Реформа образования: требуются консерваторы

Ольга ТУХАНИНА, публицист

08.07.2014

На фоне украинских событий, которые занимают первые полосы газет и львиную долю эфирного времени, все прочее отошло на задний план. Между тем, в тени остаются вопросы не менее важные. В самой популярной нашей новогодней сказке главная героиня так и говорила: ошибки учителей менее заметны, но в конечном счете обходятся дороже.

Итоги ЕГЭ по русскому языку в этом году оказались настолько плачевными, что Рособрнадзор был вынужден задним числом резко понизить планку допустимого результата — с 36 до 24 баллов. Иначе слишком много выпускников просто не смогли бы получить аттестат о среднем образовании. Это напоминает известную фразу: у всех, кто шел через пост, спрашивали пароль, а тех, кто пароля не знал, пропускали так.

Впрочем, шутить в данных обстоятельствах особой охоты нет. Итог многолетних реформ российского образования обернулся катастрофой. Годами систему ЕГЭ сопровождали скандалы, связанные с утечкой правильных ответов, с неправдоподобно высокими оценками. Годами это приводило к тому, что ученики, сдававшие экзамены честно, оказывались в проигрыше. Все видели, что их конкуренты мухлюют, тем не менее результатов ЕГЭ Минобраз никогда не отменял. Тем самым поощряя мошенников.

Но вот, наконец, были выделены средства на защиту информации, и экзамены прошли более или менее чисто. Каков же результат? Вместо скандала со слишком высокими баллами моментально начался скандал с баллами слишком низкими. Впервые наше общество столкнулось с реальностью, о существовании которой все подозревали и раньше, не зная лишь глубины той пропасти, в которую угодило наше образование. Проблема настолько остра, что был вынужден высказаться и сам президент: «Результаты ЕГЭ по русскому языку в текущем году показали далеко не радужную картину. Это повод еще раз вернуться к программам преподавания русского языка, требованию к качеству работы преподавателей».

Специалисты же высказываются куда резче. Речь уже идет не о принятии системы тестов либо отказе от нее, а о более глубоком, системном кризисе образования. Вот его причины, заметные, что называется, невооруженным взглядом: массовый уход на пенсию педагогов старой школы, низкая квалификация пришедших им на смену, отношение к образованию, с одной стороны, как к услуге, с другой — как к чисто утилитарной функции, направленной исключительно на удовлетворение потребностей текущего рынка труда.

Надо сказать, что проблемы нашей педагогики начались не с Фурсенко и Ливанова, а имеют очень давнюю историю. Уже в 70-х годах прошлого века престиж школьных учителей оказался необыкновенно низок. Еще не в глазах родителей, но уже в глазах молодежи, выбирающей профессию. Стоит напомнить, что конкурс в педагогические вузы был самым низким. Мало того, лучшие их выпускники никогда и не собирались связывать свою жизнь со школой. Филологические факультеты поставляли журналистов, истфаки — чиновников и партработников, выпускники инязов становились переводчиками… Уже тогда ощущалась нехватка мужчин в учительском цехе, уже тогда студенты, приезжавшие поступать в педвузы из районов, пользовались любой возможностью, чтобы остаться в городе. В результате складывалась парадоксальная ситуация: профильные вузы выпускали огромное количество специалистов, в школах же работать было некому. Позже ситуация усугубилась, поскольку педвузы лишились брони — студентов стали призывать в армию. Система классического образования, отлаженная с 30-х годов, стала давать явные сбои. Как следствие — падение престижа: работа в школе ставила на женщине клеймо неудачницы, на мужчин смотрели как на энтузиастов-чудаков. Тем не менее, запас прочности у системы оказался довольно велик. Его хватило почти на все постперестроечное время.

В конце 80-х на короткий период педагогика вдруг стремительно вошла в моду. «Учительская газета» превратилась в один из рупоров перестройки, в курилках обсуждали статьи новаторов от образования, их методики, спорили о том, как бы поскорее избавиться от репрессивной педагогики в пользу педагогики сотрудничества. Студенты шли в школу на практику, опробуя самые безумные теории. А старшие товарищи не могли им и слова сказать, чтобы не превратиться в ретроградов, душащих все живое. В итоге, вместо исправления ситуации, многообразие методик нанесло российской педагогике один из наиболее чувствительных ударов. Была де-факто сломана, пусть и дряхлеющая, но стройная система, на смену которой пришло образовательное гуляй-поле. Если прежде ребенок, переезжая из Владивостока в Душанбе или из Самары в Калининград, в новой школе встречал знакомую программу, от которой он мог чуть отстать или обогнать ее, то теперь любой переезд был связан со значительными трудностями в адаптации. Даже в пределах одного города не было единства в обучении. Контроль упал до минимума, любой учитель мог отмахнуться: я так вижу, у меня такая методика.

Попытки вернуть образованию хоть какое-то подобие управляемости, предпринятые в начале «нулевых», оказались очередным масштабным экспериментом. В результате сегодня как власти, так и профессионалы мучительно пытаются изобрести велосипед. Сколько копий сломано вокруг единого учебника истории, теперь заговорили о едином учебнике литературы и русского языка. Все, что было прекрасно реализовано при советской власти — сочетание разных предметов по одним и тем же темам (например, истории и литературы, географии и биологии, физики и химии), сочетание воспитания и образования — сегодня почему-то выглядит откровением, а частью общества принимается откровенно в штыки.

Стало общим местом рассуждение о том, что советское образование никуда не годилось. Странно, ведь все говорит об обратном. Упоминать атомные электростанции и полеты в космос даже как-то неловко. Но можно вспомнить огромное количество специалистов, которые прекрасно устроились на Западе со своими «порочными» советскими дипломами. Следует вспомнить и то, что после экспериментов 1920-х большевики фактически вернулись к опыту российской гимназии. Революционерам — и тем стало вдруг понятно, что педагогика является одним из самых консервативных предметов, новаторствовать там надо осторожно. Об этом же говорит и глобальное падение образовательного уровня. Не только у нас, но и в тех странах, которые мы привыкли называть «цивилизованными».

Сегодня депутаты обсуждают поправки, которые должны превратить оскорбление учителя в уголовное преступление. Пустые хлопоты, если не поменять общий вектор отношения к образованию. Если не отказаться от концепции «услуги», от чисто утилитарного назначения педагогики. Если не вернуть образованию веками присущую ему функцию человеческого, самоценности знания, то к учителям так и продолжат относиться, словно к нерадивым официантам. Да они и сами будут себя чувствовать таковыми.

Не следует поступать с образованием так, как поступает часто молодежь, выкидывая на свалку дорогущий бабушкин антикварный комод, чтобы заменить его трехкопеечной поделкой из популярного мебельного салона.