Формула Захарова

Виктория ПЕШКОВА Алексей КОЛЕНСКИЙ , Денис СУТЫКА

28.09.2019

28 сентября скончался Марк Анатольевич Захаров. Выдающегося режиссера похоронили на Новодевичьем кладбище. Четыре с половиной десятилетия он возглавлял «Ленком» — театр, который во времена, теперь именуемые застойными, мог заменить зрителю все то, в чем ему отказывала реальная жизнь, — путешествия в дальние страны, непривычные уху мотивы и ритмы, сильные страсти.

Коллеги по цеху до сих пор убеждены: Захаров все и всегда просчитывал заранее. Марк Анатольевич не уставал доказывать обратное: «… все мои принципиальные, наиболее приличные сценические и кинематографические сочинения, — ​писал он в своей книге «Суперпрофессия», — ​рождались и рождаются на основе сугубо внутренних интуитивных побуждений. Рациональный математический расчет хорош на завершающем этапе творческого свершения. Истинно «сумасшедшую» театральную идею, равно как и удачную мизансцену, с помощью логарифмической линейки не построишь».

И все-таки, позволим себе не до конца поверить Марку Анатольевичу. Была у него какая-то глубинная, вычисленная с действительно математической точностью, формула, которую он никому и никогда до конца не открывал. Придя в тогда еще Театр имени Ленинского комсомола, Марк Захаров начал бережно и терпеливо отбирать «саженцы» и выращивать из них «своих» актеров. Александр Збруев и Александр Абдулов были молоды и еще совершенно пластичны; Леонид Броневой и Евгений Леонов — ​напротив, считались мастерами с уже сложившимся внутренним «каркасом». Но в итоге долгой селекции ленкомовская труппа заговорила на одном языке, алфавит которого составил Захаров — ​от первой и до последней буквы.

То, что произносилось на этом языке, ошарашивало, ошеломляло, а порой просто отправляло в нокаут. «При том, что…его манеру, — ​писал о Захарове в 1982 году критик Валерий Семеновский, — ​легко опознать в любом спектакле, никогда нет уверенности, что он рассказывает о себе, делится сокровенным. То, чем он занят и занимает нас, напоминает не исповедь и не проповедь, а манипуляцию факира, с невозмутимой отстраненностью превращающего очевидное в невероятное».

Театр — ​искусство трагичное по самой своей природе: каждый раз он заново рождается в тот миг, когда занавес взвивается к колосникам, и умирает, когда тяжелое полотно скрывает от зрителя финальную мизансцену. В театре по имени Марк Захаров занавес больше не раскроется никогда. Но нам остается в наследство не поддающаяся разгадке формула любви, выкристаллизовавшаяся в его недрах.


Юрий Соломин, художественный руководитель Малого театра:

— Мне довелось работать с Марком Анатольевичем только один раз — ​в «Обыкновенном чуде», где я играл роль Трактирщика, и наши встречи я никогда не забуду. Это оказались самые жизнерадостные и в то же время спокойные съемки в моей жизни. Часто приходилось работать по ночам — ​все ведь были заняты в своих театрах — ​но на площадке царил праздник. Шутили, смеялись, устраивали розыгрыши, жертвой которых нередко становился сам Захаров. Энергии хватало до самого рассвета, когда вместе с первыми лучами солнца наваливалась неподъемная усталость, а на сон оставалось всего несколько часов — ​до утренней репетиции в родном театре.

На роль согласился, не раздумывая ни секунды: я о такой мечтал всю жизнь, однако никто не предлагал сыграть подобный — ​акварельной нежности — ​образ. Ведь в кино режиссер ищет подходящий типаж. А Захарову требовалась, прежде всего, душа. Видимо, у него не было сомнений ни по моему поводу, ни по поводу Кати Васильевой, ставшей моей партнершей. Снимал нас фактически без проб: мы пришли к нему в театр, обсудили сценарий, что-то на ходу сымпровизировали, и через пару дней уже стояли на съемочной площадке. В большой компании ленкомовцев «чужаками» оказались только мы с Катей и Женя Симонова с Ирой Купченко. Марк Анатольевич обладал потрясающим, безошибочным чувством ансамбля — ​он встроил нас в уже существовавшую «систему» так, что мы этого даже не почувствовали. Но главное, он с редкой для режиссера готовностью выслушивал аргументы и давал возможность сыграть свою версию сцены. И каждый раз, если наш вариант на пленке выглядел убедительней, не стеснялся это признать. Я бесконечно благодарен Марку Захарову — ​он меня открыл в совсем неожиданном качестве, сделав воистину царский подарок.


Вера Васильева, актриса Театра сатиры:

— Мне кажется, что режиссерская биография Марка Захарова началась не с Ленкома, а раньше — ​со спектакля «Доходное место», который он поставил в нашем театре. Марк Анатольевич очень бережно отнесся к самому духу Островского: сделанные им купюры убрали архаику, пьеса получилась динамичней, современней. Если не знать, сколько ему тогда было лет — ​34 в те времена не считались «режиссерским» возрастом — ​возникало ощущение, что работает опытный, зрелый мастер, столь ясно и четко вырисовывался постановочный замысел. Конечно, его не все смогли принять сразу и безоговорочно. Папанов и Менглет поддержали с самого начала, а вот Татьяна Ивановна Пельтцер долго ершилась, но играла потом просто роскошно. Когда ее героиня возмущалась «Как это можно жить на одно жалованье? Как тогда дочек замуж выдавать?!», зал взрывался овацией.

Актеров он подбирал с ювелирной точностью, не боясь нетривиальных решений. И всегда попадание в характер было абсолютным. Андрюша Миронов в роли Жадова оказался совершенно неузнаваем: трогательный, наивный молодой человек, с открытой душою ребенка, единственное стремление которого –оставаться честным. Откуда его герою знать, какое для этого требуется мужество?

Я играла тетушку Жадова и много от роли не ожидала. Но Захаров выстроил ее так, как я и мечтать не могла. Первая сцена: старый муж попрекает молодую жену: дом построил, тебя обул-одел, чего не хватает?! Думала, придется сидеть с рукодельем, безропотно внимая бесконечному ворчанью. А Захаров облачил меня в летящий пеньюар, заставил бежать, не слушая, открывая одну за другой двери. Ощущала себя птицей, рвущейся из золотой клетки, пока не упиралась в дверь, которую не могла открыть, а обезумевший от погони супруг, его блистательно играл Менглет, срывал с меня одежды. Не все, разумеется, но в 1967 году и этого хватило бы, чтобы счесть постановку чуть ли не революционной. Но крамолы там было гораздо больше, и спектакль быстро запретили. Мы сыграли его около сорока раз. Мне до сих пор жаль, что ему уготовили такую короткую судьбу, ведь это была одна из самых больших удач в моей творческой жизни.


Сергей Голомазов, художественный руководитель Рижского русского театра имени Михаила Чехова:

— Марк Анатольевич Захаров оказал на меня большое влияние — как человек и режиссер. Собственно, моя любовь к театру началась в 70-е с «Ленкома», которым я заинтересовался как зритель. Посмотрел «Три девушки в голубом» — просто бесподобный спектакль, затем были «В списках не значился», «Иванов» и другие постановки Захарова. Видел почти все его спектакли за исключением, может быть, последних да еще «Юноны и Авось». Никогда не забуду своих ощущений: казалось, в зрительном зале разлито какое-то волшебство, а сцена и актеры излучают магию. Благодаря Захарову я состоялся как зритель и влюбился в драматическое искусство.

Уже будучи студентом ГИТИСа, неоднократно работал с Марком Анатольевичем. У нашего курса было как бы два художественных руководителя — Андрей Гончаров и Марк Захаров. Марк Анатольевич поражал дисциплинированностью: не пропускал занятия, смотрел все этюды, затем, на втором курсе, отрывки. И как-то однажды предложил мне попробовать себя в качестве актера, но я тогда увлекался режиссурой и отказался. Позже я преподавал у него на курсе — том самом, который окончили Саша Яценко и Марина Орел.

На меня как на режиссера колоссально повлиял монтаж аттракционов Захарова в спектаклях и кинематографе. У него просто фантастически работало воображение. Но сколько бы коллеги ни пытались повторить его приемы, ничего не получалось. Научиться Захарову у Захарова невозможно. А вот наблюдать за ним на репетициях было одно удовольствие. Как мы смеялись — не передать словами. Помню, он говорил нам: «Даже когда ставите трагедию, нужно заставить публику улыбаться каждые 12 минут. А если после финала зритель встает и бежит в гардероб, вы проиграли. Самый большой ваш конкурент — актерский буфет». Большой человек, остроумный, смелый, свободный, безмерно талантливый и трудолюбивый. Нам всем будет Вас недоставать, Марк Анатольевич.


Светлана Немоляева, народная артистка России:

— Уход Марка Анатольевича Захарова — трагедия для всей страны. И для меня лично, потому что моя семья была с ним очень тесно связана. Начиная с брата — кинооператора Коли Немоляева, снимавшего с Захаровым «Обыкновенное чудо», и заканчивая сыном Шурой, который всегда мечтал работать в «Ленкоме» и самостоятельно добился, чтобы Марк Анатольевич посмотрел его и взял в труппу. Мне тоже повезло поработать с Захаровым как с режиссером. На заре моего творческого пути он поставил в Театре имени Маяковского «Разгром», где я сыграла пастушку. Роль была небольшая, но это не имело никакого значения. Мы тогда были молоды, азартны, Марк Анатольевич еще не стал великим строителем авторского театра, но слава о нем уже шла по Москве. Он выпустил в Театре Сатиры «Доходное место» по Островскому, но вскоре спектакль закрыли по идеологическим причинам. Захаров впал в немилость у сильных мира сего, и тогда его пригласил к себе в «Маяковку» Андрей Гончаров. Так нас впервые свела судьба в «Разгроме». Впоследствии я пересмотрела почти все постановки Марка Анатольевича, многие по нескольку раз, наблюдая за своим сыном, за его профессиональным ростом от роли к роли. Даже представить не могу, как теперь артисты будут без своего Марка Захарова.


Григорий Заславский, ректор ГИТИСа:

— Имя Марка Анатольевича Захарова неразрывно связано в том числе с ГИТИСом, где он преподавал долгие годы и вырастил целую плеяду замечательных артистов. Его ученики работают в «Ленкоме» и во многих других театрах. И хотя Марк Захаров ушел из ГИТИСа больше 10 лет назад, он всегда с трепетом относился к институту, продолжал отсматривать студентов. Например, выпускник этого года с курса Евгения Каменьковича, Александр Мизев, играет одну из главных ролей в «Фальстафе» Захарова. Другая наша выпускница, с курса Бориса Морозова — Надежда Бодрова — занята уже в нескольких спектаклях. В этом смысле Захаров всегда трепетно относился к ГИТИСу, сам обращался с просьбой подобрать исполнителей на те или иные роли.

Режиссуре Марка Захарова была свойственна эдакая бродвейская легкость. Единственное, шумные бродвейские постановки редко воспринимают всерьез, а Захарову удавалось сделать их значимыми, внутренне наполненными. Он умел показать какие-то тонкие, хрупкие вещи в своих спектаклях. Всегда думал о том, что эмоциональные качели от смеха к слезам — может быть, главное, ради чего люди приходят в театр. Это закладывалось в его постановки и сохранялось десятилетиями. Хотя в нынешние трагические дни я узнал, что он регулярно перемонтировал, безжалостно сокращал свои полотна, чутко реагируя на перемену зрительского восприятия. Он очень хорошо чувствовал время. И это обстоятельство в очередной раз ставит перед нами вопрос: насколько мы вправе принимать решение о какой бы то ни было консервации спектаклей Захарова? Мы будем думать, что пришли в «Ленком» Марка Анатольевича, а на самом деле увидим постановки, которые сам Захаров давно бы уже переделал. Он никогда не согласился бы на превращение своих творений в какие-то консервы. В его спектаклях билась жизнь — и это главное их достоинство. Увы, теперь они с каждым днем будут все дальше уходить от живого Захарова.


Андрей Першин, режиссер (творческий псевдоним — Жора Крыжовников):

— За час до печального известия внезапно подумал: как мне повезло с мастером! Педагогический талант Марка Анатольевича был очень специального свойства; он не считался добряком в расхожем смысле слова, нелегко шел на личный контакт, но вызывал невероятное желание учиться и всякий раз заставлял ощутить, до чего же сложна профессия режиссера. Прежде всего Захаров умел слушать, сохраняя ледяное спокойствие, абсолютную неподвижность. На вступительных экзаменах в ГИТИС он словно сканировал абитуриентов на нервном уровне, усложнял нам задачу, но был абсолютно включен в процесс — словно направлял луч прожектора на то, что мы говорим и показываем. Каждый показ студентов превращал в учебно-тренировочный прыжок, в котором все почти по-настоящему. Максимально честно и жестко комментировал наши работы, не подслащивал пилюли, за это я безмерно ему благодарен.

Захаров никогда не ругался, но мог, не повышая голоса, высмеять до смерти; педагоги параллельных мастерских умоляли: только не шутите на наших показах! Это была еще та смехотерапия — после одной юмористической атаки я навсегда отучился куда-либо опаздывать. Захаровская шутка превращалась в смертельное оружие, способное перевернуть мир любого человека с ног на голову, а при всей своей внешней невозмутимости он был очень вспыльчивым педагогом. На первом курсе, что в театральных вузах бывает нечасто, появлялся в мастерской каждую неделю — приходил раньше всех, во все вникал, много отдавал и вкладывал.

Несколько раз мастер пускал нас в свою внутреннюю режиссерскую лабораторию, говорил: вот если бы я ставил «Иванова» или «Доходное место»... И проводил учеников за руку — от размышления над идеей к репетициям с артистами. Те, кто хотел и умел взять его навыки, усвоили эти уроки. Он никогда ничего не разжевывал, не рассуждал абстрактно. Всегда обозначал: где стоит стол, откуда к нему подходит герой, как произносит первую реплику. Предлагал попробовать самим, поправлял, и внезапно текст — стенограмма существования артиста — превращался в живую жизнь. Юмор Захарова служил инструментом ее творческого исследования. В этом отношении Марк Анатольевич был непреклонен: хорошо получается только тогда, когда бывает смешно, иначе говоря — точно, правдиво, достоверно, абсурдно, нелепо. Восприятие трагизма мира через призму забавного — его главное отличие от коллег. Не случайно «Обыкновенное чудо», «Шут Балакирев», «Чайка», многие другие его спектакли и фильмы — двухчастные. В первом отделении царит бурлеск, каскад аттракционов, во втором меняется погода и атмосфера, беззаботный смех уступает место печальной ноте, боли, сопереживанию.

Фактически Марк Захаров стал моим профессиональным родителем, и сейчас я работаю только потому, что он выбрал меня, сделал своим учеником. Теперь я преподаю режиссуру и сценарное мастерство, ориентируясь на его открытость, перфекционизм и предельную критическую температуру.



Фото на анонсе: Артем Геодакян/ТАСС