Алексей ФИЛИППОВ

04.08.2021

Материал опубликован в № 4 печатной версии газеты «Культура» от 29 апреля 2021. 

Знаменитый пианист — о футболе, своей семейной вере, пандемической реальности классической музыки и ее постковидном будущем.

— Приятель-музыковед как-то рассказал мне историю, в которую я не могу поверить. Он говорил, что в молодости вы выбирали между музыкой и футболом.

— Не то чтобы выбирал, но и типичным вундеркиндом, который по 10 часов сидит за роялем, не являлся. Я был обычным ребенком и все успевал: позанимавшись на рояле пару часов, шел играть в футбол или хоккей.

— Вы не берегли руки?

— Я три раза ломал руки и пальцы. Для нашей семьи это было трагедией, но я тогда на все смотрел по-своему. Да и нет худа без добра: сломав правую руку, я получил возможность выучить леворучный концерт Равеля. И не писать контрольную по математике. Для меня это было счастье...

Пронесло, как говорится, но я не мог без спорта. А родители понимали, что остановить меня невозможно. Страсть я привносил не только на сцену, но и в спорт. Меня даже брали в юношескую сборную Иркутска по футболу, я тогда неплохо играл.

— Насколько я знаю, ваша семья очень поддерживала вас с тем, чтобы вы могли развить свой талант. Бабушка, к примеру, продала квартиру и вручила вам 16 тысяч долларов, чтобы вы и родители могли жить в Москве. В вашей семье глубокие, очень разветвленные музыкальные корни, и при этом в ней были такие же глубокие дружба и взаимопонимание. Это так?

— Это на сто процентов верно.

— Что для вас семья?

— Если бы не семья, моя жизнь состоялась бы совсем иначе, я в этом глубоко убежден. Наша общая семейная вера, конечно же, существует, и она проявляется в любой ситуации, что бы ни происходило. Вот представьте: на дворе 1991-й, только что рухнул Советский Союз, мне нужно уезжать из Иркутска. Я родился в 1975-м, и если бы дальше отсиживался в родном городе, на моей музыкальной карьере можно было бы поставить крест. Родители понимали, что надо быстро переезжать в Москву и вариться в атмосфере Центральной музыкальной школы при Московской консерватории. Лучшей музыкальной школе мира, где преподавали самые талантливые музыканты нашей страны. Промедление было смерти подобно.

А я не хотел никуда уезжать и устраивал страшные скандалы. Родители со слезами на глазах отрывали меня от Иркутска, друзей, двора и спорта. Я тогда был и Обломовым, и Зорро — становился им, когда выходил на футбольную площадку в нашем дворе. При этом все дворовые конфликты пытался решать в футбольных сражениях, а не в драках. Я был миротворцем. Хотя случались разные ситуации... И вот мне надо уехать из своего счастья! Но родители купили меня тем, что я смогу смотреть игры «Спартака» вживую, на стадионе. Были применены очень правильные семейные дипломатические методы, и это сработало.

Они бросили все, что у них было в Иркутске, с их стороны это была огромная жертва. В нашем городе мои мама и папа были очень видными педагогами и музыкантами. Уезжая в Москву, они ехали в неизвестность, и это был страшный риск: в 1991-м на улицах стреляли, не обнадеживали и телетрансляции путча. Но семейная вера была сильна, ее разделяли не только мама и папа, но и бабушки с дедушками и все родственники. Существовала целая индустрия, называвшаяся Наша Семья, и она хотела, чтобы у меня все получилось. Без этого очень сложно жить.

— Пандемия заканчивается, можно подвести итоги и сделать прогнозы. Когда она начиналась, кинопрокатчики говорили, что после нее люди не вернутся в офисы, а кинотеатры перебазируются за город и превратятся в досуговые центры. К тому же потребление кино уйдет в онлайн. Театральные люди считают, что зрительные залы заполнятся не скоро... Что, с вашей точки зрения, ждет классическую музыку?

— Я бы не сказал, что пандемия заканчивается. За прошедший год у меня отменилось или перенеслось 256 концертов, и каждый день их число множится. Сегодня я должен был находиться в Зальцбурге, завтра в Вене — ничего этого не происходит. Вся Европа, весь мир на полном музыкальном локдауне, исключение составляет наша страна. До недавнего времени к нему относились и некоторые испанские регионы — там было разрешено заполнять половину зала... И это все. Европа закрыта полностью.

Ровно год назад я не полетел в Нью-Йорк. Уже прошел паспортный контроль, в США меня ждал Валерий Абисалович Гергиев — мы должны были играть с нью-йоркским филармоническим оркестром. В последний момент я неважно себя почувствовал (у меня был фарингит), но даже если бы я полетел, концерт тот все равно отменился бы. Так для меня началось это безумие, подлинная трагедия нашего цеха.

Мы стали свидетелями уничтожения нашей профессии. Самые знаменитые оркестры Америки и Европы распущены без зарплаты. С марта 2020-го — целый год! — люди не получают денег. Где-то в Европе есть пособия, но в Америке музыканты из именитых оркестров сейчас занимаются доставкой пиццы, либо играют на улицах, зарабатывая на жизнь.

Рушатся концертные агентства. Самое знаменитое из них, с которым я работал 23 года, Columbia Artists Management Inc. в Нью-Йорке, организовывавшее концерты Горовица, Рахманинова, Хейфеца и других великих музыкантов, полгода назад ушло в мир иной. Гибнут фестивали и оркестры, менеджмент концертных залов не знает, что будет дальше. Вернутся ли в них люди старшего поколения, основная концертная публика?

Наша отрасль понесла миллиардные убытки, сложно сказать, когда произойдет ее восстановление. Специалисты говорят о коллективном иммунитете, надеются на вакцину, но, судя по тому, как идет вакцинация, пандемия закончится не скоро. Для выработки коллективного иммунитета привиться или переболеть должны 70–80% населения страны, а до этого еще очень далеко.

Так что спрогнозировать свой дальнейший график я не в состоянии. Он у меня был расписан до 2024–2025-го, а сейчас получается так, что ты не знаешь, что у тебя будет через месяц. В моем расписании стоят французские даты, немецкие, швейцарские, австрийские. Каждый день я жду известий, будут эти концерты или нет. Организаторы обнадеживают, но за три дня до поездки концерты отменяются даже в онлайн-формате.

В Италии сейчас ситуация хуже, чем год назад, когда по телевидению показывали переполненные морги в Бергамо. Только что мне звонил продюсер из Болоньи, где должны пройти мои перенесенные с другой даты концерты. Конечно же, их не будет — там абсолютный локдаун с закрытием детских садов и школ, не говоря уже о кинотеатрах и концертных залах.

То, что было заявлено на лето, пока не отменено, но гарантий, что это все-таки устоит, нет. Пандемия не заканчивается — просто в нашей стране кажется, что жизнь продолжается по-прежнему.

— Мы здесь в лучшем положении по сравнению с Западом?

— Весь мир не может представить, как мы живем! У меня недавно закончился мой фестиваль в Иркутске, перенесенный с сентября. Там выступали самые выдающиеся наши музыканты и иностранцы — к счастью, они пробились в Россию. Благодаря нашему правительству, которое мгновенно среагировало, удалось получить разрешение. Зарубежные коллеги удивлялись: «Как это возможно? За десять дней привезти такие оркестры, таких солистов, и зал, хотя и наполовину, но заполнен!».

Иркутск 325 дней жил без единого концерта и единого спектакля. Это ужас, это катастрофа! Поэтому первые три-четыре концерта были чрезвычайно тяжелые, и мы очень переживали. Публика еще приходила в себя, ведь отсутствие «концертного кислорода» губительно как для артистов, так и для их аудитории.

Чрезвычайно сложно предсказать будущее, но ведь у нас работают концертные залы! В Петербурге их заполняемость уже 75%, в Татарстане то же самое. Я думаю, что в ближайшее время те же 75% заполняемости разрешат и в Москве. И это будет уже совсем другое дело. При 25%, которые были в ноябре, и музыкантам очень тяжело, и концертные залы несут убытки.

Тем не менее то, что их не закрыли окончательно, было верным решением, и я благодарен за него московскому правительству. Хорошо, что тогда мы окончательно не ушли в локдаун. Это было важно и для публики, и для артистов. К тому же доказано — я и на президентском Совете по культуре об этом говорил, со слов директора Аэрофлота, — что подцепить ковид в современном самолете, при той системе кондиционирования, которая теперь в них стоит, практически нереально. И я глубоко убежден, что в концертном зале, если все проходит при точном соблюдении рекомендаций Роспотребнадзора, таких шансов еще меньше.

Я под глубоким впечатлением от работы нашей медицины и Роспотребнадзора, которые выдерживают удар пандемии. В результате мы «живем» и гастролируем, и публика ходит в залы, несмотря на то, что ковид не ушел из нашей жизни. Здесь мы в лучшем положении по сравнению с музыкантами и публикой из многих любимых мною стран. Мои западные коллеги сейчас унылы, они абсолютно вне энергетики. Потому что запретить артисту выходить на сцену немногим лучше, чем руку ему отрезать. Выйти из «энергетически-концертного» состояния страшно, я знаю это по себе. Когда с марта по июнь прошлого года мы остановились, мне очень сложно было войти в концертную жизнь. Вот представьте: человек каждый день выходит на сцену практически в любой точке света — и вдруг он прикован к дому... Мы с Гергиевым каждый день перезванивались и не понимали, что происходит. Почему мы никуда не можем лететь, почему не можем выйти на сцену?! А если ты так просидишь год?

Музыкантов, которые ничего, кроме каких-то мелочей, не сыграли за 2019-й — начало 2020-го, огромное количество, и для них это упущенный год жизни. По сравнению с человеком, никогда не выходившим на сцену, этот год может быть равен десяти.

Тут уместно сказать о поддержке культуры в нашей стране. Поправка к Конституции, которую мы придумали с Калягиным и Пиотровским, оказалась как нельзя кстати. За этот год все наши коллективы — и театры, и оркестры — получили всю зарплату до копейки. Все было сохранено. Есть проблемы у фрилансеров, у тех людей, которые не прикреплены ни к организации, ни к театру, ни к филармонии, а живут от концерта к концерту. Вот здесь огромное количество вопросов, и мы, как можем, решаем их сами.

Мы с нашими уважаемыми мэтрами просто платим точечные стипендии тем музыкантам, которых знаем, — чтобы их поддержать. К счастью, с осени возобновились концерты, и стало гораздо легче. Но период с марта по сентябрь был чудовищен. У людей исчезла подушка безопасности, очень многие жили в долг.

На фестиваль в Иркутск приезжал победитель конкурса Чайковского Нарек Ахназарян. Он сказал, что за этот год у него было, возможно, 5–7 концертов, и это просто ужасно. Он живет в Вене, и его сбережения на исходе, а доходов нет. Но здесь даже не финансовая составляющая первична, хотя это тоже очень важно. Главное в том, что ты выходишь из технической, сценической формы, и в нее чрезвычайно сложно войти обратно. Есть целый пласт профессий — к примеру, балет, где существуют до 37–38 лет. Вычеркнутый из жизни год может поставить крест на многом. Для профессии это смерти подобно.

Повторю: то, что мы живем и работаем, наше колоссальное достижение. А вопрос, открывать или нет ту или иную страну, очень тонкий: мы видим, что сейчас происходит, Европу заполонили новые штаммы коронавируса. Не дай Бог, это придет к нам.

— Во время самоизоляции классическая музыка ушла в онлайн. Вы играли в пустом Зале Чайковского, и трансляцию посмотрели почти 5 миллионов человек. Для вас этот опыт позитивен или это тупиковый путь?

— Тот концерт я никогда не забуду, он был одним из самых для меня сложных. Тогда всего неделя прошла, как все закрыли. Мы еще не понимали, насколько все серьезно. Казалось — вот-вот, и все откроют. Может быть, поэтому ощущение пустоты и энергетической стены, отсутствия отдачи от пустого зрительного зала оказалось особенно сильным. Это было ужасно, я хотел все бросить и убежать.

Да, цифры просмотров тогда были рекордные, но посмотрите, что сейчас происходит с онлайн-концертами во всем мире. Ведущие театры и оркестры открыли бесплатный доступ к своему контенту. Сначала был неимоверный всплеск интереса, а месяца через полтора-два он сильно уменьшился, и смотреть стали даже меньше, чем когда за это приходилось платить.

Сначала это стало чем-то вроде шоковой терапии, а потом пришло разочарование — даже самые уникальные технические возможности домашнего просмотра не заменят живого восприятия музыки. Здесь ее отличие от кино, которое можно смотреть дома, в уютной атмосфере и в блестящем качестве, на «Нетфликс» и других платформах. Но поход в кинотеатр — тоже особый ритуал, к которому многие привыкли, и нельзя сказать, что кинотеатры ждет смерть и у них нет будущего. Сам прокат, конечно, снизится, я в этом уверен. Люди будут бояться. Но есть кинокартины, которые даже в самом лучшем качестве дома не «заходят», говоря современным языком. А уж концерты-то и подавно.

— Так что же будет с онлайн-концертами?

— Онлайн останется, но он и так был — с заполненным залом можно делать уникальные трансляции. У нас этим занимается команда Московской филармонии, во Франции телеканал MezzoLive, в Германии Берлинская филармония. На этой платформе в июне 2020 года мы дали концерт в память замечательного дирижера Мариса Янсонса. Это должен был быть концерт под управлением Янсонса, но он ушел из жизни, и мы решили посвятить ему концерт c другим дирижером. Эту программу мы делали при пустом зале.

Во время пандемии онлайн-концерты были и в Венской филармонии, и в Зальцбурге, был знаменитый новогодний концерт Венского филармонического оркестра, которым дирижировал Риккардо Мути. Его посмотрели все, но при пустых залах онлайн-трансляции — не то, и объяснить это словами невозможно. Я считаю, что у них есть будущее, но при живой аудитории.

— С самоизоляцией у вас связан исключительно негативный опыт или она вам все-таки что-то дала?

— Я в любой ситуации ищу плюсы. Прекрасно общение с близкими. Пятилетняя Анна Денисовна Мацуева наконец-то познакомилась со своим папой поближе, до этого она его видела в основном прибегающим домой и убегающим на самолет. Я получил возможность выучить новый репертуар (хотя когда ты учишь его к чему-то конкретному — это совершенно другой драйв, делать это на будущее я не приучен). Тем не менее выученные в пандемию Второй концерт Шопена и Второй концерт Брамса прочно вошли в мой репертуар. Можно было пообщаться с огромным количеством людей, позаниматься спортом, научиться готовить... Да и спокойствие ценно.

— Говорят, что классическое искусство в кризисе. У романов все меньше читателей, фигуративную живопись заменяет современное искусство, драматический театр часто обходится без последовательных сюжетов. Как обстоят дела у классической музыки?

— Мы, в отличие от тех видов искусства, которые вы перечислили, в наилучшем положении. У нас есть запас, к которому всегда будет тянуться миллионная аудитория. Я имею в виду написанные за последние 200–300 лет шедевры. Эта музыка будет звучать и через сто, и через двести лет. Публика не сможет без этого жить.

Если же мы говорим о кризисе в композиторском жанре, в новой музыке, то это существовало и 30, и 40 лет назад. Моцартов с Бетховенами и Рахманиновыми не было и тогда. Но жив Родион Константинович Щедрин, который находится в блестящей форме и продолжает писать.

Будущий год пройдет в преддверии юбилейного года Рахманинова — в 2023 году Сергею Васильевичу исполнится 150 лет. Я предложил организовать конкурс его имени: какое-то время назад он уже существовал, теперь мы хотим его реанимировать. И добавить туда еще две специальности, в которых Сергей Васильевич был одинаково велик: он был и пианист, и дирижер, и композитор. В Москву будет приглашено самое высокое жюри. Конкурс Чайковского — Олимпиада, Конкурс Рахманинова станет чемпионатом мира. И я уверен, что он подарит миру серьезные композиторские имена.

— Пишут, что на Западе аудитория классической музыки стареет. Напомню вашу фразу, сказанную не мне: «Посмотришь в зал на концерте, а там одни седые головы». Что происходит у нас?

— У нас ситуация кардинально отличается, это также заметно в Китае и Корее и, в меньшей степени, в Японии. У половины нашей публики на концертах классической музыки молодые лица. Эта стало заметно за последние 10–15 лет. Появилось поколение, которое приучено на них ходить. Это стало правилом хорошего тона и происходит в любом регионе — и на моих концертах, и на концертах моих коллег.

Старшее поколение тоже не надо забывать. Я играл концерт в Венской филармонии, когда это еще было возможно, — в октябре они открылись на ползала. После него ко мне подошла пожилая женщина, она ходит на все мои концерты. Я спросил ее: «Как же вы не боитесь, ведь пандемия еще не закончилась?» Она ответила мне так: «Лучше я умру на вашем концерте, чем во время онлайн-прослушивания музыки или выпуска теленовостей с бесконечными цифрами смертей от ковида. Я привыкла сюда ходить и буду слушать музыку в маске. И я ничего не боюсь». Я тогда чуть не расплакался.

Молодежь в зрительном зале — наш «стратегический ресурс». Здесь я вижу большие перспективы, но останавливаться на этом нельзя. Нужно просвещать людей, убеждать их в том, что классическая музыка важна и нужна. Это должно идти со школы — музыкальное образование чрезвычайно важно для будущего поколения. У ребенка, который знакомится с нотой, после этого совершенно по-другому работает мозг.

При этом на радиостанциях классическая музыка есть только в Москве. До недавнего времени музыкальные программы были только на телеканале «Культура». Сейчас, к счастью, на «России 1» появилась программа «Синяя птица». И это настоящий прорыв: чтобы на федеральном канале, в воскресенье вечером, в прайм-тайм, звучала музыка, классическая, джазовая, народная в исполнении молодых — когда такое было!

Мы с нашим фондом «Новые имена» занимаемся общим делом с «Синей птицей». Ищем самородков, которые иногда появляются вопреки всему. Часто находим их, живущих в ужасающем финансовом положении, в немузыкальных семьях, где нет отцов. Но, к счастью, эти прекрасные искорки появляются каждый год во многих регионах нашей страны.

Фонд «Новые имена» существует больше 30 лет, с тех пор, как эту историю придумала Иветта Николаевна Воронова. Сейчас у него есть президентский грант. Дети, которых мы ищем и находим, избранные — это уникальное явление, наше достояние. Эти таланты надо развивать, чтобы они не угасли. И тут должны быть адекватными родители, им надо понимать, что это большой, тернистый и тяжелый путь...

Быть родителями талантливых детей — большое искусство, талант мам и пап должен быть не меньше, чем талант их чад. Это важная история, тонкая материя. Некоторые мамы вундеркиндов — чего греха таить! — когда их отпрыска показали по телевизору, считают, что это уже все, кульминация и венец карьеры. Впереди концерты в Карнеги-холл, которые преподнесут на блюдечке, и будущее их ребенка раскрывается алмазной россыпью. Здесь нужен очень четкий щелбан либо холодный душ — чтобы ни в коем случае не потерять контроль, который должен быть со стороны родителей и педагогов. Если этот дуумвират работает, тогда есть шанс, что алмазные россыпи будут, и концерты в Карнеги-холл состоятся.

Наша задача — помогать одаренным детям развиваться постепенно, чтобы все пришло в свое время. Тогда, когда это должно прийти. При виде вундеркинда все умиляются, но здесь есть огромная опасность: ребенок может сорваться, эмоционально сгореть. Бывает так, что кульминация игры наступает и в 12, и в 14 лет — такие случаи есть. Повзрослев, дети становились музыкантами, но прежней искры в их игре больше не было.

Нужно правильно понять, к какому педагогу надо идти ребенку, какой ему нужен репертуар, как выстраивать творческую подготовку, а потом уже думать о концертах и карьере. Хотя карьера в нашей профессии не самое плохое, в нашем понимании она равна концертам. Ради чего мы занимаемся? Чтобы играть концерты.

Так что если все будет сделано правильно, впереди огромное счастье.

— Каково придется строящим карьеру молодым музыкантам в новой, постковидной реальности?

— После потрясений, с которыми мировая музыкальная цивилизация столкнулась из-за пандемии и закрытия границ, после банкротства мировых концертных агентств и проблем, которые возникнут у знаменитых оркестров из-за длительного простоя, будет сложнее не то что пробиться, а элементарно иметь концерты.

Ситуация с закрытием всего и вся, конечно, беспрецедентная. Вспомним «испанку» и рассказывающие о ней письма Прокофьева — он тогда жил в Америке и писал их в Нью-Йорке. Умер его сапожник, умер его парикмахер, по официальным данным, испанский грипп унес 50 миллионов, но концерты проходили. Масштаб той давней трагедии не укладывается в голове. Глядя на сегодняшние цифры заболевших и погибших, понимаешь, что это не чума. Так я думал, но когда от ковида начали умирать мои вовсе не старые друзья, понял, что это серьезная и опасная штука.

Я не ковидиот, я «масочник». Я за то, чтобы мы сохраняли свою жизнь и здоровье. Если под угрозой человеческие жизни, то концерты могут подождать. Наша отрасль переживает трагедию, музыканты не могут без сцены, это так, но все это не идет в сравнение с риском для здоровья исполнителей и публики. На любом из моих фестивалей, которые сейчас, к счастью, продолжаются, мы всегда даем благотворительный концерт для врачей, потому что это действительно герои нашего времени.

Эта болезнь опасна не только для пожилых. Она страшна для всех.

Поэтому будем аккуратны, станем соблюдать все меры безопасности, но при этом продолжим ходить в концертные залы. И будем надеяться на то, что жизнь, в том числе музыкальная, наладится.

Фото: Софья Сандурская / АГН «Москва». Фото на анонсе: Денису Мацуеву 11 лет. www.biographe.ru.