Давайте негромко, давайте вполголоса

Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

18.03.2015

В России вышла автобиография Шарля Азнавура «Громким шепотом». Шепчет певец обо всем на свете — о славе и безвестности, нищете и богатстве, жизни и смерти.

Последней темы не избежать — книгу Азнавур сочинил, когда ему было 85 лет (сейчас певцу — 90). Правда, рассуждать о вечном покое всерьез у великого шансонье не получается. «Итак, приходит время торжественного прощания: цветы, венки, надгробные речи, толпы скорбящих, вспышки фотокамер и несколько скупых слез. Уважаемый журнал с громким именем выпускает специальный номер уже через 48 часов после похорон. <...> Для стариков, как я полагаю, все делается заблаговременно, и номер, посвященный престарелым звездам, обычно уже полностью готов и сверстан заранее». И еще на тему смерти, к которой Азнавур то и дело возвращается: «Я начал фантазировать и воображать совершенно невероятные вещи: что, если в тот час, когда человек погружается, как принято говорить, в свой последний сон, заболеть бессонницей, несмотря на то, что всю жизнь я прекрасно спал! <...> Я не боюсь смерти, я просто счастлив жить».

О жизни — не всегда счастливой — Азнавур рассказывает на 250 страницах. Про артистичных и хлебосольных родителей («мы считались немного чокнутой семьей»), которым приходилось браться за любую работу. Про их участие в Сопротивлении — кстати, один из героев, Мисак Манушян, воспетый потом Арагоном, научил Азнавура играть в шахматы. О начале карьеры еще в детстве — на драматической сцене, где участвовал во «взрослых» постановках. Например, в знаменитом Театре Елисейских Полей исполнял роль негритенка... Позже, когда отец уйдет добровольцем на фронт — «в знак признания всего, что сделала для него приютившая страна» — именно театральные гонорары Шарля и его сестры не дадут семье умереть с голоду. «Вопрос, быть или не быть артистом, выступать или не выступать перед нами, не стоял, так как, кроме альтернативы жить в нищете и бороться за выживание, балансируя на краю пропасти, у нас с сестрой не было другого выбора».

Воспоминания о дальнейшей карьере — уже музыкальной — отдают той же горечью. Выступления в ночных клубах, «где стриптизерши вызывали у посетителей гораздо больше интереса». Или в антрактах между киносеансами «под грохот откидывающихся сидений»: «Кое-кто бросал на сцену всякую ерунду или мелкую монету, а другие свистели и выкрикивали обидные слова». Но на первый план выходят иные «обидные слова» — Азнавур, кажется, до сих пор не может простить французской прессе колкости в начале певческой карьеры. «Провальный певец», «непривлекательный артист» и вправду мало нравился СМИ. «Представьте себе, что на их выпады я отвечал самым презрительным молчанием, еще более холодным, чем сегодня, когда они давно сдались, когда у них больше нет возможности уколоть меня! Как иногда приятно взять реванш и свести счеты со старым противником»...

Правда, о людях, благодаря которым выбрался из «артистов второго эшелона», Азнавур пишет немного. Например, Эдит Пиаф посвящены всего два абзаца, где шансонье опровергает миф о наркозависимости подруги. «Ее самыми большими «наркотиками» были хорошая еда, пиво, но главным образом марочные вина — все это она потребляла в огромных количествах». Ее примеру следовал и Азнавур. «Поскольку и сам я не был святым, то перенял многие привычки известной певицы, ее вкусы и взгляды, не чураясь доступных излишеств — обильных возлияний, вечеринок до утра, во время которых опустошались десятки бутылок шампанского и выкуривалось множество пачек сигарет». Теперь о былых избыточных удовольствиях, которые любой рок-звезде показались бы детскими шалостями, Азнавур сожалеет. Следствием подвигов молодости считает бронхит, регулярно наведывающийся к шансонье, и больные суставы, которые, правда, не мешают выступать и гастролировать. Как только речь заходит о сцене, Азнавур оживляется. Например, с нескрываемым удовольствием перечисляет вещи, которые возит с собой по всему миру. Среди них оказывается музыкальный центр («чтобы всегда можно было послушать музыку») и телевизор («потому что я никогда не выхожу на сцену, не посмотрев новостей»).

«Лично я не против, чтобы каждый день рождения накидывал мне лишний год (когда я выражаю свое согласие, то иду на это лишь потому, что у меня просто нет другого выбора), и надеюсь когда-нибудь все же выйти на пенсию, но быстрое старение — это не для меня. И кроме того, я совершенно не умею сидеть сложа руки». А пока не наступила пенсионная пора, шансонье каждое утро садится за рабочий стол, чтобы выводить пером — и только им — «буквы, слова, фразы». В остальное же время рефлексирует, большей частью по поводу собственной идентичности. «Находясь среди людей, я чувствую себя иностранцем, или же, точнее говоря, человеком без национальности». «Мои привычки — французские, / Мои традиции — армянские. / Я, как кофе с молоком, — неразделяемая смесь», — пел в одной из песен Азнавур. И добавлял: «Страна моя — Париж».

«Если Бог есть на свете, я смею надеяться, что Он будет судить меня по моим делам, а не по молитвам, которые я все равно не знаю и не умею читать ни по-французски, ни по-армянски», — признается Азнавур. Но представать перед Всевышним пока не спешит: «Я прошу даровать мне всего лишь еще тысячу лет — не так уж и много».


Фото на анонсе: Hahn Lionel/ABACA USA/TASS