12.09.2013

На протяжении большей части 80-х я ежегодно ездил в пионерский лагерь «Радуга» близ станции Дорохово в Рузском районе Подмосковья. Это был самый что ни на есть правильный советский пионерлагерь, со всеми присущими тому времени ритуалами и атрибутами: утренние и вечерние линейки, торжественное поднятие кумачового флага (право сделать это считалось большой честью и предоставлялось особо отличившимся по итогам прошедшего дня пионерам и октябрятам); на всю жизнь запомнившиеся сигналы горна, обозначавшие подъем, отбой или поход в столовую; вручение почетных грамот и значков; всевозможные кружки и секции — от спортивных до рукодельных...

И была в лагере еще одна традиция. Каждый год на излете первой смены, 22 июня, всех детей (за исключением самых маленьких, 7-9-летних) в полтретьего утра поднимали пионервожатые. Дело в том, что «Радуга» находилась в нескольких километрах от деревни Петрищево — той самой, где погибла Зоя Космодемьянская. Там, на 86-м километре Минского шоссе, установлен памятник героине Великой Отечественной. И вот, разбудив ни свет ни заря и напоив горячим чаем с печеньем, к четырем утра вожатые вели нас к монументу. Чтобы, выстроившись вокруг него поотрядно, почтить таким образом память павших. Возлагали цветы, читали стихи, затем объявлялась минута молчания... А потом мы отправлялись обратно в лагерь — досыпать. 

Кто-то скажет, что подобная акция антигуманна. Поднимать детей с коек посреди ночи, когда самый сон, волочить куда-то вдоль шоссе... А режим? А здоровье? Да, чуть не забыл: мы ходили к памятнику независимо от того, безоблачным было небо или лил проливной дождь, — матч, как говорится, должен был состояться в любую погоду. Казалось бы, во имя чего?

А во имя нас же, во имя страны, в которой живем, во имя сопричастности с нашими воевавшими дедами — они в этот утренний час принимали бой, а мы что, в постельках нежиться? Детям, воспитывавшимся в советское время, объясняли, что есть в нашей истории такие даты, ради которых можно и недоспать. И такие герои, перед памятью которых меркнут какие-то мелкие неудобства. Можно и померзнуть, и помокнуть под дождем, когда представишь, что пришлось пережить тем, кого уже не вернешь.

Конечно, ребятня, стоявшая полукругом возле памятника Зое Космодемьянской в четыре утра, не могла полностью осознать скорбное величие момента. Переминаясь с ноги на ногу и позевывая, мы зачастую думали о чем угодно, только не о тех чудовищных муках, которые пришлось перенести юной комсомолке. Понимание всего трагизма военных времен формируется вместе с жизненным опытом. Однако в том-то и штука, что патриотизм воспитывался в детях еще на подсознательном уровне: пусть в силу возраста мы чего-то недопонимали, однако за ерничество в адрес тех, кто собственной кровью отстоял страну, недолго думая, могли дать по морде.

Боюсь, в глазах сегодняшних школьников, да и многих взрослых, традиция нашего пионерлагеря выглядит комичной или, как минимум, в современных условиях невозможной. Комфорт отдельной личности — в том числе ребенка — давно уже ценится выше всей отечественной истории. Никто не внушает детям, что они — не пуп земли, а часть огромного государства, великого народа. Есть такое красивое и мудрое изречение: надо беречь прошлое, иначе в будущем мы рискуем получить плевок из настоящего. Те, кто работал с детьми в советское время, это понимали.