7 июня на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга упокоился Эдуард Хиль. Оборвалась еще одна ниточка, связывавшая поколения, эпохи, умонастроения... В конце концов, просто не стало хорошего человека.

Когда уходит из жизни кто-то известный и любимый, в обществе (равно как и в средствах массовой информации) начинаются разговоры о величии и значимости того, кого больше с нами нет, множатся высокопарные фразы и обобщения в духе «знаете, каким он парнем был».

В отношении Эдуарда Хиля этого делать не хочется. Не хочется наносного пафоса, пространных клише в духе «все женщины сходили по нему с ума». И разглагольствовать на тему того, что «песню «У леса на опушке» распевала вся страна», тоже не хочется. И не потому, что всего этого не было. А потому что это и без слов понятно. Есть личности, народную любовь к которым трудно вербализовать.

Хиля никогда не называли главным певцом страны. Советская вокальная школа была велика тем, что номера один на эстраде просто не существовало — первыми были если не все, то многие. По одной элементарной причине, плохо понятной сегодня: вы не могли стать певцом, если не умели петь. Более простой логики не бывает. Вопроса о наличии вокальных данных (отнюдь не праздного применительно ко многим нынешним артистам) не существовало. Вопрос был только в том, чтобы найти свою нишу, свои интонации и благодаря им проложить путь к сердцу слушателя. Была своя уникальная ниша и у Эдуарда Анатольевича. Не такой статный и зычный, как Магомаев, не такой вездесущий и пламенный, как Кобзон, не столь вкрадчиво сладкоголосый, как Лещенко. Но Хиль был неподдельно искренним и доверительным — добрым, говоря проще. Он, как никто, умел подать, прожить песню, и потому ему безоговорочно верили. Светящийся изнутри, лучезарный, всегда пел с улыбкой — и улыбка эта никогда не казалась приклеенной. У него не было маски величия — этим он и был велик. Но, возможно, как раз отсутствие подчеркнутого артистизма и ложного напора и сыграло свою грустную роль в том, что к середине 80-х об Эдуарде Хиле начали постепенно забывать. Все реже стали слышны «Лесорубы», «Как провожают пароходы», «Ходит песенка по кругу», «Это было недавно, это было давно», «Как хорошо быть генералом», «Шутка» (та самая, исполненная с Людмилой Сенчиной, в которой «дайте музыку, музыку, все кувырком»)... Впрочем, много что перестало быть слышным тогда. Но многие как-то удержались и, что называется, вписались, а очаровательная искренность Хиля оказалась не очень востребованной. Он был вынужден отправиться на заработки во Францию, где стал обычным ресторанным певцом. Но и такая незавидная доля не смогла стереть честности и естественности, которые прекрасным образом перекочевали со сцены в жизнь: Хиль никогда за легендами не прятался, не вещал о своем бешеном успехе за границей, не лукавил насчет аншлагов в концертных залах и на стадионах — он просто честно пел для жующей публики, зарабатывая на хлеб...

Наконец певец вернулся на родину, где не так давно неожиданно для себя обрел новый статус: Мистер Трололо. История о феерическом интернет-успехе ролика на песню «Я очень рад, ведь я наконец возвращаюсь домой», представляющей собой вокализ без единого слова, известна всем.

С уходом Хиля еще одна славная страница отечественной культуры (и вот это как раз никакое не преувеличение) оказалась закрытой. Таких певцов нынче не делают. Его теплых интонаций, мягкого тембра и доброй улыбки очень недостает современной эстраде. Но остались записи, съемки, пластинки — главное вещественное наследие любого артиста. Нет сомнений, что наследие Эдуарда Хиля всегда будет востребованным.