Денис БОЧАРОВ

20.02.2017

20 февраля многие рок-меломаны отмечают полувековой юбилей одного из своих идолов — Курта Кобейна. Можно по-разному относиться к творчеству мятущегося отпрыска Сиэтла, но бесспорно: наследие ведомой белокурым левшой группы Nirvana по сей день остается последним громким (в прямом и переносном смысле) словом, сказанным в мире популярной музыки.

Курт Дональд Кобейн из тех персонажей, кого трудно представить пятидесятилетним. Согласитесь, довольно сложно сегодня вообразить Джима Моррисона в очках с роговой оправой, Джими Хендрикса с окладистой бородой, изрядно располневшую Дженис Джоплин или Эми Уайнхаус — не с густой копной черных как смоль волос, а с редкой поседевшей прядью… Да-да, это мы все о нем, о печально известном символическом «Клубе 27», куда вхож каждый из вышеупомянутых героев. Лидер Nirvana тоже свел счеты с жизнью в этом возрасте. Но в тысячный раз распространяться о подробностях рокового конца Кобейна излишне — лучше заострить внимание на том, благодаря чему худосочный блондин навсегда вписал свое имя в летопись рок-культуры.

Главная историческая ценность песен Nirvana, автором абсолютного большинства которых является Курт, — в их обезоруживающей своевременности. Как The Beatles, сумевшие в начале 60-х раскачать довольно пресную поп-сцену, и Sex Pistols, давшие в середине 70-х хорошего пинка зазнавшейся и зажравшейся рок-аристократии, — так и «птенцы гнезда кобейнова» смогли на стыке 80-х и 90-х остановить безликое помпезно-зевотное хэви-метал-течение.

Именно поэтому лидера Nirvana принято порой называть могильщиком рока. И надо сказать, поделом ему было, этому року. Ибо что он собой представлял к концу предпоследнего десятилетия прошлого века? Весьма унылое зрелище. Бесчисленные «волосатые» коллективы, сконструированные по одному лекалу, из серии «найти пять отличий» — все эти Guns N’Roses, Skid Row, Cinderella, W.A.S.P., Poison, Motley Crue плюс бесконечность — стали порядком утомлять слушателя. Даже самого терпеливого — что уж говорить об охочем до новых музыкальных впечатлений озлобленном тинейджере.

И вот в первую очередь ему, угрюмому неприкаянному молодому человеку, была адресована новая лирико-музыкальная волна, которую всколыхнул Курт Кобейн при помощи бас-гитариста Криста Новоселича и ударника Дейва Грола. Стиль, получивший название гранж (от англ. «grunge» — грязный, неопрятный), моментально нашел понимание у подростковой аудитории. Нигилистические тексты о безысходности, бессмысленности, самоотречении и саморазрушении, неистовый, сырой гитарно-барабанный саунд, свирепый, исполненный вселенской тоски и боли рев вокалиста — все это легло на благодатную почву. Юный слушатель, лишенный идеалов и отчаянно ищущий в жизни хоть какой-то смысл, был расположен к откровениям Курта. Но в этом массовом обожании и заключалась злая насмешка судьбы, приведшая нашего героя к трагичному финалу.

Обнажая свою душу перед толпой, Кобейн оказался не готов к ее восторженно идолопоклоннической реакции: к роли вершителя судеб, властителя дум и выразителя чаяний современников он отнюдь не стремился. По большому счету, даже не был готов к статусу рок-звезды. Крестный отец знаменитого «звука Сиэтла» хотел быть сам по себе, оставаясь на максимальном удалении от мейнстрима. Однако необычайно трудно находиться вне пределов досягаемости и не подвергаться атакам всеобщего внимания, когда уровень продаж твоих дисков составляет десятки миллионов экземпляров. Именно это произошло со вторым лонгплеем группы «Nevermind», увидевшим свет осенью 1991 года. Занявший первое место в национальном американском чарте альбом спихнул с верхушки не кого-нибудь, а самого Майкла Джексона с его пластинкой «Dangerous».

Неуравновешенная натура Кобейна феноменальный успех восприняла двояко. С одной стороны, автора не могло не радовать то обстоятельство, что его песни созвучны мыслям и настроениям поколения. Но с другой — свалившееся откуда ни возьмись признание, сопряженное с необходимостью мелькать на экране, давать бесконечные интервью, принимать участие в фотосессиях и прочее-прочее, явилось для Курта неподъемным бременем. Вынужденное соответствие образу рок-кумира было для музыканта сродни удару ниже пояса. Этого груза хрупкие плечи заслуженного мастера гранжа не выдержали — звучание медных труб славы оказалось слишком громким и назойливым. Неудивительно поэтому, что творческого запала артиста хватило еще только на один альбом: меньше чем через год после релиза пластинки «In Utero» (1993) последний герой пустил себе пулю в голову…

Самое ценное в небогатом — при жизни музыканта официально было издано всего лишь около сорока композиций — наследии Кобейна то, что равнодушного отношения к себе оно не допускает. Творчество Курта любят или ненавидят, но пропустить его мимо ушей невозможно. А это традиционное мерило подлинности и искренности любого искусства.

Фото на анонсе: fishki.net