11.11.2014

Приезжая в другие города, я придумываю себе такую игру — ищу здания, которые могли бы помнить великих. Идешь, например, по Звенигороду и прикидываешь: а интересно, видел ли вон тот старенький домик работавшего здесь Антона Чехова? Но в Астане (бывший советский Целиноград), где недавно довелось побывать, никто из великих родиться не успел. Город знаменит гремевшей здесь когда-то целинной эпопеей, но о тех временах сейчас напоминают лишь несколько хрущевок в стороне от главных улиц да парочка допотопных хат-мазанок.

После того, как в 1998 году сюда была перенесена столица суверенного Казахстана, город преобразился. Над местным «скайлайном» доминирует стеклянный дворец — развлекательный центр Хан-Шатыр, выполненный архитектором Норманом Фостером в виде юрты, наклоненной ветром к земле. Внутри — искусственный пляж с гавайской температурой и привезенным с Мальдив песком. Вокруг — здания университетов: самый престижный — Назарбаев-университет, неподалеку Казахстанско-Российский... Обилие возможностей для получения российского, европейского и даже корейского или китайского образования отражает многовекторность внешней политики Казахстана. В этом его уникальность: он дружит и с востоком, и с западом. Другим бывшим братским республикам это не удалось: у кого-то испортились отношения с Западом (Белоруссия и Россия), у кого-то — с Россией (Украина и Грузия), у кого-то — с соседями (Армения и Азербайджан, Узбекистан и Таджикистан). Один Казахстан ни с кем не ссорился. 

Да, Казахстан мирный, но гордый. При виде многочисленных памятников национальной независимости и улиц, названных в честь хранимых эпосом батыров, трудно поверить, что совсем недавно эти жившие в гармонии с Богом и природой властелины степей беспрекословно подчинились хрущевскому «перепрофилированию» своей земли. Бывший главный редактор «Комсомолки» Борис Панкин как-то вспоминал: «Это для нас целина была чем-то равносильным облагораживанию пустыни. А казахи помнили тут каждый пригорок, каждый овраг — ведь здесь они веками пасли скот. Для них поднятая целина была прощанием с очень дорогим их сердцу укладом жизни».

Нынешняя экономика республики держится уже не на зерне. Хотя было бы несправедливо утверждать, что своим относительным благополучием (средняя зарплата в разных областях — от 495 до 689 долларов) Казахстан обязан только нефти и газу. Сохранилась и промышленность. Стоит напомнить: решение о переносе столицы из запертой в горах Алма-Аты в Астану было вызвано не только желанием осваивать новые территории, но и необходимостью приблизить политическое сердце страны к сердцу промышленному — Павлодару, Караганде и другим крупным индустриальным центрам с русским населением. Но будущее все-таки не в тяжелой индустрии — такой взгляд слишком отдавал бы XX веком, ставшим для Казахстана, если следовать его нынешней официальной идеологии, веком ученичества. 

Будущее — в том, например, что в рейтинге ООН по применению информационных технологий в госуправлении (так называемому «электронному правительству») Казахстан занимает очень почетное 28-е место в мире. Национальная система E-government была по приказу президента Назарбаева скопирована у Южной Кореи, занимающей в этом рейтинге первое место. Есть и другие начинания в духе Петра Первого, но без принудительного бритья бород: например, по воле президента, в школах и университетах буквально насаждается теннис — Казахстан растит будущих чемпионов.

Обилие портретов Назарбаева, вкупе с отсутствием милых западному сердцу «майданов» и хамоватых «оппозиционных» СМИ, вызывает у понаехавших из ЕС и США ироническую улыбку: Азия-с. Но, оглянувшись на судьбы Украины или прошедшего через две революции соседнего Кыргызстана, понимаешь: в казахском политическом патернализме есть свои плюсы, без которых республику могла бы ждать незавидная судьба. Стабильность и мирная вестернизация — это выбор не только элиты, но и народа.

Уважение к власти здесь не переходит в мессианский культ вождя. Политическая «вечнозеленость» Назарбаева — это, если хотите, проявление казахстанской (свойственной, кстати, и живущим здесь русским) здоровой аполитичности. Если власть не мешает работать и отдыхать, если она способствует развитию, казахстанцы готовы примириться с отсутствием динамики в смене фамилий и партийных символов. При этом в кадровых перемещениях динамика имеется: Назарбаев несколько раз менял команды, двигая вперед молодых. Его нынешний фаворит — премьер-министр Карим Масимов — является специалистом и по арабскому миру (такова его специальность), и по Китаю (он там учился), и по США (где он стажировался несколько лет, прекрасно освоив еще и английский). Многовекторность внешней политики обозначилась даже в языковой стратегии: вместо безумного перевода всего и вся на национальную «мову» провозглашено триязычие — обучение населения казахскому, русскому и английскому языкам.

Нежелание перенимать западные формы «бушизма-майданизма» не означает враждебности к иностранцам: гостей из США, ЕС, как и из России внимательно выслушивают на конференциях, у них охотно перенимают технические навыки, их с удовольствием берут на работу, стараясь по возможности сохранить и талантливых местных (Казахстан — единственная республика постсоветской Азии, откуда в Россию не едут гастарбайтеры, а отток русского населения замедлился еще в девяностые). Вот чьим советам здесь не следуют — так это представителей так называемых неправительственных организаций, занимающихся «улучшением» местных условий через профессиональную революционную деятельность. 

Сегодня казахстанцы учатся гордиться своим прошлым. Да, у степняков не было шерифов и судей в париках и мантиях, зато споры разрешали так называемые бии, уважаемые люди, владевшие мудрым словом — отсюда такое почтение к писателям: Олжасу Сулейменову, покойному представителю братского киргизского народа Чингизу Айтматову, не говоря уже о многочисленных акынах. Идет культурная реабилитация степи и кочевников, многие годы представлявшихся Европой (и следовавшей ее стереотипам советской историографией) в виде силы чисто разрушительной, неспособной к созиданию. Да, Чингисхан, потомки которого и сегодня живут в Казахстане, может поминаться не самым добрым словом в России или Китае, но взгляд на империю чингизидов как на отсталую «дикую орду» тоже несправедлив. Степь не только пугала и изолировала, она и соединяла Европу с Азией, Россию с Востоком. Отсюда — распространенное в Казахстане поклонение Льву Гумилеву, своими исследованиями вернувшему Степи ее место в истории и культуре. Наверное, и к этому выбору казахов стоит отнестись с уважением: нынешние орды «безродных и поганых» налетают не из степи, а то с неба (авиарейсами с «экспертами» из известных стран), то из киберпространства. Так что союз с евразийской казахстанской степью России сегодня жизненно необходим.