Июльский дождь

Денис БОЧАРОВ, Александр ПАНОВ

07.07.2012

Сердцевина нынешнего лета обрушилась на нас целым потоком круглых дат. Из всех юбиляров, обозначенных в культурном календаре, мы выбрали шестерых. Очень разные, порой далекие, как Марс и Венера, ушедшие или ныне живущие, они на многих оказали влияние, многими любимы, а значит, достойны, чтобы о них вспомнили.

7 июля. Иван Лапиков. 90 лет

Великий русский актер Иван Герасимович Лапиков сегодня, к сожалению, не то чтобы забыт, скорее подпадает под условную категорию «Чтобы помнили». Кстати, один из выпусков телепередачи, которую некогда вел Леонид Филатов, был посвящен этому человеку. Если правомочность отнесения Лапикова к категории незаслуженно забытых была очевидной еще десять лет назад, что уж говорить о дне сегодняшнем, когда и кинематограф стал другим, и к людям, мелькающим на экране, мы предъявляем иные требования?

А ведь Иван Лапиков — артист уникальный. Исполненный редчайшего драматического дарования и корневого, почти «почвенного» русского колорита. Притягательность и мощь созданных Лапиковым образов нынче особенно дорога. В последние годы артистов, способных создавать убедительные, подлинно народные образы, попросту не наблюдается. Ну кто достоверно сыграет простого, но при этом умудренного жизненным опытом, волевого и несгибаемого русского мужика? Кто бы мог занять эту благодатную экранную нишу? Неужели на таких героев, как Панкрат Назаров («Вечный зов»), архиепископ Афанасий («Россия молодая») или старшина Поприщенко («Они сражались за Родину»), просто отсутствует социальный заказ? Может, оно и так — времена меняются. Однако все-таки не хватает современному отечественному киноискусству таких мощных в своей русской убедительности характеров, как образы, созданные Иваном Лапиковым...

7 июля. Павел Корин. 120 лет

Народный художник СССР, один из самых загадочных феноменов советской эпохи, родился в семье потомственного иконописца, пять лет учился в палехской иконописной школе. Потом были Донской монастырь и помощь Михаилу Нестерову при росписи церкви Покрова Богородицы Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке (Нестеров позже написал двойной портрет братьев Кориных). Навыки совершенствовались в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у Константина Коровина и Леонида Пастернака, русских импрессионистов.

Естественно, то было до революции. После — эволюция Корина, не изменявшего себе, но тонко чувствовавшего дух времени. В итоге — законченный парадокс. Модернизм, неоклассика, соцреализм, пафосы — религиозный и гражданственный, коммунизм и христианство, иконопись и германский классицизм, — все смешалось в органичный монументальный коктейль. Главное — Корин повергал в священный ужас своим талантом. Художественным, прежде всего. Гениальностью, не принимавшей в счет законы и хронологию эпохи.

О чем думал этот законченный «нестероид» (как иронически обозвал его в своем докладе 1945 года лучший критик 20–30-х, но сильно подуставший после войны Абрам Эфрос), когда закончил картину-монумент «Реквием», посвященную похоронам патриарха Тихона? Максим Горький заранее в качестве отмазки предложил название «Русь уходящая», советские искусствоведы позже увидели в этом полотне «нечто, адресующее наше чувство к Дали», а Климент Ворошилов — немедленно и однозначно — «воспевание церкви». Люди и храм, иконостас и нищий на первом плане... Композиция, сделанная под любимого художника Александра Иванова с его «Явлением Христа». После этого именно художник Корин оформлял сталинское метро, станции «Новослободская» и «Комсомольская» — вполне декоративно, как и полагалось, но и тут появляется православная иконография, которую нетрудно заметить.

Долго спорят и говорят на тему воскресения национального самосознания во время Великой Отечественной. Да посмотрите вы на триптих «Александр Невский» Корина, начатый в 1942-м и законченный через год. Художник, которого недруги обвиняли в «немецкости», якобы превратил русского героя в тевтонского рыцаря, а персонажей «Северной баллады», левой части ансамбля, — в героев финского эпоса «Калевала», что немыслимо после поражения Советского Союза в финской войне... Ничего подобного! Палехско-васнецовская школа здесь хлещет каждым мазком. И христианские образы торжествуют на полотнах. Это торжество русской идеи в парадоксальной ее форме, в том числе иконографической: славянский дух прорывается через навязанные условности изображения. Так было и у Андрея Рублева, и у Феофана Грека.

Реставратор икон Третьяковки и картин из Пушкинского музея, собиратель старого искусства, художник, пытающийся воскресить классическую эстетику в эпоху торжества коммунистической утопии, религиозный визионер, оформляющий Дворец Советов с фресками голых титанов из смальты, один из которых — с лицом друга, Федора Шаляпина, эмигранта и антисоветчика, Корин соединил в себе новую Советскую империю и торжество Империи прошлой. Он певец Высокого стиля, не знающего хронологических границ. Как его знаменитый Горький на портрете 1932 года — не Буревестник, а какой-то Агасфер, трагический образ, один из лучших в советском искусстве.

Корину бы иконы писать. Но он стал потрясающим живописцем при- и против власти одновременно. Это парадоксальный и полезный опыт.

7 июля. Жанна Агузарова. 50 лет

«Королева русского рок-н-ролла» — часто говорят про нее. Ну, королева или не королева — не столь важно, к тому же само словосочетание «русский рок-н-ролл» довольно странное. Но петь Жанна умела действительно здорово: бодро, зажигательно и искренне. Когда в середине 80-х годов ярко вспыхнула звезда группы «Браво», на отечественной сцене не было фигуры, подобной Агузаровой. Звонкий голос певицы стал своего рода саундтреком тех лет, а лучшие песни «Браво» — «Верю я», «Старый отель», «Кошки», «Чудесная страна» и ряд других — составили золотой фонд популярного искусства постперестроечной эпохи.

Прекрасные вокальные данные, яркая визуальная подача, эксцентричная, на грани китча, манера одеваться — все это служило прекрасным дополнением к цепким мелодиям Евгения Хавтана и сыграло не последнюю роль в том, что армия поклонников группы исчислялась сотнями тысяч, если не миллионами. И это притом что «Браво» едва ли можно назвать стадионной группой — все-таки их творчество всегда апеллировало к более уютной, интимной атмосфере, несмотря на доходчивость и подчеркнутую «неэлитарность» музыкального материала.

Однако на границе 80–90-х годов нарочитая эпатажность певицы начала превалировать над собственно музыкой, в результате чего многие перестали воспринимать Жанну всерьез. Все эти разговоры о внеземном происхождении и внутренних связях с марсианами, катастрофические эксперименты с нарядами, прически а-ля «взрыв на макаронной фабрике» если и лили воду на какую-нибудь мельницу, то уж точно не на жернова популярности группы «Браво» в целом и Жанны Агузаровой в частности.

После сотрудничества с детищем Хавтана певица записала пару сольных пластинок, какое-то время работала в Театре Аллы Пугачевой, жила в Америке, где пела в ресторане, периодически делала попытки приковать к себе пристальное внимание, однако вряд ли можно сказать, что ее сольная карьера задалась: меломанам едва ли есть что вынести для себя из последних двадцати лет творческого пути этой, без сомнения, неординарной женщины. Впрочем, очарования и задорной энергии композиций «Браво» 80-х с лихвой хватит, чтобы Жанну Агузарову не забывали и никогда ни с кем не путали.

10 июля. Сергей Лемешев. 110 лет

Его часто называли (и продолжают называть) «золотым голосом» России. Обладавший уникальным тембром и завидным вокальным диапазоном, Лемешев мог исполнять что угодно — от лучших эстрадных песен советских композиторов («Моя любимая», «Пшеница золотая», «Одинокая гармонь», «Песня о Москве») до сложнейших оперных арий (Индийский гость в «Садко», граф Альмавива в «Севильском цирюльнике», герцог в «Риголетто»). Никто так проникновенно не пел русскую народную «Ах ты, душечка», и не было на отечественной сцене более убедительного Ленского — кстати, из всего обширнейшего репертуара это наиболее любимая вокальная партия самого Лемешева.

Золотым голосом невозможно стать по блату, и в этом смысле Сергея Яковлевича с полным основанием можно отнести к числу тех, кого принято называть self-made man. Лемешев действительно сделал себя сам: родился в обычной крестьянской семье, в селе Старое Князево Тверской области, он, как гласит легенда, будучи 17-летним юношей, буквально в валенках прошел по морозу порядка полусотни верст, чтобы исполнить в клубном концерте арию, ставшую впоследствии его визитной карточкой (Ленского, конечно же). Успех того выступления предопределил всю его дальнейшую судьбу — в 1931 году он уже главный тенор Большого театра, а в 1939-м — настоящий кумир миллионов: роль шофера Пети Говоркова в кинофильме «Музыкальная история» ввела Лемешева буквально в каждый дом, на долгие годы вознеся певца на недосягаемую высоту. Редко бывает так, чтобы академический, по сути, вокалист был дорог и понятен всей стране. Сергей Яковлевич был, пожалуй, единственным в этом смысле артистом, кому это сделать удалось. Баскова не обсуждаем...

13 июля. Виктор Берковский. 80 лет

Любопытная деталь: многие выдающиеся отечественные барды — люди с техническим образованием. Судите сами: Александр Городницкий — геофизик-океанолог, Александр Суханов — математик, Сергей Никитин — физик, Иващенко и Васильев окончили географический факультет, а братья Мищуки — политехнический институт. Виктор Берковский в этом ряду не исключение — он профессор, кандидат технических наук в области металлургии. Отсюда напрашивается любопытный вывод, что извечное противопоставление физиков лирикам, и наоборот, в случае с лучшими представителями авторской песни не работает.

Виктор Берковский всю жизнь параллельно с научной и преподавательской деятельностью успешно занимался сочинительством: есть в его арсенале музыка к театральным постановкам, кинофильмам, радиоспектаклям, но, конечно же, наибольшую известность принесли ему песни. Их Виктор Семенович написал за свою жизнь порядка двухсот, и лучшие известны практически каждому: «Гренада», «Сороковые роковые», «На далекой Амазонке», «Под музыку Вивальди» (в соавторстве с Сергеем Никитиным), «Снегопад»...

Авторская песня — неотъемлемая часть российской музыкальной культуры, однако имен, сопоставимых по значимости с нашими главными колоссами в этой области (к коим, несомненно, относится Берковский), давно уже что-то не появляется. Последний громкий всплеск общественного интереса к жанру был отмечен на изломе ХХ и ХХI веков, и связан он был с появлением проекта «Песни нашего века», одним из руководителей которого был Виктор Семенович и в рамках которого лучшими нашими бардами исполнялась золотая классика авторской песни.

Неважно, с чем связана нынешняя стагнация в области бардовского искусства — с тем ли, что в этой сфере особо большими деньгами не пахнет, или с поглощением жанра вездесущим шансоном. Главное — что лучших песен, оставленных Виктором Берковским и его коллегами по цеху, у нас никто не отнимет: они давно живут собственной жизнью.

13 июля. Роджер Макгуинн. 70 лет

На музыкальной сцене середины 60-х годов прошлого века, когда битломания овладела миром по обе стороны Атлантики, на какое-то время возникла своеобразная ситуация: умами и вкусами поклонников рока владели, прежде всего, выходцы с Туманного Альбиона, а американские группы и исполнители котировались куда меньше. Этот период вошел в историю популярной музыки под термином «британское вторжение».

После роспуска группы в 1973-м Роджер с относительным успехом возделывал «сольные хлеба», хотя такой фееричной карьеры, как у того же Пола Маккартни, ему построить не удалось. Сегодня Макгуинн ведет обычную жизнь, которая характерна для многих «коллег по цеху» его возраста: наслаждается плодами удачно сложившейся жизни и иногда ездит с концертами по Америке.

Одним из немногих штатовских коллективов, не затерявшихся в это время и сумевших составить достойную конкуренцию ливерпульской четверке, оказалась группа The Byrds, лидером и единственным бессменным участником которой был человек по имени Роджер Макгуинн. Возможно, не наделенные таким мощным сочинительским даром, как The Beatles (первую славу «птичкам» принесли перепевки вещей Боба Дилана), и не обладающие мальчишеской озорной харизмой, The Byrds тем не менее оставили ярчайший след в фолк- и рок-музыке 60-х — начала 70-х годов. >

У ведомого Роджером Макгуинном коллектива были свои козыри: чудесное, мягкое трехголосие, грамотный сплав традиционного ритм-энд-блюза и американского кантри, отсутствие какой бы то ни было провокационности, максимальная доходчивость, слаженное (пусть и не виртуозное) владение инструментами. Звучание The Byrds ни с каким другим не спутать: знаменитый, слегка дребезжащий двенадцатиструнный «рикенбакер» Макгуинна был не менее характерной частью саунда 60-х, чем песни тандема Леннон/Маккартни или рваные гитарные риффы Кита Ричардса.