Музыкальный продюсер Георгий Агеев: «У нас с Владимиром Спиваковым счастливый тандем»

Александр МАТУСЕВИЧ

11.09.2021

Музыкальный продюсер Георгий Агеев: «У нас с Владимиром Спиваковым счастливый тандем»

«Культура» представляет интервью с известным музыкальным менеджером, бессменным директором Национального филармонического оркестра России под управлением Владимира Спивакова. 11 сентября Георгий Агеев отмечает 60-летний юбилей.

Личный юбилей — повод подвести итоги, настроить планов громадье... Или для вас это просто листок в календаре?

Листок в календаре и определенный стресс. Поскольку надо достойно встретить эту дату никого не забыть, поблагодарить тех, кто еще жив, и вспомнить тех, кого с нами уже нет. И, самое главное, юбилей в сентябре, в месяце, в котором у оркестра три гастрольные поездки, а паузы между ними минимальные. Более того, мой день рождения отстоит от дня рождения Владимира Теодоровича всего лишь на один день, и хотя у маэстро не юбилей, разумеется, отметить этот день — святое. Главный вопрос: как всё успеть?!

Не секрет, что мы с Сати Спиваковой учились в ГИТИСе на одном курсе. Мы одно поколение вместе с Аллой Сигаловой, Дмитрием Вдовиным, Ирой Розановой, Леной Яковлевой, Витей Раковым, Романом Должанским, Гришей Заславским, эти фамилии сегодня у всех на слуху. С Сати мы дружили еще с первого курса, задолго до того, как она встретила Спивакова. И Сати сыграла большую роль в моем переходе в свое время от Светланова, возглавлявшего Госоркестр СССР, к Спивакову, потому что в то время я собирался работать с Гергиевым, и все к тому шло. Без ложной скромности могу сказать: был такой период, несколько лет, когда я был главным советчиком и доверенным лицом Гергиева сначала при директоре Малькове, потом при Шварцкопфе. И все были уверены, включая Валерия Абисаловича, что мы будем работать и дальше, поскольку Малькова тогда со скандалом уволили и место его освобождалось. Но я решил идти к Спивакову.

И этот тандем существует уже почти четверть века. В чем секрет такого долголетия?

Я человек компромисса в хорошем смысле слова. У нас со Спиваковым всегда был внутренний диалог и в какой-то степени спор о том, что является главной составляющей профессии руководителя. Я всегда считал, что главное способность и даже талант достижения компромисса. Владимир Теодорович считает, что главное — это терпение. В какой-то степени эти понятия тождественны, но я считаю, что понятие компромисса более емкое и глобальное, потому что терпеть человека, ненавидя его, — мучительно, а я предлагаю искать компромисс на почве гармонизации взаимоотношений. За долгие годы работы, еще предшествовавшие моему периоду директорства в трех оркестрах (ГАСО СССР под управлением Светланова, «Виртуозы Москвы» и НФОР под управлением Спивакова. — «Культура»), еще когда я был чиновником (в советское время работал в Главном управлении культуры Исполкома Моссовета. — «Культура»), я прошел через множество серьезных ситуаций (и не только в сфере музыки — например, раздел Ермоловского театра), которые научили меня искусству компромисса. Пусть это нескромно, но я считаю, что это одно из моих достоинств.

— Как вы ставите диагноз гениальности, как понимаете, что — да, это то самое?

— Вибрации. Если на концерте меня охватывает какое-то невероятное душевное волнение и если я не могу отвлечься в момент исполнения ни на что другое, если я потом долго вспоминаю и пропускаю через себя эмоционально и анализирую ту или иную работу, вот это и есть для меня показатель неординарности артиста. Приведу пример: поют два тенора одного амплуа и одного поколения — известный всем Богдан Волков и куда менее раскрученный Алексей Неклюдов. Волков поет прекрасно, технично, музыкально, но я никогда так не волнуюсь, его слушая, как в момент исполнения того же репертуара Неклюдовым. Я могу тысячу раз ошибаться, но это моя собственная точка зрения. У меня есть такие же ощущения по отношению к некоторым драматическим артистам, в том числе не самым широко известным. Есть драматические артисты, которых я считаю великими и кого публика не так уж хорошо знает, — например, Сергей Колтаков.

Если говорить о музыкантах, то, конечно, Светланов был гениален — сложный человек, но музыкант, владеющий невероятным музыкальным магнетизмом.

Джесси Норман — абсолютный гений. Она приезжала три раза в Москву по нашему приглашению, приезжала надолго, я имел возможность с ней общаться, наблюдать ее в работе: на репетициях, на концертах. Она пела у нас на фестивале в Кольмаре. У нас с ней были очень доверительные дружеские отношения.

— Помню, ходили разговоры о немыслимых требованиях Норман.

— Все, что она просила, находилось в плоскости профессии: увлажнители воздуха, отсутствие табачного дыма и запаха и прочее. Ничего примадонского. А какие-то ее особые просьбы мне было выполнить в радость, потому что это человек великого обаяния и музыкант гениальной одаренности.

— Достижение каких творческих высот для вас особенно дорого?

— Не рискну назвать свою биографию и уж тем более профессию сугубо творческой. Но мне бы хотелось, чтобы ее не считали административно-хозяйственной. Меня, конечно, сильно обижает, когда журналисты мне начинают задавать вопросы: «А где вы ремонтируете инструменты?» или «Сколько стоит комплект литавр?» Я, конечно, могу ответить, но мне интересно в моей работе другое. У нас такой счастливый тандем со Спиваковым. У него есть право вето на любое принимаемое решение, но я понимаю, что он практически им не пользуется. Мы настолько друг друга понимаем и настолько друг друга сформировали — в большей степени он меня, поскольку он старше, но, поверьте, что и я влиял на его вкусы и принимаемые им решения, — что нам не о чем спорить.

Владимир Теодорович прекрасно знает, что происходит в мире у струнников, особенно скрипачей, но и в мире пианистов тоже, следит за лауреатами конкурсов, у кого и как развивается карьера, общается с ведущими педагогами и приглашает в свои программы тех, кого считает нужным. Я больше внимания сосредотачиваю на приглашении вокалистов в наши программы, на всем, что связано с режиссурой, мультимедийными, полистилистическими театрализованными представлениями. Музыкальный театр всегда был в центре моего внимания, мне интересно всё, что там происходило и происходит. И, как правило, мои инициативы в этой области встречают понимание со стороны Владимира Теодоровича. Так мы открыли Кирилла Серебренникова, который тогда поставил всего один спектакль в Москве, и то в драматическом театре. Я почувствовал в нем потенциал постановщика и предложил дать ему шанс в нашем новом проекте — исполнении оратории Онеггера «Жанна д’Арк на костре». Мною же была предложена и Фанни Ардан на главную роль вместо планировавшейся прежде российской исполнительницы. У нас был роскошный выбор: поработать в этом проекте были готовы и Изабель Юппер, и Изабель Аджани, и Кароль Буке. Выбрали Фанни Ардан — и не ошиблись. «Жанна д’Арк на костре» с Ардан в заглавной роли стала событием концертного сезона.

То же и с вокалистами. Конечно, бывает, что Владимир Теодорович говорит: «Слушай, я нашел великолепную певицу, давай мы ее позовем!» Но это не часто бывает. В основном выбор вокалистов лежит на мне. В последнее время нам иногда дает советы Вадим Журавлев, с которым когда-то работала Сати, но тут мы с ним не всегда совпадаем в оценках. Совпадения возникают на наших концертах — например, Вальтрауд Майер или Стефани д’Устрак. Но Вадим ориентирован больше на западных певцов. А я очень люблю наших и считаю, что в современном поколении певцов есть полтора-два десятка таких талантов, которые ни в чем не уступают западным звездам этого же поколения, поющим в Зальцбурге или Экс-ан-Провансе. Я не думаю, что человек, обучавшийся в Австрии или Германии, по определению лучше поет и разбирается в стилях лучше, чем, например, ученики Молодежной оперной программы Большого театра или выпускники Академии хорового искусства. А уж природный материал у наших певцов точно ярче и богаче.

Что еще? Я неплохо научился составлять программы и во многом этому я научился у Спивакова. Сначала, конечно, у Светланова, который гениально составлял собственные программы и практически никогда не занимался программами приглашенных дирижеров, и мне приходилось это делать самому. А потом уж, конечно, у Владимира Теодоровича — за четверть века эту науку можно было постичь, и, мне кажется, у меня это получилось.

— А Владимир Теодорович разделяет вашу страсть к вокалу и программам с участием вокалистов? И как вы относитесь к концертному исполнению опер?

— Вокалистов он очень любит, с ними он работал немало и до меня. Но я предложил сделать это направление одним из доминирующих. В позднее советское время вокальные концерты были не так уж часты в столичных залах. Мы с Владимиром Теодоровичем с конца 90-х создали тренд: то обилие вокалистов, которое вы сегодня слышите в московских концертных залах, началось с наших проектов. А вот концертное исполнение оперы как жанр его не очень вдохновляет. Спиваков относится к тому редкому по нынешним временам типу художников, которые работают медленно и тщательно. Вот, например, все лето он готовил Вторую симфонию Скрябина — произведение, которым он ранее никогда не дирижировал. Вообще у него репертуар меньше, чем у любого дирижера его уровня и возраста, но он старается работать над произведениями очень качественно и глубоко. Подготовка оперы, даже в концерном исполнении, требует уйму времени и сил, поэтому она у нас не в мейнстриме.

— Что самое сильное в Спивакове-дирижере?

— У него много достоинств. Всех не перечислишь. Но, помимо вдумчивой и скрупулезной работы с партитурами, я мог бы еще отметить то, что он много репетирует с оркестром. И он в отличие от других хороших дирижеров может оркестру многое дать не только по образу и концепции, но и по технологии исполнения. Он сам струнник и знает, что требовать и как добиваться нужного результата от ведущей оркестровой группы, он находит те штрихи и аппликатуру, от которых рождается принципиально другое качество звука. У многих дирижеров есть прекрасные идеи, но не каждый знает, как этого добиться. А он знает. Вот Лорин Маазель считался струнником — и это всегда было особое звучание оркестра. То же и у Спивакова.

— Что будет интересного в наступающем сезоне?

— Если говорить о вокалистах, то мы покажем в Доме музыки западных звезд — Лисетт Оропеса, Даниэль де Нис и Фредди ди Томмазо. Первые два имени уже более-менее у нас на слуху, а вот третий будет, надеюсь, открытием для России. Мне его порекомендовала Айгуль Ахметшина, с которой мы тоже периодически работаем — в частности, в этом сезоне с ней и мексиканским тенором Аланом Пингарроном будем повторять программу, которая была на прошлом фестивале «Владимир Спиваков приглашает». Кроме того, будут Стефани д’Устрак и Лиз Давидсен.

— Я имел в виду сезон вообще, не только вокалистов: но в вас упорно говорит вокаломан и глубоко театральный человек...

— От этого никуда не уйти — корни. Когда я учился в ГИТИСе, — это было невероятно счастливое время, — мы успели застать потрясающую плеяду педагогов. Даже легендарных аксакалов — Павла Маркова, Марию Кнебель, Болеслава Ростоцкого, Николая Эльяша. Но было и другое, более молодое поколение историков театра и театральных критиков, у которых мы учились все пять лет. Самым молодым был Борис Николаевич Любимов, потом Марина Юльевна Хмельницкая и Геннадий Григорьевич Дадамян. Вот три моих любимейших педагога. Любимов был нас старше лет на двенадцать всего и всегда выглядел очень молодо, юношей, мы его, любя, иначе как Борей не звали. Горящие глаза, блестящая речь, интеллект, культура, он же из потрясающей семьи: папа — переводчик Рабле и Сервантеса, жена — актриса Марина Шверубович, внучка Качалова, и вот эта белая кость в Борисе Николаевиче чувствовалась. При этом никогда не было никакого снисходительного тона в отношении студентов. Окончив ГИТИС, с этими людьми я старался поддерживать отношения, хотя бы приглашая их на наши концерты. Сегодня Борис Николаевич — ректор Щепкинского училища, из-за занятости мы практически не видимся, но эта благодарная память и влюбленность в Учителя со мной навсегда.

Фотографии из архива Георгия Агеева.