulante, хотя его вряд ли заподозришь в сочувствии к властям. Спектакль, кстати говоря, и о том, чем легкие моральные дивиденды отличаются от мучительных нравственных побед. Последние ведь, как правило, непубличны и стоят тем, кто их одерживает, весьма серьезных жертв.

Среди нынешних доверенных лиц Владимира Путина есть люди, за чьими спинами стоят либо театры, либо другие художественные и общественные организации. Есть и другие — ответственные лишь за самих себя. Но и у первых, и у вторых остается право личного выбора. Мы же в сегодняшних баталиях сами не заметили, как открыли охоту на ведьм.

За время с декабря по февраль столько всего произошло, что сами методы предвыборной опоры на медийных лиц умнее было бы оставить в старом сундуке. Но это пожелание тоже из области детских обольщений. Четыре года назад, восемь лет назад и далее для привлечения электората употреблялись те же способы. Однако мнение деятелей искусства в 90-е годы и в начале нулевых ценилось не в пример дороже, чем теперь. Поэт в России больше, чем поэт? Артист больше, чем артист? Об этом сейчас и не вспоминают в стране, где сугубо меркантильный расклад успешно задвинул все остальные и на художников, в сущности, нет «социального заказа». Но в судьбоносную предвыборную пору заказ понадобился вновь.

Георгий Товстоногов ставил в свое время «датские» спектакли. Если бы он и его знаменитые коллеги этого не делали, зрители, которые тогда еще действительно ценили властителей умов, не увидели бы их главных спектаклей — смелых и острых. Если бы наши большие режиссеры уходили во внутреннюю эмиграцию, в истопники, в дворники, у нас бы не было грандиозного театра советской эпохи.

Скажут: зато сейчас можно ставить все, что душе угодно. Но вопрос: где и на какие шиши? У нас любой индивидуум, отвечающий не только за себя, но за крупное дело, имеющий к этому занятию вкус, волю и способности, должен платить по дополнительным счетам. Соблюсти невинность человеку дела, со штатом сотрудников, с проектами, сметами и планами решительно не удается. Государство почему-то считает, что обеспечение деятельности театра, оркестра или галереи, ежедневно приносящих народу реальную пользу, — это его личный щедрый подарок, а не обычная должностная обязанность.

Так, может, перестанем хотя бы в своих собственных рядах обольщаться невинностью одних и клеймить за ее отсутствие других? Прекратим этот самопиар: «Забираю, осуждаю, руки не подам!»? Мы умножаем число зацелованных или нерукопожатных, а ролики кандидатов в президенты знай себе идут.