Пуп Москвы

Тамара ЦЕРЕТЕЛИ

09.09.2015

В День города в столице прошли проливной дождь и несколько сот мероприятий. Самыми камерными событиями оказались бесплатные экскурсии. К одной из них присоединилась корреспондент «Культуры».

5 сентября, 19.00, Трубная площадь. От Цветного бульвара к метро стройными рядами тянутся маленькие граждане с разрисованными лицами. У родителей лиц нет вовсе — их головы теряются среди моря воздушных шаров, с которыми отпрыски ни за что не желают расставаться. Вдруг из разноцветного океана выплывает ошалевший папаша с сыном: «Где здесь цирк?!» Собираюсь ответить: «Везде!» и сопроводить ответ широким жестом. Но вместо этого послушно объясняю дорогу. Дальше еще не раз придется слышать: «До метро далеко?» «А Китай-город в какую сторону?» и даже: «Как попасть в Кремль?» Вопрос на засыпку, так просто не ответишь...

На Трубной — островком посреди ярких шариков — молча стоит группа укутанных граждан. Без надувного великолепия в руках, зато с зонтами. Эти люди готовы три часа ходить под моросящим дождем и слушать гида, продираясь сквозь толпы поющих и танцующих. Экскурсия называется «Москва Гиляровского», и проводит ее Музей Москвы.

...Трубная, «Труба» в XIX веке — один из самых, как сказали бы сегодня, неблагополучных районов города. Улицу называли Драчевка или Грачевка. Трущобы, трактиры, публичные дома, грабежи средь бела дня и прочее. «И блаженствовал трущобный мир на Грачевке и Цветном бульваре...» — вспоминал Гиляровский в «Москве и москвичах». Там же описывал, как шел ночью по Грачевке и вдруг почувствовал боль в ноге. Прислонившись к дереву, снял обувь и обнаружил, что поранился перочинным ножом — тот выпал из кармана в сапог. Надо сказать, с холодным оружием писатель не расставался. На всякий случай носил с собой и кастет... Так вот, благодаря тому дереву бытописатель Москвы оказался в тени, откуда увидел следующую картину: двое волокут бездыханное тело к коллектору реки Неглинной. «В трубу-то вернее, и концы в воду», — говорит один из «носильщиков». Утопить несчастного не дал Гиляровский, заоравший во всю глотку: «Сюда, ребята! Держи их!» К тому же у «короля репортеров» с собой был полицейский свисток — с ним он тоже не расставался. В общем, «тело» удалось спасти. А на следующий день Гиляй узнал подробности происшествия: «Молодой, красивый немец... Попал в притон в нетрезвом виде, заставили его пиво пить вместе с девками. Помнит только, что все пили из стаканов, а ему поднесли в граненой кружке с металлической крышкой, а на крышке птица, — ее только он и запомнил...» Как обобрали и выкинули — тоже не знает...

На углу Трубной площади и Цветного бульвара, в ныне снесенном доме, располагался трактир «Крым»: сюда приличные люди нос не совали. Но куда опаснее был подвал — здесь находилось «самое отчаянное разбойничье место, где развлекался до бесчувствия преступный мир». Заведение носило говорящее название — «Ад». Гиляровский уверял: «Хитровская «Каторга» казалась пансионом благородных девиц по сравнению с «Адом». Кстати, именно здесь — по уверению автора — когда-то проходили подпольные сходки «Организации», на которых обсуждался план покушения на Александра II. Нападение было совершено 4 апреля 1866 года.

Впрочем, заведение славилось не только революционной деятельностью. «Выбежит, ругаясь непристойно, женщина с окровавленным лицом, и вслед за ней появляется оборванец, валит ее на тротуар и бьет смертным боем, приговаривая: «У нас жить так жить!» Выскакивают еще двое, лупят оборванца и уводят женщину опять вниз по лестнице. Избитый тщетно силится встать и переползает на четвереньках, охая и ругаясь, через мостовую и валится на траву бульвара...» — описывал Гиляровский «Ад» глазами прохожего. Внутри он тоже бывал — для него не было запретных мест и тем. Например, он единственный сделал репортаж с Ходынского поля в мае 1896-го — тогда сам чудом остался жив... 

Лазил и в коллектор Неглинки. В помощники взял двоих — «беспаспортного водопроводчика» и бывшего дворника. «Из отверстия валил зловонный пар, — вспоминал главный репортер города. — Федя-водопроводчик полез первый; отверстие, сырое и грязное, было узко, лестница стояла отвесно, спина шаркала о стену. Послышалось хлюпанье воды и голос, как из склепа: «Лезь, что ли!»

Гиляровский, естественно, полез. «Здесь была куча грязи особенно густой, и, видимо, под грязью было что-то навалено... — рассказывал он в «Москве и москвичах». — Полезли через кучу, осветив ее лампочкой. Я ковырнул ногой, и под моим сапогом что-то запружинило... Перешагнули кучу и пошли дальше. В одном из таких заносов мне удалось рассмотреть до половины занесенный илом труп громадного дога. <...> Здесь грязь была особенно густа, и что-то все время скользило под ногами. Об этом боязно было думать. А Федю все-таки прорвало: «Верно говорю: по людям ходим». Я промолчал».

Хотя молчать ему было несвойственно. О своем путешествии он не только рассказал всем знакомым — а их было полгорода, но и написал «подземные» репортажи. Кстати, после них Дума приняла решение перестроить Неглинку. 

Катастрофы, убийства, крушение поезда, бездомные собаки, обитатели городского «дна» — «король репортеров» писал обо всем. И о пожарах — ему даже разрешено было ездить на пожарных обозах. Стихийные бедствия — тоже тема Гиляя. Только он мог сказать: «Мне посчастливилось быть в центре урагана»... Одних псевдонимов, под которыми публиковался неугомонный журналист, насчитали более 80.

«Днем завтракаешь в «Эрмитаже», ночью, добывая материал, бродишь по притонам Хитрова рынка, — вспоминал бурную жизнь Гиляровский. — Сегодня, по поручению редакции, на генерал-губернаторском рауте... а завтра едешь осматривать задонские зимовники, занесенные снегом табуны... Рубинштейн дирижирует в Большом театре на сотом представлении «Демона», присутствует вся Москва в бриллиантах и фраках, — я описываю обстановку этого торжественного спектакля».

Великосветская Москва, хоть и меньше занимала Гиляровского, но тоже была им описана. Упомянутый ресторан «Эрмитаж», куда частенько заходил репортер, считался одним из самых модных мест города. Находился он в здании на Неглинке, где теперь располагается театр «Школа современной пьесы». В заведении, которое славилось фирменным салатом «Оливье» (основатель «Эрмитажа» — Люсьен Оливье), бывали все знаменитые люди эпохи. Чайковский тут справлял свадьбу. Здесь чествовали Тургенева. Не обходил стороной «Эрмитаж» и Чехов — кстати, близкий друг Гиляровского, не раз упоминавший о нем в письмах. «Был у меня Гиляровский, — сообщал Антон Павлович театральному критику Алексею Суворину. — Что он выделывал, боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил он не переставая». В другом послании классик, бывший невысокого мнения о поэтическом даровании Гиляровского, признавался: «Продаю мангуса с аукциона. Охотно бы продал и Гиляровского с его стихами, да никто не купит. По-прежнему он влетает ко мне почти каждый вечер и одолевает меня своими сомнениями, борьбой, вулканами, рваными ноздрями, атаманами, вольной волюшкой и прочей чепухой, которую да простит ему бог». В оправдание Антона Павловича можно сказать, что стихи у Гиляровского и вправду были далеко не выдающимися. В историю словесности он войдет как репортер и бытописатель, но не как поэт. 

Мнение брата о стихах Гиляя разделял и Михаил Павлович Чехов, впрочем, нежно любивший вулканического товарища. «Он не боялся решительно никого и ничего, обнимался с самыми лютыми цепными собаками, вытаскивал с корнем деревья, за заднее колесо извозчичьей пролетки удерживал на всем бегу экипаж вместе с лошадью. В саду «Эрмитаж», где была устроена для публики машина для измерения силы, он так измерил свою силу, что всю машину выворотил с корнем из земли». Кстати, силач Гиляровский изображен среди запорожцев, пишущих письмо турецкому султану. Репин написал Гиляя в образе хохочущего казака в белой папахе. Таким — весельчаком и болтуном — видели его современники. А еще — достопримечательностью Москвы. «Скорее воображу себе Москву без царя-колокола и царя-пушки, чем без тебя, ты — пуп Москвы», — писал Куприн Гиляю.