04.06.2019

Пушкин так широк и многообразен, что «сузить», привлечь его на свою сторону до сих пор пытаются силы прямо противоположные. Набрав одних цитат и фактов, закрыв глаза на другие, советские третьи секретари брали Пушкина в штат, делали из него пламенного борца с царизмом. Безбожника. Вольнодумца.

«Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена» — ​читали? Учили в школе? Сидит в голове гвоздем? Читали, учили, сидит. Однако полные собрания сочинений противоречивого поэта выходили и в СССР. Тиражами побольше Донцовой, между прочим. «Не могу не заметить, что со времен восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения», — ​оттесненные в последние скучные тома, но эти строки Пушкина можно было найти и прочесть. Или: «[Радищев] есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, — ​вот что мы видим в Радищеве». «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества», — ​и это тоже заявил «революционер», вписанный почетным членом всех кружков декабристов, народовольцев, петрашевцев и большевиков? Так точно, он, ваше сиятельство.

Глядь — ​перед нами консервативный Пушкин, «слуга царю». А прежний-то куда подевался? И был ли? Да тут он, не переживайте. Просто о «Путешествии из Москвы в Петербург» Пушкин пишет, глядя на вещи с другой стороны. Он это умеет. А Байрон нет — ​и за то Александром Сергеевичем укоряем: «Байрон бросил односторонний взгляд на мир и природу человечества, потом отвратился от них и погрузился в самого себя». Пушкин же, оборотившийся Иваном Петровичем Белкиным (верное свое «альтер эго», которое доставал, когда надо быть прямодушнее, «ближе к народу»), точно чужд окостеневшему «байронизму».

Живой он был, артистичный. Так и видишь: собирается Пушкин написать что-нибудь законопослушное, улучшающее финансовое положение и запутанные отношения с властью, с царем. Роется в сундуке, достает красную косоворотку — ​да в этом реквизите и тянет перо к бумаге, пряча усмешку в бакенбарды: «Нравственность (как и религия) должна быть уважаема писателем». Что вы говорите! И подобное утверждает автор «Гавриилиады»? Открестившийся от этой «шалости», приписавший ее покойному сатирику Дмитрию Горчакову (тому уж все равно, не так ли) — ​и только царю признавшийся в авторстве специальным тайным письмом? Он, он голубчик! И рубаха у него для таких дел действительно есть!

Вот что сообщает нам купец Иван Лапин в своих воспоминаниях: «29 мая 1825. В Святых Горах… имел счастие видеть Александру Сергеича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одеждою, а например: у него была надета на голове соломенная шляпа, в ситцевой красной рубашке, опоясавши голубою ленточкою… с предлинными черными бакенбардами, которые более походят на бороду; также с предлинными ногтями, которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом, я думаю — ​около 1/2 дюжин».

Ест Пушкин апельсины, распустив голубой поясок, а внутри у него само складывается: «Некоторые люди не заботятся ни о славе, ни о бедствиях отечества, его историю знают только со времени кн. Потемкина… со всем тем почитают себя патриотами, потому что любят ботвинью и что дети их бегают в красной рубашке». Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Далее зачастую выяснялось, что вдохновенные строки выбросил цензор. У тогдашних цензоров порой странные были подходы. К примеру, дамскую «кофту», почитаемую «неприличной», они требовали заменить на «салоп». Автор бессмертного «В своем углу Мария в тишине покоилась на смятой простыне» «взбесился»: издатель Смирдин платил построчно, Александр Сергеевич терял несколько десятков рублей! Но, чуть успокоившись, Пушкин нашел решение, достойное своего литературного опыта: на месте выкинутых строк были оставлены точки. И Смирдин заплатил-таки изощренному поэту за каждую гениальную точечку!

Так когда же Пушкин был настоящим? Правильный ответ: всегда. Тем и интересен, тем и велик. Большое счастье нынешней жизни, которым мы плохо пользуемся, в том, что нет необходимости втискивать классиков, современников и себя самих в рамки. Тем хочется благостно закончить сии заметки.

А потом перечеркнуть все накрест и оставить только вот это, мое любимое у многоликого Александра Сергеевича:

А я, повеса вечно праздный,
Потомок негров безобразный,
Взращенный в дикой простоте,
Любви не ведая страданий,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . .!

Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции