Без веры — ​без племени

Егор ХОЛМОГОРОВ, публицист

17.05.2016

В пятницу, 13 мая, в Москве состоялся учредительный съезд организации «Атеисты России». Как сообщили устроители, они намеренно назначили мероприятие на несчастливое число, чтобы продемонстрировать свое презрение к религиозным предрассудкам.

Непонятно, правда, о какой религии шла речь — ​ни один православный христианин, к примеру, не боится числа 13, а «пятница, 13-е» для него не более чем название голливудского ужастика. Соответствующие страхи распространены в основном среди всевозможных эзотериков, по отношению к которым что христианин, что мусульманин окажется «атеистом», ибо в подобную чушь не верит.

Но некоторых предзнаменований атеисты все же опасаются. Скажем, несчастливых имен. Первоначально сообщалось, что создан будет «Союз воинствующих безбожников Российской Федерации», так сказать, в память о знаменитой организации, возглавлявшейся печально известным Губельманом-Ярославским. Но в итоге ничего подобного не случилось. Название выбрали скучновато-бюрократическое. Заявления звучат тоже вполне политкорректно: мол, мы уважаем верующих, однако будем бороться с церковной бюрократией. С этого, впрочем, начинал и Вольтер, докатившийся до «раздавите гадину».

Ничего удивительного в появлении «Союза атеистов» в России нет. Разумеется, не прошли даром 70 советских лет под знаменами воинствующего безбожия. Но еще более странным было бы отсутствие у нас атеистов сейчас, учитывая, что во всем мире, а особенно в Европе, они превратились по результатам эпохи Просвещения и последующих столетий секуляризации во влиятельную конфессию.

Советский эксперимент оказал религии в России даже некоторую услугу. Он вызвал у нашего народа сильнейшее отвращение перед насильственным разрушением церквей, беснованием официального атеизма, длившимся до 1988 года, возмущение необходимостью креститься тайком (как крестили, к примеру, меня в 1983-м). И маятник двинулся в обратную сторону вопреки либерализму и демократии, насаждавшимся при Ельцине. Это тогда есенинское «стыдно мне, что в Бога я верил» перепели как «стыдно мне, что я в Бога не верил» — ​и никому не пришло в голову, что могло быть как-то иначе. Церковь оказалась единственным общественным институтом, связанным с русской традицией, который реформаторы не тронули и даже почти не пытались. Это было одним из факторов, перетянувших нас из разрухи 90-х к нынешнему, пусть пока и неустойчивому, национальному возрождению.

Но рано или поздно атеизм вкупе с антиклерикализмом должны были напомнить о себе. Где-то безобразными кощунственными плясками в храме и последовавшей бессовестной кампанией. Где-то несколько доктринерским «научным атеизмом», по дороге обронившим «научный коммунизм».

Однако обстоятельства рождения нового атеизма таковы, что, мягко говоря, не способствуют здоровью и прямохождению дитяти. У напомнившего о себе безбожия есть лишь два возможных образца для подражания.

Первый — ​тот самый «Союз» ранних большевиков: сбрасывание крестов с колоколен, расстрел и перечеркивание штыком икон (мне от бабушки досталась такая икона-мученица), «комсомольские Пасхи» со «звездинами» вместо крестин и кощунственными акафистами («Всех богов на землю сдернем, визжите, черти, веселей»). Как эта игра в красных дьяволят могла бы вписаться в сегодняшние реалии — ​совершенно непонятно. За попытки действовать в таком духе православные активисты больно побьют, и будут правы.

Второй образец — ​политкорректные евроатеисты, вроде британских и американских. Их требования очевидны: убрать упоминание о Боге из гимна, запретить все, что напоминает религию в школах, судить за «моральные травмы», нанесенные крестиком медсестры в реанимации. Плюс навязывание Ричарда Докинза с теорией слепой эволюции как пророка, а Стивена Фрая — ​с гомосексуальным гуманизмом как его верного ученика. Зачем весь этот концерт ментальных извращений может понадобиться нам? Ведь Россия сегодня все активнее расходится с Европой противоположными курсами, и такой евроатеизм будет выглядеть у нас как работа на иностранные разведки.

К тому же всем отлично известна трусливость течения. Когда англиканская церковь рискнула раздавать в лондонских автобусах листовки, восхваляющие Отца небесного, атеисты запустили встречную кампанию: «Бога нет». Когда в Лондоне появились автобусы, украшенные прославлением Аллаха, атеисты «скромно промолчали». Некоторых богов нет более, чем других.

Есть, конечно, еще и скрытый сатанизм, рядящийся в одежды атеизма. В нем отрицание существования Бога является просто формой выражения ненависти к нему. Таких «атеистов» легко опознать по перекошенным ртам и полной неспособности удержаться от кривляний и богохульств, точно они едва выбрались из того гадаринского стада свиней, где оказались изгнанные Христом бесы.

В современной России конфликт с Богом, Православием и Церковью — ​это конфликт с основами национальной культуры, с самим духом русской цивилизации. Невозможно быть «атеистом вполне», не отрицая «Троицу» Рублева, «Тропарь Кресту» в начале увертюры Чайковского «1812 год», вдохновенные прозрения Достоевского. Наивысшие наши достижения — ​продукт глубокой веры, причем, за редкими исключениями, веры ортодоксальной, церковной. Быть в России атеистом, не отчуждая себя от русских начал, практически нельзя.

Соответственно, для атеистического активизма остается лишь вписываться во всевозможные антицерковные кампании, основанные где-то на клевете, а где-то и впрямь на недостойном поведении служителей Церкви и ее бюрократов. Борясь с чиновничьим произволом, впихивающим храмы в парки, атеисты действительно могут обрести союзников в лице мамочек, однажды наткнувшихся на забор, перегородивший привычный путь с коляской по аллее. То есть именно на поле общественного конфликта безбожники вправе рассчитывать хоть на какую-то политическую поддержку. Но, скорее, даже вопреки, а не благодаря своему неверию. Ведь закрывать храмы на том основании, что кому-то кажется, будто Бога нет — ​идея варварская. Бороться же с чьей-либо вопиющей предвзятостью или бюрократическим произволом — ​значит в некотором смысле опровергать атеизм. В конечном счете стремление к справедливости — ​одно из тех чувств, тех идеалов, которые в нашей душе свидетельствуют о бытии Божием.


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции