Владимир Шахрин, группа «Чайф»: «Я знаю много примеров, когда человек в одиночку делает невероятные вещи»

Светлана ТОЛМАЧЕВА, Екатеринбург

22.01.2021




Лидер легендарной группы «Чайф», отметившей осенью 35-летие, признается, что абсолютно счастлив. С ним большая семья, друзья, любимое дело, родной Екатеринбург, в котором он прожил всю жизнь. В чем секрет долгих верных отношений, как, перешагнув рубеж 60 лет, интегрироваться в современность и на что способен человек даже в одиночку — рассказывает «Культуре» музыкант, потомок уральского купеческого рода Владимир Шахрин.

— Владимир, завершается ваш юбилейный год, выпавший, мягко говоря, на непростое время...

— Мы никогда раньше так серьезно не готовились к турам. Впервые был приглашен со стороны режиссер, это Павел Брюн, который 10 лет проработал с цирком Cirque du Soleil. Программа называется «Война. Мир и...». Первая часть — война — история героя, который с окружающим миром в конфликте. Мне кажется, у мужчины в любом возрасте есть своя война — за убеждения, за любовь, за свою страну. Любой человек переживает период в жизни, когда он пытается изменить мир под собственные идеалы — и это нормально. Там у нас жесткие песни — «Псы с городских окраин», «Рок — мой выбор». Вторая часть называется «Мир». Она акустичная, более нежная: человек находит гармонию с самим собой и, как следствие, с окружающим миром. Ты находишь любимое дело в жизни, свой круг общения, создаешь семью, успокаиваешься и думаешь: «А может, не надо мир переделывать? Может, Экзюпери был прав, говоря про свою маленькую планету?» Третья часть — жизнеутверждающие хиты, которые все хором поют.

Мы начали юбилейный тур в феврале и успели проехать Дальний Восток, Приморье и Казахстан — с десяток концертов отыграли. А с середины марта остановились, и офлайновые концерты возобновились только в сентябре. До последнего мы надеялись, что концерт в Екатеринбурге состоится 5 декабря, но его, как и концерты в Москве и Петербурге, пришлось перенести на следующий (2021-й)  год.

— Как, кстати, вам в формате онлайн?

— Несмотря на то, что к онлайновому концерту, весной собравшему многомиллионную аудиторию, готовились как к настоящему выступлению — играли в клубе, где был отстроен звук и висели мониторы, которые давали картинку, — это не может заменить живого зала. Это как передача по телевизору про природу, можно и дома на диване про Байкал посмотреть, а можно получить эмоции от путешествия, прожить самостоятельно эти впечатления.

— У вас в группе все здоровы?

— У нас только Бегунов (Владимир Бегунов, гитарист и сооснователь группы «Чайф». — «Культура») перенес ковид. Сейчас уже восстановился — на репетициях последствия болезни не сказываются. Мы эту тему стараемся не задевать лишний раз, потому что Бегунов сразу начинает говорить, что он думает о ковид-диссидентах, кого он расфрендил в соцсетях из-за легкомысленного отношения к маскам. Я, кстати, маску ношу обязательно — это уже норма появления в общественных местах. Ты ведь с расстегнутой ширинкой по супермаркету не ходишь, ну так и без маски нехорошо ходить по нынешним временам! Дело не в том, веришь — не веришь, переболел или нет, — просто надень! Как говорили на одной воровской «малине» в Североуральске: «Ну вы этикет-то соблюдайте перед гостями!» Мы у них внезапно оказались после выступления в 1991 году, и, когда местные начали конфликтовать, их пахан стукнул кулаком по столу и так сказал. Так что к этикету в любых условиях с уважением надо относиться.

— Как вы считаете, о чем сегодня важно говорить со зрителем?

— Я никогда заранее никаких спичей не готовлю. Это происходит здесь и сейчас, без заготовок. Стиль общения с аудиторией сформировался еще когда мы с Бегуновым играли в школьном, а потом в студенческом ансамбле. Когда у тебя что-то постоянно отваливается, что-то надо настраивать, а людей в зале ты знаешь всех и тебе не надо кричать: «Эй, я не вижу ваши руки!» У нас чувство, будто до сих пор приходят на концерт давние знакомые, одноклассники, друзья. Сейчас почти все коллективы используют на сцене компьютеры, где забиты все композиции, какие-то дополнительные звуки, чтобы богаче звучало, у нас этого всего нет — даже метронома! У меня молодые музыканты спрашивают, как вы в темп попадаете?! А как отсчитал барабанщик — так и играем, иногда быстрее, иногда медленнее. И еще часто про ушные мониторы спрашивают. Я, наверное, единственный сегодня на сцене, кто их не использует. Мне важно, что нам кричат, чтобы диалог со зрителем был, улавливать это дыхание зала. И тогда становится ясно, что нужно сказать в ответ.

— Тогда что сегодня волнует лично Владимира Шахрина?

— То, что мне важно и что я пытаюсь осмыслить — это как себя, со своим 61-летним жизненным багажом, интегрировать в современный мир. На днях с супругой обсуждали, что сегодня понятие «звезда» стало иным. Не случайно мы именно это слово используем — она где-то там, на небосклоне, недосягаемая. Любовь Орлова, Клавдия Шульженко, Иннокентий Смоктуновский... Даже мечтать не смели как-то приблизиться к ним — небожители. А сейчас знаменитости в соцсетях рассказывают о себе все: зритель знает, кто чем позавтракал, как у них складывается день, о чем думают, с кем дружат. Публике интересно, количество подписчиков растет, «звезда» к тебе ближе некуда — хоть комментарий оставь, хоть автограф в конкурсе выиграй. Изменилось и отношение к творчеству. Мы, например, привыкли делать альбомы: придумываем несколько новых песен, репетируем, записываем, выпускаем, продвигаем. А сейчас мне говорят: кому нужны эти альбомы? Сделал песню, записал, снял клип, раскрутил, через два месяца про нее уже никто не вспомнит. Я читаю в интервью с разными рэперами: зачем петь старье, которое три месяца назад написано? Думаю, многие из них и текстов-то своих через полгода уже не вспомнят! Сделал, продвинул, забыл — фастфуд такой. И так во многом: песни на один день — послушал и стер из своего телефона, книжки одноразовые — прочитал и отдал кому-то, на полку не ставишь, потому как знаешь, что никогда больше перечитывать не будешь. В одной из наших песен есть такая строчка «Взяли и апгрейдили нас всех в один момент — мы с тобою жители планеты «Секонд-хенд». Я себя чувствую жителем этой планеты. И в этот одноразовый мир мне все равно надо как-то интегрироваться, научиться взаимодействовать, что-то принимать, а на что-то не обращать внимания. Сейчас я живу параллельной жизнью: есть весь этот современный шоу-бизнес — и есть мой мир.

— Поэтому и странички личные в соцсетях не заводите?

— У «Чайфа» есть свои аккаунты, думаю, этого достаточно. Но я знаю, что происходит — у меня внучки в «ТикТоке» сидят! И весь этот виртуальный мир мне нужен хотя бы затем, чтобы не утратить с ними коммуникацию: двум моим внучкам по 11 лет, внукам — 6 и полтора года, и вот в октябре этого года еще одна внучка родилась! Хорошо помню один из первых походов в цирк лет 7 назад со старшими девчонками: нас усадили в директорскую ложу, там тебе несут нескончаемое количество сладкой ваты, попкорна, игрушек, вертушек, после представления можно пойти за кулисы, посмотреть животных поближе, сфотографироваться с артистами... Выходим из цирка, и они говорят: «А дедушка-то у нас крутой!» А что сейчас? Месяц назад меня пытались по телефону разыграть — звонили из какого-то ютьюб-шоу. Приехал домой, рассказываю: «Был странный звонок, я, правда, почувствовал подвох — аккуратно так ответил, что за рулем, и не стал дальше разговаривать. Звонил какой-то Даня Милохин». И тут внучки делают большие глаза: «Тебе звонил САМ Даня Милохин?! Да ты что?! Ты разве не знаешь, что это блогер-тиктокер, у которого 9 миллионов подписчиков! А у тебя номер его телефона остался?» Участвовать во всем этом я не хочу, но хотя бы в курсе быть надо, чтобы в глазах внучек не выглядеть отсталым дедушкой или инопланетянином.

— Владимир, в чем секрет вашего постоянства — и в творчестве, и в жизни? 35 лет группе, причем ее состав не меняется уже четверть века, а ваша дружба с Владимиром Бегуновым началась еще на школьной скамье. Не говоря уже о том, что вы всю жизнь прожили в одном браке.

— Отчасти это заложено генетически — у моих бабушек-дедушек и родителей примерно такая же история была. Они умели любить, хранить семейные ценности, дорожили тем, что имеют, в том числе любимым делом. Дед Шахрин, например, был шофером скорой помощи, всю жизнь на одном и том же месте проработал. Мои корни — из большой крестьянско-купеческой семьи, у нас до сих пор есть дом Шахриных, который стоит в Куртамыше — это маленький городок между Челябинском и Курганом. Купец Николай Иванович Шахрин, мой прадед, построил его вместе со своим братом в 1914 году — на одной из стен выбито «бр. Ш» (братья Шахрины). Сейчас там располагается Куртамышский краеведческий музей. В прошлом году мы отметили 105-летие дома. Он очень красивый: с башенками, резными наличниками, балкончиком в верхнем ярусе. Я часто привожу туда семью, все вместе садимся, пьем чай в тех же комнатах, где когда-то сидели наши прадедушки-прабабушки. Помню, когда в первый раз туда приехал знакомиться с музейными работниками, они так напряженно со мной общались, а когда договорились, что будем дружить, что я помогу поправить входную группу, и уже прощались, они выдохнули: «Мы-то думали, что вы приехали дом забирать!»

— А как вы узнали, что у вас в Куртамыше сохранилось родовое гнездо? Семейное предание?

— Да, это была семейная легенда. Я знал, что прабабушка-прадедушка были раскулачены и что до революции они занимались пимокатным производством — валяли обувь, у них были свои мельницы и маслобойня, небольшое скобяное предприятие, а еще выращивали пшеницу и в Италию ее продавали. Лет 10 назад в «Одноклассниках» моей супруге Елене кто-то написал: «Вы имеете какое-то отношение к Шахриным из Куртамыша?» Я достаю военный билет деда своего, Федора Николаевича, и вижу: «Год рождения 1905-й, г. Куртамыш». Когда начали общаться с директором музея, я узнал, что сохранился дневник местного земского доктора, который писал, что в доме Шахриных ставили спектакли по Чехову, хозяева играли на музыкальных инструментах — у них были фортепиано, гармошка, балалайка, гитара. После революции у братьев Шахриных забрали все производство, во время НЭПа пригласили руководить своим же хозяйством и потом, уже в 30-х годах, окончательно раскулачили. Сохранилась опись — изъяли все, вплоть до погребального белья. И лишь только потому, что отношение к ним было очень хорошее, дали уйти живыми. Семья разъехалась кто куда. Прадед Николай отправился в Свердловск, где одна из его дочерей была замужем за ректором Горного института. Так и устроились.

— Жизнь наших прадедушек-прабабушек невозможно представить без веры, вне храма. Как вы сейчас относитесь к этой теме?

— Мое отношение к вере за последние 10 лет сильно изменилось. Раньше я скорее бы поддержал тех, кто заявляет: «Да сколько можно строить церкви, хватит нам их уже!» А сейчас я спрашиваю себя: лично мне храмы чем мешают? А кому они помогают? Современный мир сильно заточен под молодых: все развлечения, способы заработать и многое другое прежде всего для них. А людям после 50 или 60 — им куда? Кто им рад и где? В церкви. Им там легче становится. И вообще это часть нашей культуры, российского генокода. Я некрещеный, не хожу в церковь. Но я — на этой стороне. Вот, например, история с Андреем Бубенщиковым и его друзьями, которые в селе Каменноозерское Свердловской области начали восстанавливать местный храм. Они работали у меня на даче — ребята с руками, хорошую беседку построили, а в конце попросили остатки стройматериалов и рассказали эту историю про восстановление церкви. Потом мы с Володей Бегуновым съездили посмотреть этот заброшенный храм и начали сами помогать. Потом стало ясно, что нам с нашими ресурсами не потянуть все, и мы обратились в Фонд Святой Екатерины. Бубенщикова пригласили на собеседование и поддержали его инициативу. Приятно помогать таким людям!

— Владимир, как у вас в жизни получается: хороших людей вокруг больше?

— Мне, наверное, везло в жизни на хороших людей. У меня шикарные одноклассники — мы до сих пор дружим. Я очень благодарен своим родителями. Папа был душой нашей компании, мы вместе ходили в походы, он помог мне первые звукосниматель и усилитель сделать, мама терпела все эти репетиции. Никому из друзей такого не разрешали, а у нас в квартире можно было. Даже те люди, с которыми мы разошлись, — и то у нас все было по-хорошему.

Мне еще кажется, что многие конфликты и столкновения сейчас провоцируются в интернете. Потому что многое, что пишется там, в глаза никто никогда не скажет. Мне стало это понятно на личном примере, когда в позапрошлом году я открыто высказался за строительство храма в сквере в центре Екатеринбурга. Мне такого написали в Сети! Но ни один из тех, кто высказывался виртуально, я клянусь, никто ни разу в реальной жизни не сказал мне, глядя в глаза: «Не подам я тебе руки, Шахрин, потому что ты за храм, а я за сквер. Как же не стыдно вам, Владимир!» Ни разу. Никто.

Раньше, когда мы жили и общались во дворе или в классе, мы знали, кто что собой представляет, у кого какой характер, с кем можно поделиться секретом, а с кем нельзя. А сейчас я вижу, что люди сначала выдумывают себе образ для общения в интернете, а потом вживаются в придуманную роль. И я, разговаривая с человеком в реальной жизни, уже не могу разобраться, как реагировать на него: как на того, кого я не первый год знаю, или как на того, кем он пытается выглядеть в чужих глазах. Диссонанс в голове странный. Мне проще, я соцсети не веду, с людьми общаюсь вживую: или говорю по телефону, или пишу письмо, не всем, а персонально кому-то. Ловушка еще и в том, что когда пишется текст в соцсетях, автор знает, что его прочитают многие, и старается угодить всем. Я к такому не готов — какая-то фальшь получается.

— Как вы в сегодняшнем творческом многообразии, как сетевом, так и реальном, определяете: это — стоящее, а это — преходящее?

— Да, сейчас все нивелируется. Кино снимают все, кто захотел взять в руки телефон, в музыке у всех примерно одинаковые ритмы и темпы. И это значение творца сейчас как-то принижается. Все сочиняют, рисуют, книжки пишут — и что теперь? Я раньше не понимал, почему молодые как-то агрессивно настроены к старшим или к более известным людям. Ну не понравился тебе фильм, но ведь до этого у того же режиссера были шедевральные работы, они никуда не делись! Почему ты позволяешь себе неуважительно относиться к этому автору? А теперь мне понятно — потому что ценность этого творческого багажа нивелировалась. Для молодого человека важно и ценно только то, что здесь и сейчас. Лайкнул или нет. Например, я в школе мог не любить какого-то учителя, но я его уважал — за то, что он обладает знаниями по географии или по физике, которые мне недоступны. Сейчас такого уже нет — одним кликом найдется в Сети и больше, и лучше. Тогда за что же уважать? Мало ли какое ты кино снял, песню какую-то когда-то спел, в чем сейчас твоя заслуга? И это очень опасная вещь. Конечно, каждое молодое поколение уверено, что лучше разбирается в жизни, чем родители, и мы были такими. Но мы и мысли не допускали, что можно неуважительно относиться к старшим. Среди родителей моих одноклассников еще были ветераны войны — вот он идет на костылях, он в танке горел, как я могу неуважительно что-то ему сказать? Да, я моложе и, может быть, умней, но он столько всего перенес, пережил, перетерпел, и я испытываю уважение к самой жизни этого человека.

А уважение воспитывалось книжками, которые мы читали, и фильмами, которые смотрели. Когда мне было лет 12, наш сосед по фамилии Дудкин как-то остановил меня во дворе и сказал: «Расскажите, молодой человек, какие книжки вы читаете? А «Три мушкетера», а «Пятнадцатилетний капитан»?» У меня таких книг не было, а в библиотеке на них очередь расписана на год вперед. Он пригласил меня к себе, у него была хорошая библиотека, и так в моей жизни появились Жюль Верн, Дюма и многие другие прекрасные писатели. И они закладывали в нас многие важные вещи, в том числе отношение к женщине. Бедный капитан Блад (герой «Одиссеи капитана Блада», приключенческого романа Рафаэля Сабатини. — «Культура»), чего он только не делал, чтобы завоевать возлюбленную, которую видел мельком издалека! А сейчас что молодому человеку завоевывать? Перед ним все «звезды» мира — в купальниках и без. Зачем на абордаж ходить ради соседской девчонки? Чтобы в конечном итоге примерно то же самое и увидеть? Молодые люди живут сейчас совсем в других реалиях.

— Владимир, насколько большое влияние культурный код Екатеринбурга оказал на формирование «Чайфа»? Что стало бы с группой, если бы вы, как «Наутилус» и «Агата Кристи», уехали в 90-х в Москву?

— Я думаю, нас, скорее всего, разбило бы по кусочкам, как это произошло с другими группами. Екатеринбург для нас — естественная среда обитания. Здесь проще быть rednecks, есть такой американский термин, — «своими парнями из Техаса». У нашего барабанщика Валеры Северина папа шахтер, у Славы Двинина, бас-гитариста, папа сварщик, у Бегунова — военный, у меня — учитель. Город у нас простой, рабочий, и мы такие же работяги, хоть и немного другие. Это не питерская тема и уж тем более не московская. Со временем это стало нашей фишкой: «Ух ты, молодцы, пробились с окраин с дворовыми песнями!». Мне сложно предположить, что с нами стало бы, если бы мы переехали. Как минимум пришлось бы менять свои привычки, а может, даже характер. Для меня концерт должен быть событием! Я должен собраться, приехать в аэропорт, встретиться с другими парнями из «Чайфа», что-то обсудить, сесть в самолет, прилететь в другой город, гостиница-саундчек-концерт, отыграли, посидели, поговорили, потом домой или следующий город, если ты в туре. А в Москве тебе нужно больше денег на жизнь — значит, надо больше концертов. Значит, надо по клубам несколько раз в неделю: ты приехал, отыграл, доехал на такси домой, надел тапки, телевизор смотришь, и на следующий день то же самое... И хорошо, если этих денег хватает, а если нет, то уже лезут в голову мысли: что-то многовато я плачу этим вот на сцене. Уволю-ка всех и наберу молодых пацанов подешевле! Что это мы тут делим все по-братски! Это ж мы в 80-е так придумали — поровну делить, а теперь-то другое время! И пошло-поехало! В общем, остаемся мы в Екатеринбурге и никуда уже отсюда не двинемся.

Время придет выбирать,

С кем встречать рассветы

И для кого петь.

На что ты готов

Ради этого мира,

На какой войне ты готов

Умереть?

(«Время выбирать». Песня из альбома «Слова на бумаге». Автор текста и музыки — Владимир Шахрин. — «Культура»).

— Вы активно участвуете в проектах екатеринбургского фонда «Город может», который занимается восстановлением скверов и обустройством улиц; а еще выпустили путеводитель по Екатеринбургу «Оранжевое настроение», рассказывающий о городе. Откуда у вас потребность всем этим заниматься? Связано ли это с тем, что вы по первой профессии строитель?

— Даже если бы я не был строителем, я бы, наверное, это делал. Хочется, чтобы моя естественная среда обитания была комфортной и красивой. Вот, например, есть в Екатеринбурге беда — мало осталось старинных особняков, а те, что остались, то внезапно горят по ночам, то рушатся. Я предложил свезти со всех концов города дома, которые никак не вписываются в планы застройщиков, в один квартал — чтобы в Екатеринбурге появилось новое историческое место, за которым бы следили, ухаживали, где бы открыли музеи. А еще есть фотографии исчезнувших домов — деревянных и каменных шедевров. Можно и их восстановить. Пока инициатива не поддержана — нужно посчитать, насколько это затратно и вообще имеет ли смысл. Но мне кажется, что мы таким образом повысим туристическую привлекательность города.

— Конечно, вы же — Шахрин, к вам точно прислушаются! А что может простой горожанин...

— Мое глубокое убеждение — и один в поле воин. У меня есть много примеров, когда один человек делает невероятные вещи! Неважно, где он живет — в городе или деревне. Гузель Санжапова, хрупкая девушка, не дала умереть маленькой татарской деревне Малый Турыш Красноуфимского района Свердловской области, где живут чуть больше полусотни человек. Она смогла наладить там производство крем-меда, который продает теперь уже не только в Екатеринбурге. В августе 2018 года мы ехали к ней в Турыш давать концерт для местных жителей. И Гузель нам рассказала, что, когда появилась работа, бабушки, которые собирают ягоды для этого меда, воспрянули духом и заявили: «А мы теперь и жить, и петь хотим! Дом культуры нам подавай!» Вот сейчас Санжапова и ее единомышленники строят общественный центр в деревне. И это началось только с одного человека, которому не все равно. А сколько еще таких в России! Главное — понять, готов ли ты посвятить этому делу часть своей энергии и своей жизни, по зубам тебе это или нет. Я, например, вижу много интересных историй, в которые вписался бы с удовольствием, но понимаю, не хватит сил или времени, и берусь только за то, что точно смогу довести до конца.

— После шестидесяти лет, говорят, наступает возраст счастья. Чем вы планируете заниматься дальше? Итоги подводить или приступить к тому, до чего руки раньше не доходили?

— Я и правда чувствую себя счастливым человеком. Моя жизнь — прекрасна. Я многого добился, создал свой маленький мир, где мне комфортно и где мне нравится жить. И я хочу, во-первых, еще сам получать удовольствие от жизни — во всех сферах. Но это не значит, что я начну гонять на мотоцикле или какие-то недостижимые цели ставить. Я хочу что-то оставить семье, детям и внукам. Прежде всего хорошие воспоминания. Потому что человек жив, пока о нем помнят, то есть чем больше хороших дел, тем дольше проживешь. У меня на даче есть стена, где висят портреты дедушек, бабушек, родителей. Я каждый раз прохожу мимо и думаю: пока я вспоминаю о них, они живы и, значит, не зря прожили свою жизнь.

— Владимир, в вашей песне, написанной еще в 80-х, такой припев: «Rock’n’roll этой ночи. Я думал, будет хорошо, а вышло не очень...» Сегодня, говоря о «Чайфе» как деле всей вашей жизни, как бы вы закончили эту фразу?

— Я думал, будет хорошо, а вышло гораздо лучше!

Материал опубликован в № 11 печатной версии газеты «Культура» от 26 ноября 2020 года в рамках темы номера «Российская музыкальная индустрия: к чему привела технологическая революция».

Фотографии предоставлены пресс-службой группы «Чайф». На фото на анонсе Владимир Шахрин на фоне фамильной усадьбы купцов братьев Шахриных в городе Куртамыш.