Игры разума

Абдусалам ГУСЕЙНОВ, академик Российской академии наук, директор Иститута философии РАН

12.04.2013

Активно обсуждаемый в последние дни конфликт между Российской академией наук и профильным для нее министерством имеет не поверхностный характер, не сводится к отдельной неловкой фразе министра и не снимается извинением. Суть дела — в различном понимании того, что такое наука, и как она должна развиваться.

Так, Дмитрию Ливанову принадлежат следующие слова: «Мы действительно фиксируем очень глубокие проблемы, и в нашем образовании, и в нашей науке. За последние 20 лет мы полностью утратили международную конкурентоспособность в этих сферах. Мы ее просто потеряли. В СССР была хорошая наука и хорошее высшее образование, но их уже нет. То, что мы имеем сегодня, не соответствует даже минимальным требованиям». Но не следует ли из этого, что причинами утраты конкурентоспособности нашей науки и нашего образования (если даже согласиться с этим спорным тезисом) стали как раз те «реформы», которые проводились в данных сферах? Может, стоит поработать над тем, чтобы устранить эти причины или смягчить их негативное действие?

Образование и научную деятельность в последние десятилетия стали трактовать как услуги, включать их в рыночные механизмы, фактически принуждать академических ученых и профессуру заниматься совершенно не свойственным им делом. Все это происходило или по инициативе, или при попустительстве министерства. Складывается впечатление, что и сейчас вместо того, чтобы выправить деформации прошлых лет, ставится цель доломать в сфере науки и образования то, что еще устояло перед натиском вульгарно понятой рыночной стихии. Только теперь это делается под лозунгом «международной конкурентоспособности».

Один из самых важных пунктов, по которому расходятся позиции бюрократических структур и академических ученых, состоит в том, как управлять наукой. Кто может и должен определять направления, тематику научных исследований, решать, чем заниматься ученым, — сами ученые или чиновники. Конечно, наука входит в сферу государственной политики. Но если государство и общество хотят иметь фундаментальную науку, они должны довериться тем людям, которые связали с ней свою жизнь. Никто, кроме самих ученых, не может определить, чем и как им следует заниматься, и быть более заинтересованным в том, чтобы наука процветала. Лучшее, что могут сделать государство и общество — создать приемлемые (и по материальным, и по престижным критериям) условия, чтобы люди, решившие посвятить себя науке, могли заниматься этим, не отвлекаясь на посторонние вещи.

Если говорить, например, о конкурентоспособности нашей отечественной философии, то за последние 20 лет она многое приобрела. Так, на Всемирном философском конгрессе, который состоится этим летом в Афинах, ИФ РАН представит пленарный доклад, проведет более 10 секций, две приглашенные сессии и впервые — секцию русской философии. За эти годы сотрудники нашего института были удостоены государственных наград Германии, Франции, избраны почетными докторами ряда престижных западных университетов. Можно было бы ожидать внимания и поддержки со стороны министерства, но вместо этого оно собирается отменять экзамен по истории и философии науки.

Наше министерство уже многие годы исходит из убеждения, что российская наука должна стать университетской, и ведет линию на разрушение РАН. Чтобы все было, как на Западе. Но в западных странах существуют и внеуниверситетские научно-исследовательские академические организации. А главное — западные университеты исторически развивались в качестве автономных, наши же никогда не имели автономий, возникли позже Академии наук и на ее основе. Можно было бы ожидать, что в новых условиях демократического развития России научно-образовательная политика будет направлена на развитие университетской автономии. Но вместо этого она парадоксальным образом оказалась нацелена на еще большую бюрократизацию жизни университетов и разрушение РАН, единственной автономной научной организации.

Российская академия наук является национальным достоянием нашей страны. Своей почти 300-летней историей она символизирует непрерывность интеллектуального развития России и остается одним из очагов академических свобод и демократической самоорганизации важной сферы общественной жизни. И покушаться на РАН можно разве что только ради геростратовой славы.

Сказанное не означает, что изменения в Российской академии наук не нужны. Однако действенным реформам более всего препятствуют попытки сделать это сверху, стремление поставить под вопрос само существование РАН. В этих условиях научные сотрудники воздерживаются от широкой дискуссии о перспективах реформирования, потому что не желают оказаться на стороне тех, кто изначально настроен против Академии. Это касается и отношений институтов с президиумом РАН. Разумеется, мы будем очень осторожны в критике президиума, чтобы не оказаться на стороне тех проектов, которые как раз хотят оторвать от него институты.

Совсем недавно один из самых авторитетных членов президиума РАН академик Жорес Алферов под горячую руку высказался о философах не совсем лестным для нас образом. Но нам, как научно-исследовательскому институту, лучше находиться в одной структуре с критикующим нас Алферовым, ныне выдвинувшим свою кандидатуру на должность президента РАН, чем один на один с далеким от науки чиновником, даже если он будет нас хвалить.